Часть первая
[left]
Глава первая
Чувство тревоги всегда шло об руку с ним даже в самые тихие вечера. Малейший шорох в спящем режиме перетекал из реальной формы в визуализацию искажённого кошмара: без лиц, без членораздельной речи, никаких красок. При пробуждении оставались лишь нотки послевкусия, и это было здорово - не помнить кадрово иллюзий, не цепляться за мёртвые образы и не давать себе вязнуть в болоте, которое могло бы сойти за Всевышнюю милость с учётом пережитого.
В этот раз Крита разбудил яркий всплеск освещения под гундящий вой сигнала об отбое. На мгновение показалось, что он приходит в себя на разделочной доске, под кучей прожекторов и скрежет точильного станка, но то был лишь отголосок вчерашнего происшествия. Юноша очнулся на одной из раскладушек в зоне себе подобных, и как только звон в ушах стих, стало ясно, что никаких кардинальных изменений за время отсутствия не произошло.
Зал смертников не представлял собой ничего особенного: начинался и заканчивался металлическими створками в виде проходных дверей. Разница была лишь в том, что после давнего скачка напряжения один из выходов, расположенный близ зоны уборной, перестал служить по назначению. Его не использовали уже более десяти лет и всё, что было по ту сторону, осталось погребено без права на восстановление. Единственными декорациями выступали десятки еле живых раскладушек и примерно столько же больничных коек, тянущихся двумя сплошными рядами вдоль обшарпанных стен. Все прочие детали интерьера были изъяты в целях обеспечения безопасности входящим: в этом периметре тщательно проверяли каждый угол на предмет наличия сторонних деталей. Объекты должны были быть изолированы от любого намёка на возможность противостояния, и деспотичное обращение в этом плане прекрасно держало свою планку: страх и желание сохранить жизнь заставляли соблюдать все пункты по требуемой дисциплине.
Общая численность бракованных подопытных не превышала шестидесяти единиц в северном крыле. Разница в их возрасте была не столь велика и отличить одну группу от другой иногда было достаточно тяжело, поскольку все присутствующие были одеты в одинаковые рубахи по колено и, как правило, носили короткие стрижки за редким необоснованным исключением. Для удобства учёные завели по карточке на каждый созданный ими экземпляр и пронумеровали, вшив серийный номер под кожу ещё на стадии разработки. Впоследствии обозначение выступало под ключичной зоной, полностью формировавшись в периоде до трёх лет. Свести его или перекрыть чем-то было невозможно.
Крит осторожно поднялся с кушетки и сделал несколько неуверенных шагов по направлению к противоположной части изолятора. Движения не сразу обрели былую устойчивость: свежие бинты неприятно сжимали бедра и едва держались на левой руке, к которой кто-то извне прикрепил катетер с 2-ml-ой ампулой. Рука эта неприятно зудела и кончики пальцев покалывало как после лёгкого обморожения. Чтобы понизить порог дискомфорта приходилось сжимать и разжимать кулак, фиксируя большой палец под небольшим давлением. Сознание по-прежнему было немного путанным и зрение до конца не сфокусировалось, однако, среди толпы уже можно было вычленить своих по мере приближения.
В другом конце зала он сразу же заметил Дженни, её рыжие волосы были слишком яркими на фоне понуро-асфальтного разбавления. А так как через несколько минут должны были погасить свет, она, как и большинство остальных, уже заняла своё место, настраиваясь на предстоящую перезагрузку. Копошение и громкий шёпот по-прежнему доносились со всех сторон, но даже в этом беспорядке аккуратный смех сестры был отчётливо различим. И заставить её смеяться мог лишь один из братьев, постоянно находящийся рядом, души в ней не чаявший.
Никто из присутствующих в действительности не был связан кровным родством, но позиционировал себя как часть сплочённой семьи на основании первозданной команды. Здесь все были на равных, но привитую неприязнь к другим подгруппам, в основе которой лежала постоянная школа соперничества, скрывать было тяжело. Со временем это чувство улеглось до уровня лёгкого безразличия, но адаптированное правило «Держаться от прочих бракованных подальше» так и осталось нормой по соблюдению личных границ. Из большинства трансгенетиков, именуемых смертниками среди южных отделений, лишь малая часть могла позволить себе прямой контакт с чужаками вне задач руководства.
С трансгенными организмами работу начали, когда неизвестная зараза атаковала первые слои населения, одолевая километры со скоростью света, перескакивая с одного лица на другое. Тогда ещё в мире существовали частники, работающие с биологическим оружием, и после взрыва в одном из филиалов, который нигде не значился, остановить поток на экспериментальной стадии стало невозможно. Эффект должен был протекать на уровне обычной вирусной картины с повышенными симптомами слабости, тремора и температуры с затрудненным дыханием, но в результате мутации вторая стадия проявилась с небольшим запозданием в виде гнойных нарывов, передаваясь исключительно через прикосновения, слюну и кровь. Следом пронеслась череда взрывов и выбросов радиации, после которых многие участки стали непригодны для жизни, а прилегающие зоны превратились в ходе последних десятилетий в «минное поле», где любой нововыросший объект или нарост мог быть опасен для жизни. Внутри и на окраине появлялись новые растения и неизвестные ранее виды сгущений: взаимодействие с некоторыми из них могло ускорить мутацию в кратчайшие сроки. Так как фактически эти территории возникли на костях тысяч инфицированных, отдельные локации впитали в себя нотки пагубного эффекта и отлично проявлялись в самые неожиданные моменты.
Смертность действительно была высокая, но каждый организм работал индивидуально. Со временем заражённые, у которых изначально симптоматика протекала дольше, сумели приноровиться к заразе. Симптомы по внешней части никуда не делись, но физические стали переноситься в разы легче. Они хоть и мешали существовать, но, тем не менее, хотя бы давали такую возможность.
Поселения обычных чистых людей стремительно шли на убыль, с течением времени всё равно попадая под раздачу. Куда больше возможностей и шансов было у тех, кого учёные нарекли спонсорами; у тех, кто ранее представлял собой вершины и способствовал процветанию мафиозных деяний. Ещё до периода распада некоторые из них держали лаборатории в личных целях, теперь же им была доступна первостепенная изоляция и достаточно большой спектр привычных условий из прошлой жизни. Под их течением лаборатория превратилась в военный проект, где для генетически усовершенствованных объектов была определена новая дополнительная роль. Так как заражённые, численность которых превосходила любые ожидания, продолжали жить и размножаться, периодически возглавляя мятежи за неимением минимальных ресурсов для удовлетворения бытовых нужд, к спонсорам стали отправлять для обороны лучших из южного крыла. Тех, в генетическом коде которых изъян был минимален, либо совсем отсутствовал. Некоторые из выдающихся солдат были задействованы в рядах охраны лаборатории и выступали сопровождающими при любом перемещении особо опасных объектов до конечного пункта и обратно, при внештатных ситуациях и в ходе каждой выборки до момента её рассредоточения. В северном же крыле их задача была следить за порядком из промежуточной зоны и моментально реагировать на любой странный шум из изолятора, принимать донесения об обострениях среди смертников и передавать фасованные порции пищи в индивидуальном порядке по расписанию.
Бракованная категория нуждалась в тепле, воде и еде, но меньше биологически подлинных экземпляров: потребление воды организмом - выносливость до двух недель; отсутствие питания - до полутора месяцев без последствий по данным карточек на каждое лицо. Для поддержания молодых людей в стабильно активном состоянии выдача порций проходила еженедельно. Их главный дефект заключался в непригодности. Чистые трансгенетики из южного крыла были менее восприимчивы к бушующему апокалипсису и не несли в своей ДНК предрасположенности к заразной мутации, проявление которой был лишь вопрос времени для северных смертников.
За дверью снова взвыл предупреждающий об отбое сигнал, когда Крит добрался до койки одного из своих и опустился рядом, на самый край голого матраса.
У Эвана не было постельного. Привычка довольствоваться малым прекрасно вписывалась в общую картину бытовых принадлежностей: ничего кроме осевшей лежанки и расшатанного металлического каркаса. Удобство носило весьма поверхностный характер, но в его случае даже после нескольких ночей бодрствования это не мешало выглядеть свежо. Выдавали только слегка покрасневшие уголки глаз и спутанные отростки белесых волос, накручивать которые вошло в привычку при бессоннице.
Казалось, что пребывание наедине с собой - всё, что требуется молодому человеку для
