В приёмную ЧК вошёл молодой человек. Он разительно отличался от прочих бывших здесь посетителей. И не только костюмом. Одет он был весьма изящно. Но и внешностью, в первую очередь глазами. Не было у него этого отчаянного, перебегающего затравленного мышиного взгляда, ставшего уже распространённым. Красивый. Стройный, немного сухощавый. Заметный. По виду студент. Только одет уж слишком хорошо. Его добрые глаза смотрели на окружающих спокойно, может быть, даже равнодушно. Он отличался от всех: и от увешанных оружием матросов; и от затянутых в кожу комиссаров; и от студентов, рядом с которыми он был всё равно что орёл среди воронья. Всё-таки ему удалось затеряться. Разные люди приходили сюда просить за родственников. Часто бывали ещё не потерявшие прежнего лоска недобитки аристократии.
Вдруг поднялись дамочки с заплаканными, измученными бессонницей глазами. Пришли в движение матросы. Всё засуетилось, заволновалось. Источником этого был энергично вбежавший, почти что влетевший человек. По негласной моде затянутый в кожаную куртку. С мягкими чертами лица, но тем не менее решительным жестоким взглядом, сверкавшим из-под пенсне. Это был Урицкий. Председатель петроградского ЧК, успевший вселить страх и скрытую ненависть в сердца одних и заслужить уважение и признание других. ЧК уже обрела ту славу и силу, которая продержится на долгие годы. Урицкий в полуха слушал доклады, на ходу отдавал распоряжения, сводившиеся в основном к тому, чтобы «дожать», «быть жёстче», «не разводить канители» или простому и ставшему обыденным «расстрелять».
Молодой человек по приближении Урицкого весь преобразился. Из пассивного он превратился в человека уверенного, действующего, а не ждущего чужих решений. В его глазах появилось что-то хищное, грозное. Подождав пока Урицкий приблизится, он заученным движением достал пистолет и несколько раз выстрелил. В упор, не мог промахнуться. Он сохранял полнейшее спокойствие, не срывался на злобу. Это был не просто акт мести, личной или общественной, но более добровольная жертва — борьба с неизбежным. Урицкий, казалось, только тогда заметил стрелявшего, когда первая пуля попала в него. Его удивлённо-обиженный взгляд пересёкся с холодным взглядом юноши. Встретились убийца и жертва. Герой и палач. Человек идеи и человек дела. Поэт и чекист.
Потом последовали выстрелы, звук разбиваемого стекла, шум возни, чьи-то крики. Всё было уже неважно. Голова погружалась в туман. Урицкий умирал быстро. Быстрее чем те, кого он убивал.
30 августа 1918 года двадцатиоднолетний Леонид Иванович Каннегиссер застрелил Урицкого, главу петроградского ЧК.
