Вениамина Фёдоровича ввели в камеру. После того как дверь захлопнулась, попривыкнув к темноте, он смог осмотреться. Помимо него здесь находилось ещё шесть человек. Трое лежали на нарах. По тому как они усиленно зевали и ожесточённо ворочались, было ясно видно, что предпринимаются изнуряющие и безуспешные попытки заснуть. Один в нелепом котелке, присев на корточки, где-то в уголку читал письмо. Ещё двое играли в карты. Здоровяк с бычьей шеей, медвежьей фигурой и напоминающим мордочку хомяка лицом и подозрительного вида тип с синяком под глазом.
Подбитый оглядел Вениамина Фёдоровича с головы до ног, подошёл и, блеснув золотыми фиксами, спросил.
— Как звать?
— Вениамин Фёдорович. Алексеев.
— Вениамин? Даже так?.. Дворянин, что ли?
Вениамин Фёдорович виновато потупился.
— Нехорошо, брат. Нынче дворянином быть... Уж лучше собакой. Садитесь к нам. Сыгранём напоследок. Я тут их благородий обчищаю.
— Позвольте, — промычал его партнёр по игре.
— Да, да. Пока больше они меня. Но ничего, я ещё отыграюсь. Давайте с нами. Втроём интереснее. К тому же только на мелочь играем.
Начали раздавать карты.
— Так.
— Ещё.
— Пожалуйте.
— Ещё.
— Извольте.
— Всё. Теперь себе.
— Сейчас мы...
Рука сдающего повисла в воздухе вместе с картой. Все замерли. За стеной послышались шаги.
Чёткий, дробный стук сапогов вселял даже больше страха, чем сами выстрелы, следующие обычно после прихода чекиста. Шаги приближались. Арестанты напряжённо вслушивались. В абсолютной тишине каждый удар подошвы сапога о пол отзывался для них эхом. Шаги прекратились. Далее последовали ясно и чётко различаемые со всеми оттенками звон ключей, скрежет отпираемого замка, скрип двери.
— Фёдоров, — раздался громовой властный голос.
Вениамин Фёдорович невольно вздрогнул. Фёдоров — Фёдорович. Всего лишь две буквы отделяли от смерти. Человек в котелке поднялся. Ещё раз с надеждой взглянул на письмо. Сложил его пополам. Неуверенно шагнул, опять достал письмо, суетливо повертел его в руках, убрал за пазуху. Похоже, он так и не успел дочитать до конца. Остальные краем глаза провожали его сутулую жалкую спину. Никто не смотрел напрямую. Когда дверь захлопнулась, игра продолжилась, и карта наконец-то легла на стол.
— За что вас? — спросил тип с синяком, грустным взглядом провожая, исчезающие в огромной лапище монеты.
— Обвиняют в контрреволюции. Отпустил неосторожное замечание по поводу устройства советов. Тут меня матросы и схватили.
— А вас за что?
— Я — вор, — ответил тот со спокойствием и даже некоторой гордостью за профессию в голосе, будто говорил «я — рабочий» или «я — почтальон».
— Я, — басил его партнёр по игре, -работал в газете правого направления. Ну, меня и прибрали.
— Удивительно, что вас сразу не расстреляли, — всё так же спокойно заметил «вор».
— Сам удивляюсь, — отозвался здоровяк равнодушно.
— Сдавайте.
— Вот.
— Ещё.
— Вот вам.
— Так. Ещё.
— Нате.
— Себе. Здесь все — кто из бывших, а кто просто подозрительный, — объяснял «вор», разглядывая полученные карты.
Все опять замерли. Шаги. Звон. Скрип.
— Ипатьев!
Здоровяк поднялся.
— Ну вот, не доиграли. А ведь как раз выигрыш шёл. Счастливо оставаться. Доигрывайте без меня. А я пойду. Жаль, так славно сидели, — пожав всем руки, он вышел. Провожаемый такими же взглядами искоса.
— Делать нечего. Теперь мне сдавать, — произнёс «вор», дождавшись пока окончательно смолкнут шаги за стеной.
— Ещё?
— Да.
— Ещё?
— Да, да... Как вы думаете... меня могут, — спросил Вениамин Фёдорович. Собственная судьба занимала его больше игры.
— Кто ж знает? Нынче всех могут и за что угодно, — мудро рассудил «вор».
— А вы не боитесь, что и вас...
— Меня расстреливать нельзя. Я — честный вор. Из самого что ни на есть рабочего класса... Двадцать на ваши восемнадцать. Пожалуйте монету. Наконец-то, и мне удача пошла, — его всё-же по-видимому более интересовал выигрыш.
— Ещё.
— Так.
— Ещё.
— Вот.
— Себе.
— Ага.
— Двадцать одно.
— Да что такое?! Ну не везёт мне и всё!
«Вор» швырнул карты на стол.
Больше уже никого не забирали. «Вора» наутро выпустили. Вениамину Фёдоровичу пришлось ждать рассмотрения своего дела два дня. За это время ещё двоих вывели и пять человек доставили, среди которых были: один совсем уж зашуганного вида офицер; два «буржуя» (бывший купец и бывший коммивояжёр); чиновник, поступивший на службу к новым властям, но чем-то им не угодивший; и еврей, который всё настойчиво уверял, что у него только внешность и фамилия еврейские, а кровь русская, о чём он даже готов был поклясться на Библии или «хотя бы на кресте». А потом Вениамина Фёдоровича выпустили. Всё произошло так быстро. Следователь пробежал глазами его «дело» — карточку с краткой характеристикой, сурово предупредил, чтобы «более подобного не повторялось» и подписал спасительный пропуск на выход.
Щурясь с непривычки на солнечный свет, немного пошатываясь, словно пьяный, Вениамин Фёдорович шёл по заваленной мусором улице. Ранее он часто слышал слово «свобода», используемое с разными оттенками и смыслами. Но только теперь понимал всю его сладость. Он был свободен.
