- Я не выйду! – Раздался из-за шторки примерочной полный отчаянья голос моей детки.
- А что так? – Ехидно спросила я, отлично понимая в чем дело.
- В этом ходить НЕЛЬЗЯ!! – Голос был полон первозданного ужаса.
- А мы ходили! – Плеская самодовольством, проговорила я.
- ВОТ ТАК??? – И, распахнув шторку, детка предстала передо мной с перекошенным от переполняющих ее эмоций лицом и в наряде, который я десять минут назад сняла для нее с кронштейна.
- Да, - продолжала я отвечать абсолютно ровным голосом: «Мы все, так ходили, а что не так?».
Моя детка, кинула на меня взгляд, в котором удивление плескалось вместе с возмущением, затем, быстро крутанувшись на пятке, повернулась к зеркалу, и, выдохнув куда-то в себя: «Б...!», вновь повернулась ко мне лицом.
- Ты издеваешься??
- Нет, - ответила я, с удовольствием любуясь и ее реакцией, и ее «ансамблем», включающим в себя блестящие лосины ослепительно-голубого цвета и ярко-розовую то ли кофту, то ли футболку с рисунком, выложенным стразиками, вышитым мерцающей ниткой и вдогонку обсыпанным пайетками.
Совершая променад по торговому центру, мы забрели в этот магазинчик, чтобы купить себе что-нибудь на лето из «свежей» коллекции. Вернее, детке, так как на меня здесь никогда ничего не было, проще говоря, «чехлы на танки» в такие места не завозили. И, кинув первый же взгляд на изобилие чего-то шуршащего, блестящего и бьющего по глазам всеми оттенками радуги, я тут же испытала настоящий ностальгический оргазм, словно окунулась в свои 16. Впервые, за долгую взрослую жизнь, я была на одной волне с модными тенденциями, которые рванули «вперед в прошлое», а, точнее, в моду середины крутых и ярких 80-х ушедшего безвозвратно столетия. И, увидев мои загоревшиеся глаза, детка совершила непоправимую глупость, попросив меня собрать парочку комплектов, чтобы побывать в маминой шкуре лет так нцать тому назад. Я же, с удовольствием исполнив ее просьбу, теперь ехидно улыбалась. Ведь именно такую реакция и ожидала от своего чада.
- Ты правда так ходила по улице? – Лицо детка стало печальным, собравшись горестной морщинкой между бровок. Тон был не менее печальным, словно она только сейчас осознала, что у мамы в детстве были только деревяные игрушки и одна ложка на семерых.
- Может еще что-нибудь примеришь? – Кивнула я на нетронутые пока еще вешалки. Да, приступ ехидства никак не хотел меня отпускать.
- И что из этого можно примерить? – подхватила детка мою эстафету сарказма.
- Ну, например, вот этот пиджак и юбку, - сознательно не замечая смены ее тональности, порекомендовала я.
- А это юбка? – Детка крутила в руках кусок чего-то трикотажного и бесшовного: «Точно юбка, а топ без лямок??».
- Юбка, юбка, не сомневайся, - заверила ее я и добавила: «У меня таких было целых три и все разной расцветки.».
- А что одеть под пиджак? – Большие глаза, обрамленные длинными ресницами, смотрели на меня с явно выраженным, вопрошающим интересом.
- Себя, и только себя, и ничего больше, - с легким вызовом проговорила я.
- Не фига у вас была мода, - вынесла она вердикт и скрылась за шторкой, откуда уже через мгновение раздалось отчаянное: МААААААА…
- Ну, покажись, не бзди, обещаю смеяться не буду, - увещевала я в плотно запахнутую примерочную миролюбивым тоном.
Шторка распахнулась, и моя детка тут же задалась вопросом: «А зачем юбка, если ее из-под… не видно???».
- Ну, потому что без юбку ходить неприлично, - назидательно произнесла я, любуясь длинными ногами моей детки, которые в области пятой точки были слегка прикрыты пиджаком в ярко-красную и темно-синюю полоски, что, то уходили в параллели, а то местами выскакивали в диагональ. И где-то там, внутри, по умолчанию, была и юбка, в обязанности которой входило лишь подчеркивать девичьи прелести, но никак их не скрывать. Пиджак был шикарен - его прямые плечи с каждой стороны убегали от шеи сантиметров на тридцать, большие карманы топорщились гигантской складкой, позволяющей использовать эту деталь туалета вместо сумки, а глубокий запах, доходящий до пупка, был воистину создан для демонстрации миру всей грудной клетки, а не только верхней пикантной части, которая при любом движении пыталась вывалиться из-под власти длинных лацканов.
- Я похожа на б…, - начала произносить детка, но, тут же споткнулась об буквы, а затем, кинув в меня осторожный взгляд, она вырулила на классический вариант русской лексики: «Я похожа на девушку легкого поведения!».
- Не переживай, мы все на нее походили, такова была мода, - с вызовом за все свое поколение ответила я, а потом добавила: «А вообще тут много чего не хватает.».
- И чего же тут может еще не хватать? – Плесканулось ехидство теперь уже из моего ребенка.
- Пластмассовых ярких сережек, и такого же ожерелья. А еще браслетов и побольше, чтобы идти и звенеть, как индианки бубенцами.
Детка в отчаянье закрыла лицо руками. Видно, ее богатое воображение уже срисовало меня в этом наряде, идущей по улице и вызывающей инфаркты у пожилого населения и одобрительный свист у ровесников.
- А красились-то вы хоть нормально?
- А то, - восхищенно приподняв и опустив плечи, выдохнула я: «Как мы красились… Плотная черная подводка, яркие тени, румына, что ложились на скулы пятнами скарлатины, и сочная помада неопределенного цвета.».
В приступе ностальгического апокалипса я прикрыла глаза, но тут же их открыла и быстро добавила: «И челка, обязательно челка. Высокая, начесанная до неприличия и залитая лаком «Прелесть», да, так, чтобы неделю стояла и не падала ни в дождь, ни в ветер!».
- Ты меня, конечно, извини, - голос полным скорби произнесла детка: «Ну и мода же была у вас, что-то с чем-то!».
В этом мгновение мне так захотелось ей сказать, что да, детка, это были чудесные времена чего-то с чем-то. И, поверь мне ребенок, ты сейчас еще прилично одета, по сравнению со мной в те незабываемые времена. Моя семья, состоящая из одной мамы и двух девчонок, практически в одно и тоже время вошедших в подростковый возраст, не располагала ни средствами, ни связями. Нам приходилось выкручиваться самим. Помню, как, не имея возможности купить себе лосины, я перекрашивала колготки в черный цвет, а затем, срезав им стопы, выдавала это творение за веянья моды, то есть, за лосины. А модную рубашку, которая легко могла сойти и за тунику, и за короткое платье, сотворила сама из дедероновой папиной рубашки, оставшейся без присмотра в шкафу после развода родителей. Дедерон – это тот же нейлон, только привезенный из ГДР, то есть, всегда модный цветом, стильный кроем и очень аккуратно во что-то сшитый. Убрав пуговицы и заменив их на длинный пластмассовый замок с крупными звеньями, а, заодно и отпоров манжеты с воротником, но оставив от него стойку, я получила вещь, какой не было ни у кого в классе. И для пущей важности на видное место - на грудь перешила бирку, ведь, надпись «мэйд ин ненаше» подтверждала неместное происхождение одежки, а, значит, вносило меня в верхние строчки рейтинга школьных модниц. В таком наряде мой выход на дискотеку был обречен на успех. В своих рукотворных лосинах, в папиной перешитой рубашке, увешанная яркой пластмассой со всех сторон и накрашенная согласно тенденциям, с помощью свистнутого маминого арсенала, то есть, тональника «Балет», который шел под все типы лица, туши «Ленинградская», что успешно размоченная ловким плевком, могла и стрелки нарисовать, и ресницы дыбом поставить, а также помады «Елена» морковного оттенка – я была настоящей звездой. Хотя, скорей всего одной из звезд, потому что желание быть красивой и модной тогда делали любую советскую девочку, девушку или женщину изобретательной умелицей на все руки. И звездили мы не только на танцполе.
[justify]Помню круглые глаза, практически вывалившиеся из очков, начальника пионерского лагеря, куда совсем юной я приехала, как помощница педагога. Это был пожилой мужчина, ветеран ВОВ, которому доверили на период летнего отдыха не одну сотню малолетних шалунов. Воспитанный на естественной женской красоте, он ловил воздух ртом, пытаясь хоть как-то втиснуть меня в свое представление о пионервожатых. И сейчас я его хорошо понимаю, а тогда мне казалось, что он просто предок динозавров, который не отслеживает моменты времени. И, честно говоря, мне в моем виде было комфортно. Его же смущало всё. Начиная от вызывающего макияжа и прически, в просторечье «Взрыв на макаронной фабрике», достичь которую можно было только окрасив волосы разноцветными прядями и хорошо их начесав высоко вверх и широко в стороны, до моего «лука», включающего ярко-зеленые туфельки - прародительницы балеток, только на картонной подошве, которые стоило нести в руках при первой же капле дождя, бледно-розовые штаны «Бананы» и белую футболку без рукавов, зато с неоновой надписью «Кисми меня куда-то там…». А «вишенкой на торте» были мои два прокола в правом ухе – супермодный пирсинг того времени. Понимая, что мама мне одним движением руки оторвет не только мочку с дыркой, но и всё ухо, я приняла решение проколоть ее прямо перед отъездом, благоразумно рассуждая, что по возвращению всё уже заживет и кричать будет поздно. Не найдя подходящей сережки, я пошла гениальным, как мне казалось, путем – сделав прокол обычной булавкой, я, не вынимая эту металлическую штучку из мочки, просто застегнула ее, посчитав, что это будет, если не мило, то, по крайней мере, точно экстравагантно и незабываемо. Педагог Галина Васильевна, кой я была послала в помощь и которая знала меня с горшка, кинулась на подмогу, объясняя начальнику лагеря, что я очень умная девочка, и, что, ни смесь перекиси водорода с хной на моей голове, ни инструмент для продевания резинки в трусы, теперь украшающий мое ухо, никак не повредили мои извилины, и что
