Не меньше глаз начальника лагеря тюлюпалось и око декана факультета начальных классов, куда я поступила через год. Видно, и тут было свое виденье облика учителя, в который я не вписывалась, разгуливая по коридорам храма знаний в модном прикиде, состоящем из широких брюк и не менее широкой жилетки, сшитым мне сестрой из черной фланели. Облик усиливали подбритые виски, красные тени на веках и фиолетовая помада на губах. Уборщицы и гардеробщица, дамы преклонного возраста, при моем виде крестились, а методисты деканата вздрагивали. От отчисления меня спасало только одно – учеба на повышенную стипендию, добываемая усердием и прилежным штурмом лекций. «Перебесится… когда-нибудь», - успокаивал себя и преподавателей декан, посматривая мне в след дергающим глазом.
- Детка, - изрекла я, глядя, как мой любимый ребенок, облачась в еще один комплект, крутилось вокруг зеркало, пытаясь понять, почему это, именуемое платьем, прикрывает только ягодицы и пупок: «Мода – это удел молодого тела, оно должно искать себя и заявлять о себе миру громко и ярко. И я искренне тебе благодарна за то, что ты хотя бы на пять минут вернула меня в то время. Поверь, когда-нибудь и твои дети померят то, в чем тебе было круто, и они тоже будут смотреть на тебя удивленно и вопрошать: «Мама, неужели, ты это носила??». И ты будешь, как и я, отвечать с гордость, что, да, я это носила!!!».
Детка повернулась ко мне и посмотрела на меня вдумчиво, насколько позволял ей ее милый возраст, а потом, широко улыбнувшись, произнесла: «Тогда может быть еще что-нибудь померим?».
