аплодируют им. Парадокс жизни. Вот и спрашивается, за, что воевал я сам, и за что погибли они? – он снова поднял глаза на фотографию.
-- Мсье, это политика. – поддержал разговор я.
-- Да. Политика. Давным-давно я воевал в Чечне.
Я поднял удивлённый взгляд на него.
-- Да-да. Воевал в России. Там тоже были исламские террористы, арабы. Но в Европе твердили, что в Чечне – рост национального самосознания и нужно помогать партизанам против русских войск. И помогали всем миром. Помогали теорристам. Но там их сумели победить. Но они пришли в Европу. В Чечне у меня не было потерь. Чего не скажешь про Афганистан.
-- Мсье желает ещё заказать горячего? – поинтересовался я.
Он подумал.
-- Давай рыбу. Мяса уже достаточно.
-- Кофе?
-- Давай кофе. Сделаю перерыв. – было видно, что подполковника «развозило».
Кофе, так кофе. Медленно потягивал огненный крепкий, какой смог сделать, напиток без сахара, кивнул на бутылку водки.
-- Вы пьёте коньяк, который не сделали во Франции? Или шампанское?
Я усмехнулся в ответ.
-- Это невозможно, мсье. Это не коньяк и не шампанское. Это нечто в бутылке, которое так называется. Но их нельзя отнести к этим благородным напиткам.
-- Согласен. То же самое с водкой. Она может быть только русской. Всё остальное, как правильно заметили, некая субстанция бутылке с надписью «Водка». Пусть даже она и будет казаться и мягче, даже с какими-то парфюмированными отдушками, Но это не та водка, которая есть в классическом исполнении. Даже водка, выпущенная во Франции, Америке по старинным русским рецептам, и то, уже не то. И это не просто смешать воду и спирт. Это будет не водка, а просто водно-спиртовая смесь, но не водка. В ней нет поэзии, души.
-- Чего? – переспросил я.
-- Ничего. – устало махнул он. – Проехали. Забудьте. Вам не понять. – помолчал. – Вот, фотография сделана 22 июня. Что это дата говорит для вас?
Я закатил глаза к потолку, тщательно делая вид, что вспоминаю.
-- Вряд ли что-нибудь эта дата говорит мне.
-- Это дата начала войны Гитлера с Россией. Она тогда называлась Советским Союзом.
Я резко отреагировал:
-- Мсье знает, когда Гитлер напал на Францию – мою Родину?
-- Нет. Мсье не знает. – Тамм отрицательно покачал головой.
-- Десятого мая одна тысяча девятисот сорокового года. Нас в школе учили. Сейчас в школах не учат. Вообще забыли ту войну. Ну, было когда-то. Было и прошло. Кто сейчас вспомнит про столетнею войну.
Тамм покачал головой.
-- Тогда была первая попытка организовать первый ЕС. Германия, во главе с Гитлером. Неплохо получилось же! Минимум сопротивления. Заводы потом работали на экономику Германии. На войну против Советского Союза. Сейчас ЕС, НАТО. Все работают против России. Модернизация. И все довольны. Население занято на производстве. Не лезет в политику. Нет сопротивления. Антиглобалисты объявляются нигилистами, отщепенцами, сумасшедшими. Примерно также как и русские, которые не идут в кильватере.
-- Вы же не русский. – пошёл на провокацию я. – Отчего же вы так печётесь о них? Если я не ошибаюсь, судя по вашей форме и нашивкам на ней, вы из Эстонии. Так?
-- Правильно. Я не этнический русский. Я – эстонец. И горжусь этим. Но родился в СССР. И считаю своей Родиной не просто маленькую республику, а огромный, великий Советский Союз! Да, тогда не было красивых обёрток как за границей. Вы же не из Бельгии? У вас акцент иной.
-- Я из Франции. Француз. И живу не так давно здесь.
-- Отчего же здесь, а не на Родине у себя?
-- Решил попытать счастья.
-- Понимаю. У соседа и трава зеленее и вода мокрее. – он явно наступал, и это хорошо.
-- Да. Мне так казалось. – я кивнул, еле сдерживая улыбку.
-- И как? Получилось?
Я отрицательно помотал головой.
-- Немного не так. Хоть и язык одинаковый с небольшими вариациями. Вроде и думают также. Но не то. Местные – иные. Немного, но другие. Но я не жалуюсь. Меня много устраивает и нравится. И, видите, я разговариваю с вами откровенно. Аборигены про себя ничего не говорят. Скоро я стану полностью как все и буду только кивать и улыбаться.
-- Отчего не едете домой?
-- У меня кредитов, во! – я чиркнул себя по горлу ногтём большого пальца руки.
-- То есть поехали за мечтой, а напоролись на скрытый риф?
-- Примерно так. Но я не теряю надежду!
-- Вот так и я. Вернулся в Эстонию. Думал, что республика, осознав себя маленьким, но великим народом, сумеет подняться с колен. Но я был молод, глуп, отравлен идеалами пропаганды. В СССР Эстония была великой республикой среди прочих. Все пятнадцать республик были великими. Каждая по-своему. Но они были наравне со всеми другими сёстрами. Как в семье, бывают, что ссорятся, ругаются, но все родственники и помогают друг другу. Но это было давно. В прошлоё жизни. А сейчас Эстония… Побирушка. А сейчас… люди уезжают. Вся промышленность останавливается. И армия… вся армия – это чуть больше пяти тысяч человек. Звучит смешно. Бригада. Нас пугают русской угрозой. А мы никому не нужны. Понимаете?! Не нужны! Мы так рвались в Европу, думали, что будем жить как Германии, Франции, Бельгии! А мы живём как на задворках. Думали, что станем равноправными членами ЕС. А стали прислугой и плацдармом для НАТО, чтобы пугать русских. А русским плевать на нас и НАТО. Они лишь крутят всем фиги и живут, как хотят, по своему укладу.
-- А семья есть? – я осторожно поинтересовался.
-- И семья была. Распалась. Кончилась. Из-за того, что в Эстонии решили отрицать всё русское. Жена не выдержала, забрала сына и уехала. Сын уже большой. Самостоятельный. Более разумный чем я. Знает чего хочет для себя. Сказал, что он – русский. И не мечется с самоопределением. – взгляд был устремлён в пустоту. – Эх! Пауза кончилась! Налей! – он пододвинул стакан.
-- Может, ещё кофе? – осторожно поинтересовался я.
-- Лей! – ткнул пальцем в сторону бутылки.
Я через мерный стаканчик налил ему чуть меньше дозы. Он не глядя замахнул одним глотком. Стал лениво ковыряться в рыбе на тарелке.
Народ постепенно потянулся на выход. Много столиков освободилось. Но Тамм не замечал этого, он сидел за стойкой бара. Теперь надо переводить разговор как-то иначе. Люди часто перебирают лишнего, откровенничают с незнакомым попутчиком в транспорте или по жизни, а поутру, протрезвев, понимают, что сболтнули лишнего, рады бы прибить свидетеля – носителя их сокровенных тайн, но не могут. И поэтому просто замолкают, стараются максимально быстро удалиться от бывшего собеседника.
Мне же этого не нужно.
-- Знаете, я видел эстонцев в своём баре. Они не так пьют как вы.
-- И как же? – Роберт криво усмехнулся.
-- Как вы обычно. Пиво умеренно. На закуски снеки или рыба. Как вы обычно. Их даже и не видно. Сидят тихо. Как немецкие офицеры. Вы же ведёте себя как русские туристы. Пьют много водки. Не представляю, чтобы кто-то из присутствующих вот так выпил столько водки в чистом виде, продолжал сидеть. Разумно рассуждать, не крушить мебель. Не падал на стол или под стол. Не типично. Водку я держу для коктейлей. Самые отважные заказывают «Кровавую Мери» или «Отвёртку» -- апельсиновый свежевыжатый сок с водкой.
-- Дети. – довольный Тамм махнул рукой. – Водкой можно обработать раны, остановить кровь, согреться. Унять тревогу и тоску, помянуть усопших. – кивнул на стопку с кусочком хлеба поверху. – Те, кто служил в Советской или Русской армии знает это. Равно как и в НАТО сидят дети. Им сказали, что враг – это Россия. Они и верят. В Эстонии нет здравоохранения. Ну, нет его. Кончилось после девяносто первого года. У кого есть деньги, ездят лечиться в Швецию, Финляндию. Вместо того, чтобы вкладывать деньги в медицину, Эстония покупает оружие. Много оружия. Заманивает НАТО на свою территорию. Отдаёт пашни под полигоны. И не думает, что за её спиной ей же готовят в спину нож. Большой. Огромный! – он развёл руки, показывая, как рыбаки демонстрируют, какая рыбина у него сорвалась.
При этом взгляд у него стал трезвым, жёстким. Значит, информация косвенно подтверждается. На территории Эстонии что-то готовится. И теперь уже ни Центр с меня не слезет, ни я не отстану от Тамма. Не похищать же его и не везти в Москву! Только если сам сбежит! Тоже неплохая мысль, кстати!
-- Отчего же вы не поможете своей стране? – спросил я, глядя в глаза.
-- Помочь? Эстонии? Помогать больному можно и нужно, когда он сам этого хочет. А если он упорно лезет в петлю, его вынимаешь из неё, но стоит только отвернуться, он уже на табуреточке, И петелька на шее и пистолет у виска. Выстрелю себе в голову, упаду. Даже, если и выживу, то петля задушит! Контролируемое самоубийство.
-- Но она же ваша страна. Это как мама. Если она в силу заболевания или возраста творит глупости, вы же не бросите её? Мы в детстве делали массу неприятных вещей, но родители нас не бросили, а помогли. Теперь наш сыновний долг помочь матери. В вашем случае – вашей Родине.
Задумался.
-- Не брошу, конечно. Но вряд ли смогу помочь. Остаётся только наблюдать за трагедией. Максимально дистанцироваться от этого.
-- Знаете, -- начал я осторожно, издалека.— недавно в Лондоне был террористический акт. На Лондонском мосту микроавтобус врезался в толпу отдыхающих. Затем из него выскочило трое арабов с мачете. Известно такое оружие?
-- Конечно. – Тамм кивнул. – Полумечи для рубки сахарного тростника. В умелых руках – страшное оружие. Рубяще-колющего применения.
-- Думаю, что эти фанатики тренировались, коль не сумели добыть огнестрельного. Так вот. Они начали крошить, крушить окружающих их людей. Когда отдыхающие в панике все бежали, арабы пошли в ближайший пивной паб. Продолжили там свои злодейства. Только один из посетителей поднялся и не побежал, а взял стул и стал отбиваться от этих животных. Задержал по времени нападавших. Отвлёк их на себя. Все посетители паба и персонал скрылись, сбежали. Он отвоевал им время. Спас много жизней. В одиночку.
-- Прикрыл отход. – подполковник заинтересовался моим
