Вербер глубоко вздохнул, проверяя ушла ли боль от дыхания. Она покинула его уже давно.
Нойбауэр сочувственно покачал головой, – платье похоже было отвратительное.
— Вот этого не знаю. Я тогда как крупная девица выбирал не какое хочется, а в какое влезу. Хотя на мой взгляд вполне приличное. Даже с цветами, - Вербер засмеялся, показывая тетрадь. На тетрадном листе красовались кривые цветы.
Теперь засмеялся уже Нойбауэр.
- Если с такими, тогда не приличное.
- Не мне судить. Почему именно про этот спросил, а не про остальные?
- Я ведь не все видел.
- Ну точно, – Вербер закрыл тетрадь и положил её на стол, - тогда почему не попросишь, чтобы я показал тебе все?
- Потому что это ошибка и тогда это была ошибка, - Нойбауэр посмотрел ему в глаза и вдруг вспомнил запах его одеколона, который Вербер так старательно смешивал с сигаретным дымом. Это был запах увядших полевых цветов оставленных впопыхах на приборной панели и под педалями грузовика. Их прощальное благоухание печально наполняло кабину в ту далёкую Войну. Как же это было давно…
- Но я все-таки попрошу тебя показать. И приму твой отказ. Вернее, я пойму его.
Вербер достал пачку сигарет из нагрудного кармана. Вопросительно взглянул на Нойбауэра. Тот утвердительно качнул головой, подвинув ему пепельницу. Пламя искаженно отразилось на миг в глазах Вербера. Он передал пламя на сигарету. Нойбауэр вдруг понял, что помощник нервничает.
- Я знаю, что тогда это была ошибка. Будет глупо совершить её опять, – Вербер тяжело выдохнул дым на стол, - я долго думал об этом. Понял, что не понимаю, что чувствую. Вернее сказать, понимаю, но не могу себе в этом признаться. Это правильные чувства , но….
- Не к тому человеку, - Нойбауэр решил закончить за него.
- Так нам сказала партия и общество поддержало. Мы её поддержали. Значит они все правы. О таких вещах было написано в делах тех, кому даже крестов не поставят. Уверяю, что видел как последний вздох этих людей разделяла виселица. Я стоял там и считал это правильным, - долгая затяжка. Молчание. Дым искажает силуэт Вербера и прячет его взгляд, - но думаю, что не может быть не правильных чувств. Значит я испытываю правильные чувства к правильному человеку. И если это всё-таки ошибка, тогда я готов совершать её каждый раз. И каждый раз для тебя.
Вербер поднялся со стула и облокотился на столешницу , пробурчав о том, что ему так будет удобнее.
Нойбауэр обогнул стол и встал напротив. Снял его ремень с талии. Хотел расстегнуть пуговицу на воротнике, но проклятая пластинка никак не хотела вылезать и Вербер отметил, что у того дрожат руки:
- В первый раз у тебя выходило лучше.
Тогда Нойбауэр решил взяться за вторую чуть ниже, но и её не получилось расстегнуть. Он периодически встречался глазами с Вербером и ругался шёпотом.
- Ты сейчас оторвешь их. Давай я лучше сам, - не выдержал тот.
У Вербера получалось лучше справляться с пуговицами. В конце он откинул полы кителя. Нойбауэр вновь увидел ту же майку. Он положил руку ему на грудь. Тепло ударило в ладонь. Все было, как и в прошлый раз, только Вербер сейчас действительно не против. Ладонь спустилась на живот. Вербер откинул голову назад и свет от лампы плавно спустился по его шее, осветил все такую же острую ключицу, оставив над ней тёмные ямки. Вербер стал все больше ложиться на стол.
Нойбауэр начал задирать его майку. Во мраке тени было тяжело различить особенности его тела. Тогда Вербер лёг на стол полностью, позволяя рассмотреть себя. Его острые ребра с груди расходились как каменные своды и уходили в плоть. На животе обосновались нити шрамов. Некоторые отметины прошлого уходили на бок словно заботливо обнимали его.
- Как я тебе? Красавец?
Нойбауэр перевёл взгляд на лицо Вербера, который даже не поднял головы.
- Всё не так плохо как тебе кажется. Шрамы – украшают. Они делают стойким и выносливым, – в его голосе звучала нежность.
- Да брось, ты не веришь в это. И я в это перестал верить. Я не стал выносливее. Только более злым и беспокойным, - ухмыльнулся Вербер.
- Ты мне вполне симпатичен, а эти шрамы несут в себе прошлое. Ты смог сохранить его на себе.
Он коснулся широкого бурого шрама, идущего вниз по животу. Палец последовал по нему, ощущая грубую кожу. След казался свежим.
— Вот этот, например откуда?
Вербер точно знал, что это за шрам. Он получил его совсем не давно. От воспоминаний тело пробила судорога. Нойбауэр почувствовал это.
- Когда я служил в гестапо, то был хорош в своей работе. Я мог достать из человека любую информацию, даже если он сам не знал, что владеет ею. Приходилось много работать во благо партии.
В том году лето в Берлине выдалось особенно жарким. Хуже всего было в июле. В тот день, как и весь месяц, палило проклятое солнце. Воздух был раскалённый и густой. Надо было поговорить с последним. За тот день, он был третий. Я думал лишь о том, как закончу и пойду наконец-то домой. Не мог уже работать.
Я умывался, как за моей спиной открылась дверь. Кого-то втолкнули и этот кто-то упал. У нас часто падали. Это был фирменный почерк моего приятеля Клауса Нимана. Подошёл к нему, чтоб узнать детали. Клаус улыбнулся мне, а человечек уполз вглубь камеры. Всё как обычно. Против власти. К таким я знал подход. Клаус предложил мне дёрнуть по кружке пива после работы. Похлопал меня по плечу и сказал, чтоб я быстрее заканчивал. Мол, хватит уже нам работать. Он хотел ещё анекдот рассказать, но я ответил, что послушаю потом и забрал тощенькую папку с делом. После часа со мной она становилась гораздо упитаннее.
Клаус закрыл дверь, оставив нас наедине. Мне приятно работать в одиночку. Пробовал с остальными. Знаешь, эффект выходит какой-то смазанный. Никто из них не чувствует предел и поэтому часто превышают его. Каждый думает, что его удар не последний и тело выдержит ещё один. Но выносливость же не безгранична. И приходится ждать пока подопечный придёт в сознание. А это ценное время, сам понимаешь. Так что мне было лучше одному.
И так дверь закрылась, а я начал выступление: «Господин Кристоф Альт, верно? До наших стен дошёл слух, что вы недовольны нашим режимом, который направлен на защиту интересов немецкого народа и на укрепление нашего единства. Собственно, поэтому вы сейчас здесь со мной. Так вы действительно не довольны нашими усилиями? Может нам следует что-то изменить, чтоб угодить вам?». Формальности и только лишь. Ответ всегда не имеет значение, если только он не положительный.
[justify]Оторвал глаза от папки и вижу в углу маленького пожилого мужчину. Мой отец примерно его лет. Он вжимался в стену и дрожал как дубовый лист на ветру. Жалкое зрелище. Явно первый раз, а значит будет легко. Сквозь слезы он
