Ты сможешь отомстить сейчас. Золотой Колаис

      На плащ перекладывали Марка Виктора вчетвером, осторожно, боясь  задеть дамасский меч в ране. 
Антир усмехнулся их стараниям.

- И куда  вы его на суд  Божий?

Ларт Бофорс вздохнул.

-  Ко мне, домой, на Этрусскую улицу…Там будут ждать нас мой брат и Высочайший!…

-  Хочешь, чтобы Дий поднял его на ноги?

Ларт Бофорс вымученно посмотрел в насмешливое лицо брата Кая Валента.

-  Я вообще не представляю, как вы ладили друг с другом в далеком детстве, и от вас родители мозгами не тронулись?!

Антир ничего не ответил, обернувшись в сторону далекого моря, откуда надвигалась гроза. Как бы он хотел, чтобы вернулось время детства, чтобы изменилось что-то в судьбе, чтобы всегда быть с братом….

- Дождь ожидается, -  заметил Винитар.

- Не пойдет…

-  Ты, Антир-сай, тучи руками разводишь?

-  Языком! Это умеет и твой сын, Савлий. У него получается изменить погоду. Ты никогда не пробовал на вкус облака? Спросишь у сына.

Ларт Бофорс поманил за собой Антира и Винитара. Они пошли вдоль длинной стены глухого забора.
-  Хотите узнать, где эту ночь проведет рыцарь без страха и упрека?

Этруск остановился напротив зияющей дыры открытого лаза. Поднял глаза на темные окна дома Фабиев, ища балкон покоев Глории.

-  Во-он там.., в опочивальне своей невесты. Я понял, если его утром  обнаружат у нее – честь Глории будет спасена. Для Фабиев Кай Валент остается женихом их  дочери…

Прерывисто вздохнул Антир, отворачиваясь. Подумалось, а вдруг поладят между собой  Ариант и  Глория, она простит ему? Любовь умеет прощать,  если  любит – простит… Не только любовь их  объединит, но и ребенок. Они должны пожениться, должны…Или, хотя быть жить в гражданском браке, или быть друг другу любовниками…Невыносимо стало больно…

Винитару показалось:  Антир умылся ревностью, задышал, будто бегун на длинной дистанции.

-  Только бы Марк Виктор выжил…-  произнес  Ларт Бофорс. Отвлекая  от тяжких  фантазий короля готов, попросил его и Винитара помочь закрыть плитой лаз, а с внутренней стороны дыру заслоняют заросли и декоративная горка, не заметят. На удивление Винитара, ожидавшего язвительной насмешки Антира, тот  сам  схватился  задвигать плиту в пазы, как подсказал  Ларт Бофорс, усмехнувшийся: «Н-да, вовсе парень титулом не кичится».

И все бы  ничего, не стукни в голову Винитару спросить: «Плотно  вошла?» Еле удержался от хохота этруск, когда услышал от Антира ответ Винитару:

-  Входит он, а плотно ли, зависит от  нее, -  и  перед  его носом сомкнул два пальца кольцом. – Следи за своими словами, гладиатор, я  могу и рифмой отплатить.

Винитар смолчал.  В памяти остались пятилетние близнецы, улыбчивые, приветливые, очень любопытные, без тени зазнайства и они любили молодого Винитара, обещались стать такими же смелыми и сильными, как он.  Да, смелыми  и сильными стали, но их приветливость превратилась в высокомерие.

Протирая ладони, дядюшка Бофорс  деловито закончил ночное приключение фразой:

-  Будет утро – будет пища. За мной, алауны, на Этрусскую улицу!

*    *    *

      Спальня светилась изумрудной раковиной с перламутром кокетливого ложа.  На изящном прикроватном  столике горел ночник в виде золотого бутона розы на ладошках  ямшевых листьев.

В покоях плавал одуряющий аромат цветов. В разной величины вазах и плошках  цветы:  розы и ромашки, амариллисы и гиацинты, тюльпаны и нарциссы, жасмин и ландыши  занимали в комнате почти все пространство.

Фабия Глория спала, припав щекой к плечу, закинув за голову руки, покоившиеся на подушках, вышитых  белым шелком. Розовое покрывало выбилось из-под нее, обнажив красивую грудь ослепительной  белизны.

Какое-то время, затаив дыхание, Кай Валент любовался  ее сладким покоем. Видел  кошку, свернувшуюся калачиком в ногах спящей хозяйки, но умом не  воспринял. Тихо подошел к ложу. Мозаика полов  закрыта  мягкими коврами. На ковры он опустился коленями, и покинули его силы…

Так всегда бывает, когда  после долгого изнурительного пути, в котором ты держался молодцом, а на самом деле медленно  угасал, - приходишь к родному порогу, и всё – падаешь замертво. Дальше пути нет. Дальше желанный  покой.

Вздрогнув, Глория распахнула глаза. Села   рывком, испуганно глядя на пальцы, вцепившиеся  в  ткань  покрывала.

Он стоял на коленях, упав лицом на ложе.

Глория осознала, это не сон, в ее покоях Кай Валент.

Невольно  ладонь проникла под подушку, нащупывая рукоять  кинжала. Одно дело, у реки впасть в сладостное забвение, нежась в  объятиях жениха, совсем другое – увидеть его на шаг от супружеского ложа. Кошка вскинулась,  потревоженная хозяйкой, она не спит?

Не поднимая головы, Кай Валент стиснул запястье  руки  с кинжалом.
-  А ребенок….Ты подумала о нем?

Он поднял лицо. Глория увидела его глаза, отсутствующие, как пьяные.

Не испугалась она, не ударилась в панику, может Дафна  помогла  громким урчанием? Только  не поняла Глория, зачем Кай Валент пришел к ней ночью?

-  Ты догадался?…Я знаю эти приметы, - прошептала, вспомнив подсказки  гетеры Данталы.

Он смотрел на нее затуманенным взглядом.
-   Богиня Веста…сказала  мне…К богине ты взывала, а по молению что нашла?...Всё это время ты…страдала, проклиная зверя в маске кентавра…И, не зная иного способа за себя отомстить…задумала…самоубийство…Когда? В нашу брачную ночь?... – его голос звучал  негромко, будто он обдумывал каждое слово.

Глория потерялась в догадках. А, впрочем, иное сказать Кай Валент, благородный, все  понимающий, не мог.

Он продолжал все тем же  бесцветным голосом, в котором сквозила чрезмерная усталость.
- Ты можешь отомстить…сейчас…Приму любую кару…Если не дрогнет твоя рука…убей…

Уронил лицо на ложе; организм его не слушался, он перестал понимать  о чем  говорит…Он просто засыпал. Через силу приподнялся, отвернул  складки сагума, обнажая шею.
-  Ты хорошо запомнила…эту гривну…

Фабия Глория не вскрикнула, не вжалась в подушки,  смотрела на раскрытые золотые крылья, поблескивавшие  в полутьме алмазинками, спокойно. Тискала  во  вспотевшем кулачке кинжал.

Часто казалось Глории, если вдруг встретит насильника, всадит ему в грудь кинжал.
В душе оборвалась тоненькая струнка, протянувшаяся от ее сердца к сердцу жениха.  Она закрыла глаза, одного желая, чтобы эта ночь была плодом ее вымысла.  Чтобы  исчезла ночь, а прошлый день, когда она призналась самой себе, что влюблена, никогда не заканчивался. Но он прошел. Как всё на свете проходит. Радость сменяется болью. Любовь – ненавистью.

-  Это… моя гривна…Тот  Силен…был  я…  -  его тряхнуло в ознобе, он еще пытался  уловить  нить  разговора. - Убей…чудовище…Глор-рия, умоляю…Ты сильная…Позор  смоешь  моей кровью… Я устал…
Без слез и без отчаяния, равнодушно,  она слушала его бессвязную страшную речь, не веря, что все это происходит с ней.

– Я…Глория…проклят…не знаю, когда, кем…Всем плохо со мной…приношу боль,..боль… Тебе принес…дважды..,страшное горе…зачем мне жить…

Он  потянул  ближе  ее вооруженную руку, приставляя клинок себе к подбородку.
-  Не жди утра…оно не наступит для меня…

Глория  отдернула руку. Со всей силой зашвырнула кинжал,  он ударился о комод, бесшумно шлепнулся на цветы. Это ее движение испугало Дафну, кошка  метнулась  вглубь комнаты, и  скрылась в гардеробной, где  часто пряталась.

-  Брезгуешь, - Кай сцепил зубы, подавляя  приступ смеха. –  Не прошу прощения…такое не прощают…Я знаю, как оборвать жизнь…Но говорила Элин…грех…на себя руку подымать…

Он медленно сполз на пол, тяжелая дремота сменилась внезапным глубоким сном.

Глория сидела окаменело.  О, Юнона, слез нет, пересохли. Стало бы легче, кабы заплакала. Ей показалось:  она утонула, в топком болоте мерзости и пошлости, захлебнулась в девичьих мечтаниях. Любви жаждала, как в сладких мифах.   Звездным сиянием окутала избранника своих грез. Подобный богу, преданный, любящий её, даже не обычный человек, а обернувшийся человеком благородный и храбрый дракон. Обычные сказки варваров…Права бесподобная Аулия Велиана: богиня Веста повернула безумную Фабию лицом к настоящей жизни, где нет заколдованных  юношей и прекрасной трепетной любви.

Наконец,  дошло, она не слышит его слов. Глория  тихонько сошла с ложа, взяла  ночник, присела рядом. Вначале  не поняла, что с ним? От него веяло  железистым запахом, не то крови, не то стали, сам бледен, но дыхание ровное, тихое.

-  Кай, - позвала его.

Он спал.  Он просто спал.

Обессилено присела рядом Глория, не зная, что с ним делать? Позвать охрану, чтобы выбросили   на улицу… Обнаружит себя.

Оставить?..Оставить в своих покоях  человека, кого она возненавидела?  Его  признание, его просьба убить себя не возымели на Глорию никакого действия. Она уже  знала – её браку с Каем Валентом не быть. Утром  всё расскажет отцу, Антонию Элию, пусть отец решает, как поступить с ней, как поступить с насильником?

Сидела рядом, обняв колени, уставившись  в  желтое пятно на стене, - отсвет от светильника, - шепча завороженно:

     - «…Поток моих невзгод так эфемерно мал
            Перед лицом бушующей пучины.
           И хоть для радости и нет причины,
           С улыбкой на лице встречаю каждый шквал.."*..

Она  готова  была  ко  всему, вплоть  до позорного столба.

Слишком гордой и щепетильной была римлянка.

А  в душе  теплился слабый огонек не  умирающей веры в чудеса.

И она не привыкла саму себя обижать...


Даже идущим на смерть дают право на достойную ночь.

Пусть остается до утра в ее покоях.

Как не  противно  ей  было  дотрагиваться к телу Кая Валента, Глория принялась  разувать его, искала застежки, пряжки, чтобы снять верхнюю одежду трибуна. Отбросила в сторону сагум, боясь прикоснуться к гривне. 

-  Как ты  мог  уподобиться зверю, ты, чьи руки нежнее цветочной пыльцы? – шептала Глория, пытаясь разжалобить себя, вызвать слезы. Но на  душе  холодно и пусто.

-  Я верила тебе…О, Кай…Зачем ты пришел ко мне? Сделать вид,  спасаешь меня от бесчестия? …Я тебя плохо знаю, милый, а ты меня совершенно не знаешь. Принимаешь за глупенькую, доверчивую девочку…Эдакую  куколку красивой бабочки…

Она приподняла  его, стаскивая тунику. Заметила на правом предплечье  повязку, кожа вокруг повязки горела огнем. Осторожно опустила его раненую  руку, убирая с нее рукав.

Она переворачивала его, бесчувственного, освобождая  от  плена одежд.

Задумалась,  устремив взгляд  на его ступни. Обмывать ему ноги  неприятно, но укладывать на чистую свою постель с запыленными пятками?  Вздохнув, Глория