Из Вознесенского:
«Хлещет черная вода из крана,
хлещет рыжая, настоявшаяся,
хлещет ржавая вода из крана.
Я дождусь — пойдет настоящая».
Пока она идёт, опять игры со временем, с самой собою. Всё же ещё чуть-чуть Андрея Вознесенского:
«Надоело жить очерково.
Нас с тобою не будет в будущем».
Стихотворение «Ностальгия по настоящему» поэт написал в 1976 году, а как будто сегодня. Обо всех нас. Хотя «ВСЕ» – это под вопросом, обо мне – это уж точно.
Календарная осень на исходе, а чувства можно вместить в одно хокку:
«Прошло столько зим,
Столько лет пролетело.
Тянется осень» (Тэцуо Миура).
Опять дозирую слова, умалчиваю мысли, утаиваю смыслы. Это странное и страшное настоящее ускорит моё преображение в поэта. Любую утопию, угрожающую или уволакивающую можно прятать в стих. Утверждение философа Жака Дерриды «Необходимо писать то, о чём нельзя говорить, особенно то, о чём не надо умалчивать», к сожалению, не к месту и не ко времени. Рано или поздно настанут времена, когда можно будет ВСЁ. И за нас будут писать другие, поражаясь нашими поступками, помыслами, скорее, отсутствием таковых. Думая, что молчание в моменте – всего лишь утраченные иллюзии. Лавры достанутся другим, ибо «кладбища полны людей, без которых мир не мог обойтись» (Генрих Бёлль).
Моё путешествие во времени налегке без багажа иллюзий и ложных надежд. Потому насчёт утраченных иллюзий уже не страдаю. На шестом десятке смешно надеяться на чудо. Иллюзии утрачены, но осадочек остался. Хотя особых иллюзий не питала. Ни к чему. Зато грезила наяву и очень долго. Просто эти грёзы плавно превратились в творческую фантазию. Это и называю своим внутренним телевизором. Встроенный, автономный. Там нет места лжи и всякой ереси, ибо я там сам Константин Эрнст в юбке.
Жаль, что этот телевизор долго работал вхолостую, жрал столько времени, когда жизнь вокруг была несомненно лучше, ярче и сочнее воображаемых картинок, а сама моложе и живее. Позже картинки стали подспорьем для творчества. И опять мимо. Пока была увлечена словесным изложением картинок внутреннего телевизора, вдруг жизнь стала меняться не в лучшую сторону, подкидывая пищу для ума, идею для построения новых, доселе неведомых образов. Вместо того, чтобы переключиться на этот дивный мир, вырубив телевизор внутренний, доверилась телевизору обыкновенному, тем самым предпочитая мир искажённый, обезображенный. После потока слов, фраз, типографских знаков, количество которых не подлежит подсчёту решила перезагрузиться. Видимо, перезагрузка отформатировала творческое начало, если таковое имелось, что я умолкла лет на десять. За меня всё делал Малахов, который затычка на все случаи жизни. Даже когда многие вдруг разом замолчали, он по инерции продолжает реагировать на всё, что движется и не движется, на все смерти, напасти, при этом не тратя себя, не выдавая свою истинную суть. Ничего личного, только бизнес. Если бы не он, я бы безнадёжно отстала от жизни, не ведала бы, кто умер, кто кого надул, вдул, кто с кем и когда. Теперь же и его не стало. Ибо в путешествие, даже в собственное прошлое, тем более, по тонкому льду, отправляются налегке. Не с телевизором же под мышкой шуровать мне то в далёкое, то в недавнее прошлое, иногда вылезая в мир настоящий, чувствуя себя абсолютно чуждой в пока ещё не враждебной среде. Да и встроенный выключен, он безнадёжно устарел. Ему не угнаться за калейдоскопом времени, картинками самой жизни. Никакая творческая фантазия рядом не стояла с творениями настоящего неизвестного автора.
Опять дозирую слова, умалчиваю мысли, утаиваю смыслы. Это странное и страшное настоящее ускорит моё преображение в поэта. Любую утопию, угрожающую или уволакивающую можно прятать в стих.
