старалась вернуть утраченное равновесие, а другой он размахивал над головой и что-то нам кричал. Но разобрать можно было только смачные словосочетания русского мата.
- Скучает, - посочувствовал Санька, насмешливо щуря глаза. - Помочь бы надо.
- Само собой!
"Пятачок" дёрнулся, легко догнал Пашку, поддел его, отчего тот кубарем покатился нам под ноги, и стал резво набирать высоту.
- Что, экскурсия подошла к концу? - спросил Пашка, вставая и отряхиваясь.
- Я смотрю, тебе понравилось? - Санька с усмешкой оглядел его взъерошенную фигуру.
- Оно, конечно, забавно, - сказал Пашка, приводя себя в порядок. - Только с тормозами проблема. Чего ж не попробовал?
- Одна попробовала, - фыркнул Санька. - Так до сих пор...
Пашка бухнулся на диван и, сграбастав со стола баночку с пивом, шумно отхлебнул.
- Володь, - попросил Санька. - Не пора ли форточку - того!.. Холодает что-то...
Я кивнул и закрыл сообщение с атмосферой планеты. Встречный ветер к тому моменту уже изрядно потрепал нас.
- Я что-то так и не понял, - Пашка постучал тарашкой по столику. - Мы что, уже отчаливаем?
- А чего здесь ловить? - пожал я плечами. - Нас явно не ждали. Конструкция, конечно, мощная, но назначение её лично мне не понятно, а объяснить, сам видишь, некому.
- Э, нет! - Пашка хитро прищурился. - Тут ты не прав!
Я насторожился:
- Что ты имеешь в иду?
- А что имею, - он явно наслаждался произведённым эффектом, - то и введу...
- А серьёзно?
Пашка с треском отодрал башку несчастной тарашке и кинул на стол.
- Серьёзно? - Он глянул за борт на удалявшуюся зеркальную поверхность и мотнул головой: - Ты коня-то попридержи!
"Пятачок" замер.
- Ну?
- Вот тебе и "ну"! Дверь я видел! Зря, что ли, глотку драл?
Мы с Санькой переглянулись.
- Какую дверь?
- А я почём знаю? - с деланным равнодушием отозвался Пашка. - Дыра какая-то в стене. Тормозов-то нет ни фига - еду и еду! А она вот так делает, - и он губами беззвучно изобразил: "А!", "О!", "А!", "О!"
- Так чего ж ты молчал?! - возмутился я и бросил "пятачок" круто вниз.
- Молчал?! - оскорбился Пашка. - Да я всю глотку изодрал! "Мать-перемать!" - ору, а вы, как оглохли!
- Ну, положим, слово "мать" в разных вариациях мы слышали довольно отчётливо, - спокойно отозвался Санька. - Но не более. Согласись, что в твоих устах оно звучит не так уж и редко, чтоб могло привлечь к себе особое внимание.
- Ну конечно! Где вам услышать! Вы ж пируэты в воздухе выписывать изволили!
Булыжник в мой огород.
- Ну и как я тебе? В качестве летательного аппарата?
- Спрахиваешь! - усмехнулся Пашка и прогундосил: - "Заливаю в бак бензин, завожу пропеллер!.".
- Трепло! - Я чуть отхлебнул из его банки пива, поморщился и спросил: - Ну, где твоя дыра?
- "Моя"! - хрюкнул он. - Моя на месте! - И огляделся: - Ты хоть на то же место сел?
- Вопрос, конечно, интересный! - хохотнул я. - Здесь, знаешь ли, такое изысканное разнообразие рельефа! Заблудиться - ну ни в жисть!
Пашка понимающе кивнул:
- Погоняй вдоль забора туды-сюды, может, оно и отыщется.
- Мартышкин труд! - не согласился Санька.
- А что ты предлагаешь? - насупился Пашка.
- Единственно разумное: обратиться к памяти браслета.
- Резонно, - поддержал я. - Ну-к, Сезамчик, сообрази!
После обычных препирательств относительно точности формулировки задания, браслет выполнил желаемое. Декорация, однако, не изменилась. Только вертикальная стена стала как будто ближе. Как будто. А, может, и показалось. Ориентиров-то - не густо. Небо, солнце, да их отражение. Остальное всё - зеркала. Даже наши отражения опять исчезли.
Некоторое время мы тупо смотрели в серую массу стены, потом я спросил:
- А тебе не показалось?
- Да какой "показалось"! - Пашка упрямо тряхнул своей шевелюрой. - Вот, как тебя!
Мы помолчали ещё немного, таращась на стену. И ещё. Потом Пашка предложил:
- Может, сами? Без спросу?
- Что?
- Ну... замялся он, подбирая слова. - Проткнём стену и посмотрим, что там у них, внутрях. Ты же это умеешь?.. Тем более, что нас ведь всё равно там как бы и нету. А?
- Идея неплохая, - согласился я. - Попробуем без приглашения.
"Пятачок" дёрнулся вперёд и медленно въехал в стену. Нас тут же окружила кромешная тьма. Как тогда, на Сатурне. С той лишь разницей, что там всё выло и грохотало, а здесь царила мёртвая тишина. Слышалось только сопение Пашки: он наощупь разделывался с рыбьим хвостом.
- Ты б хоть присветил немного, что ли? - послышалось его недовольное бурчание. - А то как у негра...
- В рот не попадёшь? - насмешливо булькнул Санька. Он тоже занимался чревоугодием.
Я выполнил заказ и прибавил ходу. Ничего не изменилось. За пределами "пятачка" стоял непроницаемый мрак.
- Пал Ксанч, - ехидно осведомился Санька, - вам не кажется, что ошибочка вышла?
"Пал Ксанч" нервно пригладил свою пышную шевелюру и пробурчал:
- Ещё не вечер...
- Да уж! - хохотнул Санька. - Глянь за окно: ночь уж давно!
- Стихоплёт! - пробурчал Пашка.
Мы пристально всматривались в темноту, пытаясь уловить хоть какие-то признаки хоть чего-либо, но все старания оказались тщетными. Ничего. Совсем ничего.
- Аид! - с напускной мрачностью в голосе изрёк Санька. - Царство мёртвых!
- Какое там "царство"! - В голосе Пашки уже явственно слышалось разочарование. - Ни мёртвых, ни, тем более, живых...
И вдруг по глазам резанул ослепительный солнечный свет. После кромешной тьмы он показался прямо-таки нестерпимым. Поначалу мы не могли ничего разобрать - ослепительное пятно вверху, ослепительное пятно внизу - и только когда глаза попривыкли, я понял, что мы несёмся над такой же зеркальной плитой, с которой и начинали своё подземное путешествие. Короче говоря, мы пронзили плиту насквозь и выскочили с другой стороны.
- Кина не будет, - подвёл Санька итог нашим изысканиям.
- Но я же видел! - кипятился Пашка.
- Ну и что? - стал успокаивать я его. - Фортуна дважды не улыбается. Ты же видишь: голый Вася. Я думаю, нам больше ничего не покажут. Да и вообще, - пожал я плечами, - надо бы сначала узнать, что здесь и почём. Полетаем вокруг, может, чего и углядим.
С этими словами я взял круто вверх и по касательной вышел на орбитальный облёт. Небо из светло-филетового потемнело, стало иссиня-чёрным, вновь появились звёзды и опять на полнеба раскинулась Галактика, видимая до этого лишь белесым пятном на фоне фиолетового марева, что представляло из себя небо с поверхности Зеркальной.
- Всё-таки, какая красота! - не удержался Санька.
Пашка в ответ лишь состроил многозначительную гримасу. Но уж кого-кого, а его-то я знал, как облупленного! Чай, не первый год вместе кукуем. Зенки его шкодливые и без слов говорили, что вид звёздного неба не оставляет его равнодушным. Тем более, такого неба! Это он сейчас перед Санькой хорохорится, мол, всё ему нипочём. А душа-то у него, как и у меня, очень даже отзывчива на подобные красоты.
Планета медленно поворачивалась под нами, подставляя для обозрения свои зеркальные бока. Я, рассеянно блуждая взглядом, поначалу не узрел ничего особенного, однако Санька, оказавшийся более внимательным, сказал, указывая вниз:
- Ничего не замечаешь?
Я немного помолчал, присматриваясь к поверхности планеты, и пожал плечами:
- Вроде, нет...
- Обрати внимание, как здесь плиты расположены.
- Точно! - ахнул Пашка.
Тут и я узрел. Так называемые "чешуйки", одну из которых мы имели удовольствие обследовать изнутри и снаружи, с этой стороны планеты уже не прилегали плотно к её поверхности, а становились на дыбы. И, чем ближе мы подбирались к границе дня и ночи, тем более явственно выраженным становился этот эффект. Плиты здесь уже прямо-таки торчали, как иглы у ежа.
- Ты усекаешь? Плоскость каждой из них расположена перпендикулярно лучам солнца, - продолжал Санька развивать свою гипотезу. - Похоже, что планета вообще не вращается и все плиты поставлены так, чтобы максимально усваивать световой поток.
- Миленькая такая солнечная батарейка с планету величиной, - дополнил Пашка. - Только кому служит, не понятно.
Позже мы убедились, что Санька как в воду смотрел. В тот момент других соображений у нас не имелось. А придумать что-либо ещё у нас попросту не хватило времени. То, что предстало нашим глазам в следующий миг, вообще заставило на время забыть о загадке зеркальных плит.
Я уже сказал, что мы подлетали к терминалу - границе дня и ночи. И тут, совершенно неожиданно, зеркальные монолиты, то бишь "чешуйки", кончились. Под нами промелькнула их чётко очерченная граница и мы понеслись над тёмной материковой частью, погруженной в густые сумерки. Я успел заметить даже нечто вроде водной глади, в которой на мгновение отразилась звёздная карусель Галактики.
- Тормози! - завопил Пашка. - Самое интересное начинается!
Я придержал своего "коня" и бросил его вниз, разворачивая на сто восемьдесят градусов. Солнце быстренько закатилось за зубчатую гряду крайних зеркальных монолитов и мы заскользили над сумеречной страной, освещаемой лишь вишнёвым заревом то ли заката, то ли рассвета, да призрачным светом миллиардов солнц далёкого центра Галактики.
Я снизил скорость и опустился к самой земле. Да, это уже с полным правом можно было назвать землёй. В неверном свете угрюмой зари можно было разобрать рощицы чахлых деревьев и заросли кустарника. Промелькнула неширокая река и я направил полёт вдоль её русла. Хоть какой-то ориентир.
К берегам речушки вплотную подступала растительность. С высоты, на которой мы летели, нельзя было разобрать, похожа ли она на земную. Выяснение этих подробностей я оставил на потом, тем более, что впереди показался источник света. Было похоже, будто горит большой костёр.
- Никак аборигены? - с надеждой подался вперёд Пашка.
- Сейчас узнаем.
Деревья кончились и я затормозил над большой поляной.
- Мать твою, Миклухо-Маклая!.. - прошептал Пашка, уставившись на то, что предстало нашим глазам. Мы с Санькой тоже свесились через край "пятачка", вглядываясь в причудливую картину.
Обширная поляна круглой формы, метров двести в диаметре, обрамлённая по периметру то ли факелами, то ли малыми кострами (с того места, откуда мы смотрели, было не разглядеть), кишмя кишела людскими телами. Количество их, похоже, составляло несколько тысяч. И все они, подчиняясь единому ритму, совершали бестолковые (естественно, на наш взгляд) телодвижения. Начиналась эта гимнастика с воздевания рук и лиц кверху, затем тела складывались чуть ли не пополам (надо полагать, в низком поклоне), и, после непродолжительного замирания в такой позе, все, находившиеся на этой гигантской сцене, падали на колени и, вопя, что есть мочи, подскакивали вверх, видимо, соревнуясь, кто выше подпрыгнет, и всё начиналось сначала.
Музыкальным сопровождением этой загадочной аэробики служил огромный, обтянутый кожей, барабан.
