– Отнюдь. Я сын приходского священника, и сам готовился служить Богу. Но вот призвали и приставили к гидропланам. Хочешь – не хочешь, а летать пришлось.
– Ой, что же это я! Давай-ка, штурман, принимайся за дело! Вот тебе карта, компас, хронометр! Вот тебе Полярная звезда. А эта штука называется лаг – определяй по ней скорость шхуны и рисуй, где мы находимся. А то, не дай Бог, к туркам нас за ночь отнесёт…
Штурман ушёл в рубку прокладывать курс на карте. Вернулся, когда уже светало.
– Дрейфуем точно на Крым. Скорость – две мили в час.
– Молодец, штурман! Стало быть, до родного Севастополя осталась ровно тысяча морских миль. Это пустяки, ведь дорога домой всегда короче. Благодарю за службу, кормчий!
– Рад стараться, да только еды-то у нас совсем нет…
– Кормчий – не от слова «кормить», а от слова «корма». А на корме у нас что находится? Правильно – штурвал. Кормчий – это и есть штурман, рулевой, специалист по навигации. А тот, кто кормит, это – кок. Вопросы есть, кормчий?
– Никак нет! Хотя… Можно спросить про Севастополь? Почему он для вас родной?
– Так он для всех, наверное, родной. Город русской славы. Город ста одного имени.
– Как это?
– Ну, Сева-сто-Поль. Когда мой инструктор Сева Абрамович погиб, я сказал себе, что сына назову в его честь, а если дочь – то Полиной. И сам проживу сто один год…
Солнце показало свой улыбающийся глаз. Стало теплее. Сергеев расписал вахты по четыре часа и отправил штурмана вниз – нормально поспать в кубрике. Сам ещё раз обошёл всё судно, проверил такелаж, в грузовой трюм спустился. Хотел половить рыбы, но не нашёл снастей – шхуна явно не промысловая была.
Когда Феликс пришёл его сменять, лётчик чистил тряпкой свой наган.
– Вот, порядок, – крутанув барабан офицерского револьвера, он хмыкнул. – Два обязательных патрона осталось.
– Почему обязательных?
– Потому что из пулемёта никак не застрелишься. Или у тебя мечта о плене есть, штурман? Приказываю и тебе следить за пулемётом!
– В нём тоже патронов на одну очередь осталось.
– Тем более. Беречь для последней схватки!..
Всё съестное разделили на несколько частей – каждому досталось на день по крошке сухаря и по три глотка воды.
– Пока силы есть, можно и потерпеть. Больше лежать надо, Феликс Варламович, скоро поймаем ветер, – командир знал, что и как приказать подчинённому.
Вторая ночь прошла так же. Ни огонька вокруг на горизонте, лишь звёзды в вышине перемигиваются. Менялись вахты, внизу было намного теплее, сон в кроватном гамаке являлся сразу. Обоим снились дом, друзья, родные…
Днём они очень надеялись, что увидят гидроплан – должны же их искать, должны же летать к турецким берегам их боевые товарищи, война же идёт. Но никто не летал.
Очередная безветренная ночь тянулась уныло. Шли четвёртые сутки их дрейфа. У штурвала бодрствовал Феликс Тур. Он и заметил, что привычный тихий шелест парусов исчез, они вдруг захлопали, затрепетали. Шхуна закачалась с боку на бок. Тут же поднялся из кубрика Сергеев.
– Похоже, ветер поймали, господин лейтенант! – улыбаясь, доложил вахтенный.
– Рано радуешься, кормчий! На небе звёзд не видно – значит, шторм идёт. Всё, что может с палубы смыть, срочно вниз! И задраить иллюминаторы!
Потом они, привязав себя к рубке, оба молились, чтобы судёнышко выдержало звериный напор стихии, чтобы очередная гигантская волна не опрокинула, не перевернула шхуну. Измождённые, промокшие насквозь, смотрели, как рвутся неубранные паруса, и молились.
Наутро шторм стал стихать. А пополудни Тур, снова стоявший на вахте, увидел корабль.
– Это же наш! Михаил Михайлович, это же русские!
Сергеев разрешил дать в небо очередь из пулемёта. Но на корабле, похоже, посчитали парусник вражеским, выстрелили из орудия и быстро удалились, как их и не было.
– Зато мы знаем теперь, что идём правильным курсом! За дело, штурман!
И целый день они, как могли, чинили паруса. Чем лучше это получалось, тем быстрее шла шхуна. Шла домой, в родной Севастополь…
На седьмые сутки у западного побережья Крыма катер российской погранслужбы обнаружил странную шхуну без опознавательных знаков. Такелаж её был в плачевном состоянии, судно рыскало на волне. Пограничники решили, что экипаж давно покинул корабль, но когда поднялись на борт, увидели двух человек в лётной форме. Они были крайне истощены и слабы, но один из них держал в руке револьвер. Он назвался лейтенантом Сергеевым из корабельного отряда.
Уже к вечеру отпоенные куриным бульоном летуны оказались среди своих. Вычеркнутый из всех списков, но воскресший из мёртвых экипаж гидроплана привёл себя в порядок и доложил о выполнении приказа в штабе. Полковник выслушал подробный рапорт, а фотопластины, бегло просмотрев, бросил в корзину.
– Это теперь не имеет ценности. У России больше нет царя, а у нас нет России. И турецкий Константинополь улыбнулся нам. Впрочем, господа авиаторы, ваш подвиг будет отмечен высокими наградами. Свободны!
Награды вручал лично командующий Черноморским флотом вице-адмирал Колчак.
– На линкоре «Георгий Победоносец» нас провели в каюту командующего. Я увидел перед собой низкого роста брюнета с орлиным носом, короткой стрижкой, с очень энергичными и волевыми чертами лица, – вспоминал позже Михаил Сергеев. – Он поздравил с выполнением задания и заставил подробно рассказать о таране и пленении вражеской шхуны. Он сказал тогда: «Молодцы, не опозорили русский флот!» Интересно, что впоследствии, во время Гражданской войны, мне пришлось сражаться против адмирала Колчака на Восточном фронте…
Лейтенант Сергеев был награждён золотым Георгиевским оружием, а унтер-офицер Тур – Георгиевским крестом 4-й степени. Таран русским аэропланом вражеского судна так и остался в истории мировой авиации единственным подобным случаем.
Автор (из-за кулис): Исполнится всё, о чём мечтали на захваченной шхуне русские авиаторы. Феликс Тур станет священником и всю жизнь прослужит Богу. Михаил Сергеев пойдёт добровольцем в Красную армию и через десять лет, уже в генеральском звании, дорастёт до заместителя командующего всей авиацией РККА. Он обещал прожить 101 год, и это у него почти получилось…