Точно так же негативным итогом обретения самосознания оказалось стабильное даже для всех цивилизованных стран разделение народа на бедных и богатых не потому, что одни изначально желают обижать других, а из-за того, что отнятая у большинства и закрепленная законами собственность подлежит сохранению и преумножению, которому нет предела отнюдь не в силу экономических причин, разделения труда, глупости одних и сообразительности других и т. п., а потому, что устойчивые эгоцентричные стремления одних превалируют над их собственными альтруистическими намерениями.
Иначе говоря, властные структуры потому и являются таковыми, что преобладающими в их сознании являются свойства низшего сознания, усиленные пониманием способов достижения и сохранения добытых преимуществ в имущественном и общественном положении.
Поэтому в среднем, несмотря на все достижения цивилизации, бедные становятся относительно беднее, а богатые – богаче, хотя, в принципе, во все времена за шесть тысячелетий существования нынешней цивилизации всегда всего с избытком хватало для приличной жизни для всех, но как-то делиться никто не желал.
Доказательством этого могут служить факты обогащения бедняков, например, вследствие получения наследства; они, проклинавшие прежде кровопийцев-богатеев, почему-то сразу меняют курс, принимая все правила игры «избранного» сословия, а не раздают приобретенное имущество бедным и несчастным.
Объясняется сей прискорбный факт тем, что уровень самосознания подавляющего большинства населения таков, что довлеющим над ним является эгоцентризм животного сознания, а не альтруизм высшего сознания, хотя в сравнительно небольшом числе находятся и персоны с противоположным соотношением этих форм сознания.
Именно они и составляют истинную оппозицию власти, не желая, тем не менее, именно в силу позитивных качеств собственного сознания, входить в лицемерные, продажные и конформистские властные структуры.
III
Осознание себя приподнимает человека над окружающим, отделяя его от природы в степени, зависящей от развития его самосознания.
Человек, в отличие от всего остального живого, начинает понимать безжалостность, равнодушие, медлительность природы, в которой всё построено на взаимном пожирании, на действии случайности (мутации в геноме), определяющей ее развитие и порядок в ней.
Человеку страшно жить в столь колеблющемся мире, но вместе с тем он боится и смерти, сопровождаемой ужасом разложения тела.
Поэтому он полнится отвращением к окружающему, представляя себя падшим откуда-то ангелом, который снова должен вернуться в этот неизвестный, непознаваемый, но должный мир бессмертия, спокойствия и доброжелательности.
Столь страстное и неизменное желание провоцирует возникновение у него двух свойств.
Во-первых, возврат в потусторонний мир покоя и счастья надо заслужить, раз уж ты из него вывалился по каким-то веским причинам в иной - жестокий мир.
И человек начинает пытаться преодолевать утилитарность и аморальность своего низшего (животного) сознания созданием справедливых нравственных норм для всех людей без изъятия.
Наиболее успешной попыткой формулирования этого морального кодекса в отношении распространения по миру была Нагорная проповедь Христа, в которой всё было правильно, но неприменимо для реальной жизни. Другими словами, эти моральные заповеди установили горизонт стремлений, отделив реальное от запредельного.
Естественное расстройство от подобно противоречивости, базирующейся, в сущности, на двойственности сознания человека – высшего и вместе с тем животного, вызвало появление второго замечательного свойства, отразившегося в возникновении церквей. В частности, в лице Христианской церкви была установлена связь несчастных народов с потусторонним счастливым и справедливым миром, персонифицированным в лице самого высокого, недостижимого, непонятного, но всемогущего, всепроникающего, всезнающего, вечного и нерушимого создателя всего, что есть, для того чтобы пострадав здесь, заслуженно вернуться к своему отцу там.
Таким образом, оба эти выстраданные свойства непосредственно проистекают из указанной двойственности человеческого сознания – и животного, и высшего.
Действительно, раз невозможно вечное счастье в этом нестабильном и ужасном мире всего лишь выживания, но есть понимание этого непреложного факта, то само это понимание, означающее подспудное признание себя отличным от всего прочего именно вследствие осознания себя в мире, непременно ведет человека к признанию лишь частичного и временного присутствия его в реальности, поскольку самосознание было дано не природой, замкнутой на себе, а чем-то или кем-то иным.
И это есть доказательство присутствия этого иного как в потустороннем, так и в каждом человеке, и связи между ними, которая обозначается религией.
Так вера становится надеждой для каждого, хотя не все в этом признаются, что отличает ее, например, от науки с ее заморочками и явной недостаточностью.
Появление морали означает претворение ее норм в преобразование окружающей среды для вящей пользы всех, что так же может послужить для обретения счастья и покоя в потустороннем.
В значительной степени, поэтому человечество только и занимается всё время строительством и перестройками, что это нужно не только для какой-то там пользы, но главное – для посмертного обретения того, чего нет здесь.
В результате, мир меняется, становясь более комфортным, окультуренным, а люди – более порядочными, приобретая даже в некотором числе чувство собственного достоинства, а потустороннее, оставаясь по-прежнему загадочным и недоступным, тем не менее, как видите, влияет на развитие всего.
Кроме религии, другим способом отвлечения человека от бед и тягот жизни является отчасти их трансформация в комизм. Подобным отстранением от реалий в смехе человек освобождается от условностей бытия, инстинктивно ощущая их временность и несовершенство.
Таким образом. внешним выражением этого любопытного превращения несчастий и трагедий в отвлекающий от них комизм служит смех, животная составляющая которого проистекает от рефлексов, подобных реакции на почесывание, а сущностная составляющая определяется самосознанием в форме отношения к некоторым бедам и несчастьям как к абсурдности неожиданного происшествия с собой или предпочтительно с другими. Несуразность этого, выпадая из рамок известного порядка, вызывает непроизвольное веселье или ироническую ухмылку от того, что и «сверху» не удается уследить за порядком в «общежитии».
Поэтому первопричина смеха – это непроизвольное понимание несообразности, нелепости ситуации, тем не менее, воспроизводящейся в реальности в той или иной жизненной или искусственной форме. Этим интуитивным пониманием вызывается невольное превосходство над ситуацией, которое находит выход в бурной звуковой форме, подобной кашлю, или - в сотрясении всего тела, напоминающего судороги.
Удовольствие и удовлетворение от этого понимания не доходит до фиксации в уме как суждение, а немедленно переходит в облегчение через звуки, приносящие разрядку, бодрость и приток энергии от прорезавшейся в явном виде недостаточности бытия.
В противоположность этому отношению, стандартные беды, регулярно причиняющие страдания и огорчения, вызывают плач пострадавших и сочувствие окружающих.
Причем, в отличие от сожалений или огорчений от происходящих несчастий, часто вызывающих слезы, приносящих тем самым разрядку, но только в форме упадка сил и наступающей меланхолии, реакция на происходящее в виде смеха проявляется только от непроизвольного желания и умения выделить забавную сторону происшедшего или его абсурдность, перевести событие в необычное, а значит, интересное, что может вызвать при особенно нелепом и неправдоподобном сочетании его признаков, в частности, перенесением признака из одной сферы в совершенно иную, где его не должно быть, выражение в звуковой форме по крайней мере хмыкания.
Подобное непроизвольное умение не всегда, но часто превращать трагедийную ситуацию в нелепо-комедийную так же, как и вера, облегчает жизнь, заменяя страдания на время удовольствием, отвлекая тем самым человека от бед и тягот жизни, которые он видит, понимает, но ничего сделать не может, кроме как посмеяться над ними, что не требуется животным, поскольку они не осознают собственное существование во времени, и им тем самым не требуется отвлечение от бытия, к которому они лишь адаптируются без намерения изменить его и себя вместе с ним, оставаясь только на уровни ощущений, но не добираясь до уровня представлений, воображения и абстракций, без которых комизм ситуаций не формируется.
Поэтому смех, отражающий умение человека переводить несчастья в комическую форму абсурдного, отвлекая человека от тягостной действительности, отличается от веры в текущем времени только своей спорадичностью и ситуативностью.
Кажется, все так бы и жили с верой, смехом, надеждой и огорчениями, и всё было бы, если и не слишком хорошо, но и не так уж плохо, если бы не факт заметного ускорения собственного времени столь заслуженной людьми технологической цивилизации.
IV
В своей работе «Чудеса в решете» мы показали, что собственное время как любого человека, так и человеческих сообществ может ускоряться и замедляться [3, гл. 2,3], поскольку оно есть информационный процесс, в ходе которого материальные объекты распознаются сознанием сканированием им окружающего имеющимися в его распоряжении средствами (органами чувств в сочетании с обрабатывающими центрами).
Поступающие в сознание, точнее, в его соответствующие центры от органов чувств импульсы (пакеты информации) содержат закодированные сведения о материальных объектах, которые сознание оказалось способным идентифицировать. Эти сигналы сливаются в сознании в картину непрестанно меняющегося окружающего, поскольку пауза между поступающими друг за другом импульсами нивелируется в сознании живого существа за счет определенной длительности обработки каждой порции информации и возникающей тем самым задержки, делающей для сознания непрерывным дискретный процесс поступления информации (порог восприятия).
[justify]Если исходить из этого положения, то скорость течения времени для
