рекомендуемой температуре хранения. Ну и где эти хваленые западные технологии? Закат Европы, прав старик Шпенглер. Запад такими темпами выродится уже в этом столетии, вот увидите. Есть, конечно, особо прочные кондомы,- подрядчик «Белого квадрата» по моей просьбе привез из Швеции изделие для анального секса. Партнер по бизнесу, хороший парень, не «голубой», свой, подошел к делу (к телу) ответственно – опробовал кондом на секретарше. Сказал, что трахаться в нем, что мыться в пальто.
Повторяю, нервных просьба не читать. Не мудствуя, я взял обычный презерватив, но из аптеки, не из киоска, и в смазке. А кондом для «голубых» отослал Алдару для «борявых» друганов. (Сборная Бурят-Монголии по вольной борьбе в раздевалке налила в кондом пять литров воды. На спор. И ведь выдержал!). Короче, дело к ночи. Долго ничего путного не выходило: стоило мне обнять мою женщину, ощупать ее девчачьи косточки и ребрышки, как я начинал ее жалеть… Не до секса тут. Все из рук падало.
Получилось, как бывает, когда мы уже махнули на это дело рукой и прочими членами. Лори плакала. Уснули, расстроенные, на огромной сандаловой кровати. Зато в обнимку и голышом, чего давненько не бывало. Посреди ночи я внезапно проснулся, как от толчка. И ощутил, по выражению Алдара, каменный стояк. Верный кондом был под рукой… Трясущимися руками, потом зубами, я разорвал пакетик. Под занавес эксперимента моя женщина неожиданно закричала.
С наполненным кондомом наперевес Лори ринулась в туалет. Шприц лежал на той же полке.
Через неделю моя секс-партнерша начала закрываться в туалете по пять раз на дню. И однажды, спустя недели полторы, радостно проорала, что «залетела», чуть не вынеся на свои плечиках дверь санузла. Все полоски тест-системы окрасились как надо. Новоиспеченная дама в интересном положении уже верещала по телефону подруге:
«Ура-ура! Я залетела, прикинь, чувиха! Не полетела, грю, а залетела!..»
Мне наконец-то разрешили выпить коньяку.
Лориго-бабочка вспорхнула, полетела, залетела и отложила яйцо.
Двадцать первый век, полет нормальный.
----------
*Томас Манн. «Доктор Фаустус»
Пленка 14е. Лори. Тыя. Путь домой
В детстве эвенкийская родня звала меня Чипой, от «чипича» - птичка. За то, что без устали чирикала. Я была эдакой девочкой-почемучкой, на стойбище не давала работать взрослым, приставала с расспросами. Однажды, наматывая на локоть лассо для ловли оленей, дядя Хадиуль, самый знающий, судя по имени, сказал в сердцах, что если я буду много чирикать, то Аин-Маин превратит меня немую рыбку «олло».
Эвенки говорят, все в руках Аин-Маин, верховной богини. Но богиня вовсе не злая. Она держит на привязи судьбы людей по велению стихии Ая – Добра. Недаром на севере Байкала есть бухта Ая.И неслучайно в нее впадает Тыя. С детства меня смешило и завораживало это название. «Ты!» - тыкала я пальчиком в тетю Сонго, а затем касалась им своего носа: «А это я! Я!». Тетя Сонго, несмотря на имя, означающее «плакса», всегда смеялась: «Ты это я! У нас одна кровь!». С криком «Ты-Я, Ты-Я! Ура!» я хватала спекшийся кусочек кормовой соли и выбегала с ним из большой шатровой палатки, недавно сменившей на перекочевках чум, и неслась в сторону загона. К изгороди уже семенил длинными ногами белый олень Аксик, покачивая рогами. Отделившись от покрытых серебристым инеем серых шкур остального стада, он тянул морду с печальными красивыми глазами через жерди к комочку кормовой соли у меня в ладошке. Губы оленя были мягкими, как шелк, а рога шершавыми, что вельвет школьной курточки. С разрешения дяди Хадиуля я пыталась запрячь олешка Аксика в сани, и мечтала унестись туда, где Тыя впадает в море Байкал.
Сколько себя помню – Тыя была всегда рядом, ее течение, то быстрое шумливое на крутых спусках, то медленное на просторе, я слышала во сне и наяву.
А когда встретила Борю, Тыя стало для меня, глупой девчонки, паролем, тайной двоих, пропуском во взрослую жизнь. Во всем мире существовали только «Ты» и «Я». «Ты» это Он, «Я» это я – как два берега одной реки. От истока до устья жизни. Я мечтала оказаться с любимым на берегу загадочной Тыи.
Тыя лишь краем огибала наш район, в основном эта таежная река текла по соседству. И все-таки была одной из рек Захолустья, ее неотьемлемой частицей. Она берет начало на южных склонах Северо-Байкальского нагорья и протекает в юго-западной оконечности хребта Сынныр. Впадает в северную оконечность озера Байкал, образуя небольшую дельту. Мои родственники говорили, что дельта неописуемо красива, там много рыбы и птиц. Но после того, как туда пришел БАМ, дельту загадили стоками, но выше по течению река так же девственно красива.
С некоторых пор я стала суеверной (будешь суеверной с таким-то диагнозом!), и не без робости, но и надеждой узнала, что Тыя переводится с эвенкийского двояко. «Тыя» это «собака» в значении «плохое место», эвенки-орочоны на ее берегах не селились. А с другой стороны,«тия» – «узкий», «тесный». У реки два берега. Но мне верилось, что она больше узкая и тесная. Родовые пути всегда узкие, тесные. Одно ущелье Олло чего стоило!
Буду рожать. Это бесповоротно, как течение горной речки. Я мечтала когда-нибудь очутиться на берегу Тыи – не там, где стоит бамовский город, загадивший реку, а в ее чистых верховьях.
В учебнике, одолженном Оксаной, прочитала, что биологи-ихтиологи называют это сложное инстинктивное поведение рыб «хомингом», homing. Здрасте, приплыли! Сливай воду, девочка-олло, девочка-рыбка. Я вспомнила уроки Рубиновой Розы, как ее слегка тронутые помадой губы выдыхают: homе. Дом. Итак, к истокам. На круги своя. А еще я вспомнила, что дядя Хадиуль, чье имя переводится как «знающий», был из древнего шаманского рода.
Это путь домой. Самоубийственный процесс homing’а - изнурительное путешествие из океана в реки, где они родились и где они погибнут, отложив икру
Давным-давно, еще в Захолустье, будучи забитой очкастой школьницей, я спросила старенькую учительницу биологии Анну Стефановну, зачем рыбы плывут рожать вверх по течению. Ведь наши речки текут с гор, они быстрые и холодные. Не все ли равно где рожать? Анна Стефановна торжествующе подняла палец, - кисть что куриная лапка: они плывут не просто так, они плывут домой! При слове «домой» и без того дребезжащий ее голосок просел. Она откашлялась и повторила: «Домой». Дело в том, что рыбы родились в той же реке, выросли из икринок в мальков. Как же тогда они безо всяких компасов находят ту самую речку? Этот вопрос задала не я, а с последней парты выкрикнул двоечник Филин (это не кличка, фамилия такая). Анна Стефановна на миг смутилась, заглянула в учебник и откашлялась: «Как рыбы находят свою реку, пока не имеет однозначного объяснения ученых».
Тот же вопрос я повторила после уроков во дворе перед жующим серу соседом Ринатом. Ринат с детства слыл отпетым браконьером и, хотя в школу ходил через день, а потом и вовсе бросил, про рыб он знал все. Даже его кличка Харя пошла от рыбы, от «хариуса».
«Хули там мороковать! – разразился квакающим смехом Харя. – Во, я чумею с этих профессоров! Ежели я, к примеру, напьюсь, то по любому дойду до дому. Мужики грят, автопилот, во! Так и в нересте».
И только в учебнике для высшей школы я узнала, что «лосось может ориентироваться по линиям магнитного поля и имеет внутренние часы, по которым двигаются в пространстве». По другой гипотезе выходило, что рыбы ориентируются по солнцу, луне, а воду «родной» реки отличают по химическому составу. Так, думаю, действуют рыбы Захолустья, которые, в отличие от океанских рыб, путешествуют из пресноводного Байкала в пресноводную же реку.
Однажды Харя расхвастался перед нами, что наловил хариусов по весне, в нерест. Под конец рыбалки он отбросил сеть и попросту забредал по колено в реку и черпал рыбу ведром.
«Пи-изанская баня!.. Ну и жирные были! Рыбины-то. Хошь голыми руками бери, не хочу».
«До или после? - спросил кто-то из девчонок. – Голыми?..»
«Канэ-эшно, до!.. – с чудовищным кавказским акцентом заорал Харя. – Куй железо, пока Горбачев. Кому нужны пустобрехие покатники? Без икры-то. А че, мировой закусон, как посолишь…»
«Ну ты впрямь Харя! – бросила я. – Неумытая харя. Где живешь, там и гадишь».
И пошла прочь. Ринат догнал меня у двери барака.
«Слышь, Ириска, они ж сами того… на смерть идут. Рыбки твои… Я чумею с них. Это ж полный пиз… Пизанская баня, в натуре».
«Не баня, а башня».
«Да какая разница!» - сплюнул сквозь зубы сосед по бараку.
Эта «баня-башня» в седьмом классе снесла башню закоренелого двоечника Рината. А может, и не в седьмом. С этим второгодником надо было держать ухо востро и постоянно сверять даты: Харя и сам путался, в каком он классе. Так вот, увидев в учебнике по истории древнего мира Пизанскую башню, которая падает восьмой век подряд, и все не может упасть, Харя пришел в экстаз. И громогласно выразил его прямо на уроке истории - в том смысле, что это полный… ну, вы поняли. В учительской Ринат оправдывался тем, что хотел всего лишь сказать про «пизанскую баню». Выразить восторг по поводу того, что кривую, будто пьяную, «баню» строил явный двоечник и второгодник. Глубинный смысл читался между строк: если уж короли делали дела на «двойку», то ему, Ринату Газзаеву, сам папа римский велел!
Короче, полный атас.
«Им же все равно подыхать опосля, Ириска!» – брызгал слюной этот браконьер.
«Придурок, ты ж не даешь им икру сметать, прикинь, гад?»
«Дык на фиг они нужны опосля, пустобрехие да дохлые? Этих покатников даже Гарнир жрать не будет!»
Полгода потом, даже встречаясь лицом к лицу на скрипучей лестнице барака, или во дворе, не здоровалась с Ринатом.
Хотя тогда, в безбашенном отрочестве, и поныне мне кажется, что природа ошиблась, и было бы намного выгоднее для ее величия, кабы рыбы выживали после первого нереста и приходили в верховья реки не раз. В самом деле, зачем после нереста самки гибнут? Они же отложили икру! Совершили подвиг. Однако только сейчас я поняла, что самки остаются здесь же, в реке. Тела лососей, отметавших самок — тысячи тонн органических веществ, что удобряют пойму реки и прибрежные участки земли. Благодаря этим естественным удобрениям усиленно развиваются растения, кормится множество водных беспозвоночных, которыми, в свою очередь, питается рыбья молодь, говорили бывалые таежники.
Для Захолустья – в самый раз.
Пизанская башня падает не просто
