ВЫПОТРОШЕННЫЙ ЗАЙЧИК
Шифоньер был вместительным, а после того, как Пелагея Кондратьевна, благоверная супруга Мартын Кузьмича Томилина, убрала из него все носильные вещи, то и достаточно просторным. Я поместился в нём свободно, несмотря на свой наряд – легкая бумазейная посеребрённая блёстками шуба и шапка Мороза Ивановича. Этот шутейный, костюмированный обычай – одаривать детишек рождественскими подарками не складыванием их под ёлку, а чтоб непременно получать их из бездонного мешка дедушки Мороза, - докатилась и до нашей провинции. Я с радостью принял приглашение Томилина отпраздновать Рождество в тёплом круг его семьи, но был несколько обескуражен его просьбой какое-то врем побыть Морозом Ивановичем. Однако, возможность доставить его внукам радость, - внуков привезли к нему на праздники, - позволила преодолеть мне обычную стеснительность к публичным, да ещё и костюмированным выступлениям. И вот уже с четверть часа я сижу в темноте в ожидании условленного сигнала, чтобы появиться перед ребятишками у Рождественской ёлки. Неожиданно из темноты раздался чей-то шёпот:
-Эй, вы кто? – голос показался мне женским.
-Мороз Иванович, - отвечаю, - а вы, простите, кто?
-Варвара Дмитриевна Чернышова.
-Жаль не Снегурочка.
-Вы тоже не святой Николай!
-Я и не претендую.
-Мешок – то у вас с собой?
-Мешок?
-Подарки! Подарки для детей Мартына Кузьмича!
-Они разве здесь?!
-Помилосердствуйте, сударь! Конечно, здесь! Вы что их не слышите? Вы, может, ещё туги на ухо?
Я прислушался. Приглушённые дверью шифоньера и тяжёлой бархатной занавеской на дверях, слышны были одни детские весёлые голоса.
-Варвара Дмитриевна, боюсь вас огорчить, но те, кого вы слышите, это внуки Мартына Кузьмича.
Раздался звук, будто кто-то прыснул в кулак.
-Простите великодушно! Я только приехала и ещё не вошла в тонкости.
-Что ж Мартын Иванович вас прямо с дороги сразу в шифоньер? Не предполагал в нём такой эксцентричности.
В этот момент раздался условный сигнал – зазвучал голос Мартына Кузьмича:
-А где же Мороз Иванович? Давайте, дети, позовём дедушку!
Раздались нестройные детские голоса, в которых при желании можно было услышать «дедушка м-а-ар-о-о-з!». Я распахнул дверцы шифоньера и с облегчением покинул узилище. Отдернув в сторону тяжелую штору, к несчастью крепление шторы оказалось непрочно, и штора рухнула вниз, я появился перед нарядно украшенной и светящейся волшебными огоньками благоухающей лесными запахами ёлкой и стоящими возле неё испуганными пятью ребятишками. Мальчик, девочка, опять девочка и двое мальчиков. Все они дружно, равно как и стоящие поодаль Мартын Кузьмич и Пелагея Кондратьевна, в ужасе смотрели куда-то мне за спину. Я невольно оглянулся. Было от чего прийти в ужас. Отдёрнутая сильной рукой штора рухнула на спешившую за мной Варвару Дмитриевну. В результате моей неловкости госпожа Чернышова сейчас представляла собой, то ли ожившую египетскую пирамиду только зелёного цвета, то ли нечто, оспаривающее внимание, уделяемое до сего момента рождественской ёлке. К чести госпожи Чернышовой она быстро избавилась от неожиданного плена и предстала перед всеми в несколько помятом, но оттого не менее праздничном белом одеянии Рождественского ангела с нашитыми по белому полю серебряными снежинками. Быстро поправив сбившиеся за спиной ангельские крылья, она мгновенно очутилась рядом со мной и радостным голосом сообщила:
-Здравствуйте, дети! Я белый ангел Рождества!
Она грозно посмотрела в мою сторону и подтолкнула локтем – мол, начинайте же, сударь, наконец! Что было совершенно напрасно – я прекрасно владел собой и контролировал ситуацию. Боле не мешкая, я радостно произнёс заученный заранее текст:
-На окошках дед Мороз разбросал хрустальных роз! Не забыл и про детишек, леденцов принёс и книжек. Был послушным, был прилежным – получай подарок, если, скажем, был неряхой - то свечи огарок!
Ангел, скептически качнув помятыми крыльями, прошипел - «сами или у Козьмы Пруткова одолжили?»
-Дети, кто из вас был прилежным и послушным? – продолжил я с прежним энтузиазмом.
В ответ вверх потянулись сразу несколько рук. Только одни мальчик понуро опустил голову и громко засопел, готовясь расплакаться. Я подошёл к нему и погладил по голове:
-Как тебя зовут?
-Кирюша, - последовал ответ.
-Что же ты такого натворил, Кирюша? – участливо и в то же время радостно начал я допрос. Стоящая рядом девочка с голубым бантом в белокурых волосах затараторила, загородив собой понурого Кирюшу.
-Он зайчика выпотрошил. Кирюшка только хотел посмотреть, что там у него внутри хрустит и жмакает.
-Так-с! - глубокомысленно произнёс Мороз Иванович, - это меняет дело! Кирюша не безобразничал, а занимался исследованиями. Научными изысканиями! Как считаете? – обратился я к юной публике.
Все дружно согласились. Не столько из сочувствия, сколько, судя по устремленным на мешок с подарками глазам, для того, чтобы ускорить процесс их получения. Не на того напали! Во мне проснулся Ушинский, который тут же разбудил Сухомлинского. По моему требованию принесли увечного зайца. Выглядел он скверно. Уныло и совершенно истощённым в прямом и переносном смысле. Я спросил у юных дарований, кто может вылечить зайчика. Вперёд выступила вторая девочка с крупными каштановыми кудрями и в бархатном платьице. Она подошла ближе к театру разворачивающихся событий, выдернула у томящегося под ёлкой снеговика маленькую морковку, торчащую вместо носа, незамедлительно пояснив свои действия, – «это шприц»! Затем воткнула «шприц» во впалый заячий живот и застыла в медитативной позе. Все вокруг, включая взрослых, завороженно следили за происходящим. Через мгновение Софья (так звали малолетнего доктора) убрала морковку, подергала зайца за ухо и бесстрастным голосом констатировала, разведя руки в стороны, – «Медицина здесь бессильна!» и, не мешкая, вернула шприц - морковку на место, в ватную голову снеговика. Взрослые понимающе переглянулись – абсолютно инкурабильный случай - и солидарно кивнули, соглашаясь с юной коллегой.
Утихли радостно-возбуждённые крики детишек, получающих свои имбирные домики и леденцы, книжки и паровозики; вернулась няня, сообщив, что все «пострелята» спят в обнимку с подарками; разоблачились и мы с Варварой Дмитриевной, сбросив с себя рождественские наряды. Госпожа Чернышова оказалась совсем юной барышней с густыми русыми вьющимися волосам, строгими голубыми глазами и трогательными ямочками на щеках.
-Простите, мои дорогие, коллеги, - обратился к нам Мартын Кузьмич, - в спешке, в суете не успел вас представить друг другу. Исправляюсь, исправляюсь! Друг мой Евгений, позволь представить, Варвара Дмитриевна Чернышова, несколько месяцев, как получила звание лекаря. Варвара Дмитриевна, между прочим, выпускница Петербургской медико-хирургической академии. Смелая, я бы сказал, бесстрашная барышня! Рискнула приехать к нам на вновь открывшуюся должность земского врача! Так что нашего полку прибыло! Прошу любить и жаловать! А это, Варвара Дмитриевна, Евгений Сергеевич Дорн – коллега, соратник и друг!
Мы с Варварой Дмитриевной церемонно раскланялись и пожали друг другу руки. Cели за празднично накрытый стол. Беседа наша текла славно и непринуждённо, ободряемая шампанским (дамы предпочли шипучий напиток прочим), мы с Мартыном Кузьмичом «ободрялись» водкой из принесенного с мороза графина, а также превосходно приготовленными блюдами от Пелагии Кондратьевны. После того, как третья рюмка была выпита, взаимные пожелания сказаны, я, наконец, набрался смелости сообщить моему другу о своём решении. Повод этому невзначай подала Пелагея Кондратьевна. Радушно и чуть смущаясь, она пригласила Варвару Дмитриевну и меня прийти без церемоний уже и на Новый год. Как водится, проводить добрым словом старый и поприветствовать наступление 1900. Отблагодарив за приглашение, я сказал, что вынужден отклонить приглашение, поскольку решил воспользоваться давнишним советом Мартына Кузьмича и отправиться на рекреацию, как теперь стало модно называть отдых и восстановление сил. Проще говоря, прийти в себя после эмоционального истощения. Местом отдыха я избрал небольшой посёлок на балтийском берегу в лечебнице доктора Девиантова Аристарха Пименовича. Приезд к нему был намечен аккурат в канун нового года на 31 декабря.
***
Комната, куда меня определили, была просторной с большим окном, выходящем в парк. За ним шумело неспокойное море. В книжном шкафу – множество книг, как по специальности, так и славная беллетристика. У входа высилось зеркало в полный рост и в деревянной тёмной и массивной раме. Рядом с окном удобный письменный стол с лампой под зелёным абажуром, которая по вечерам горела уютным успокаивающим светом.
Комментарий издательства.
«Мороз Иванович, дедушка Мороз…» - этот персонаж сказочного Рождественского представления появился в России во второй половине XIX века. Его появление связывают с выходом в 1841 году сказки В. Одоевского «Мороз Иванович». Одоевский литературно обработал народную сказку, смягчив её, сделав не такой мрачной. «Мороз Иванович» выступал в качестве таинственного персонажа из другого мира, к которому можно было попасть только через своеобразные «врата» — в данном случае через колодец. «Мороз Иванович» незваным гостям поручал задания. И если дети справлялись, то могли рассчитывать на дары.
«Снегурочка» -
