История эта казалась очень простой, на деле же была сложна и запутанна, но, вполне может быть, что всё было совсем наоборот – история просто казалась сложной и запутанной, на деле же … В общем, с уверенностью можно сказать только то, что совершенно ясным в ней оказался её конец, хотя, возможно, он был всего лишь началом.
Они поженились по дружбе. Непонятно? Непонятно, никто и не понимал, точнее, кто думал, что по любви – очень даже понимал, а кто был в курсе – ну непонятно, что ж тут сделаешь, если невозможно такое, чтоб оба по дружбе, нет, если один – оно конечно, оно бывает, но чтоб оба…
Отношения между ними были хорошие, замечательные были отношения – такие крепкие, проверенные временем и другими штучками-дрючками друзья. Жениться, разумеется, не собирались, нет, собирались, но не теперь и не друг с другом, поскольку и у неё молодой человек, и у него девушки разные, всё славно, всё стабильно.
Генеральная уборка – это не когда убираются генералы и даже не когда убираются по-генеральски, а когда убираются генерально, основательно значит. Так что генеральная уборка – вещь серьёзная, для него же серьёзная вдвойне, потому как убирался он крайне редко. Начинал обычно с того, что выносил из комнаты всё, по его мнению, лишнее: десятка два грязных чашек с ложками и без, кучи газет и других ненужных бумаг, яблочные огрызки, пивные бутылки, горшки с засохшими цветами и грязные носки; затем с пола поднимались все книжки и вновь занимали свои законные места на полках; после чего поливались ещё оставшиеся каким-то чудом в живых цветы; ну и, наконец, доходила очередь до пыли - она стиралась и выметалась отовсюду: со стола и со шкафа, с подоконника и из-под кресла, и из всех прочих больших и маленьких щелей. Вот как раз именно там она и обнаружилась, в одной из щелей под кроватью, блеснула неярко серебром, скользнула в ладонь холодноватой тоненькой струйкой. И всё стало понятно. Тряпка выпала из рук. Он сел в недометённую пыль, тупо уставился на цепочку, недавний сон отчётливо всплыл в голове – «О Боже!» - он закрыл лицо руками, прямо грязными, мокрыми, пыльными руками.
Через два часа, не поздоровавшись, не улыбнувшись, он зашёл в открытую ею дверь.
- Что-то случилось?
Так же молча он разделся, прошёл в комнату и встал у окна.
- Что случилось?
Так и не получив ответа, она подошла к нему:
- Послушай…- дотронулась до его плеча.
Он вздрогнул, повернулся к ней:
- Ты собиралась мне когда-нибудь сказать? – в его тихом и спокойном голосе было что-то, что-то такое, от чего ей стало не по себе, никогда прежде она не слышала у него такого голоса.
- О чём?
- Почему ты мне не сказала?
- Что не сказала?
- Это ведь мой ребёнок?
Она посмотрела на него как на сумасшедшего, засмеялась:
- Ты… это шутка?
- Мне не до шуток.
- Ты рехнулся! При чём тут ты?! Каким, прости, образом, через рукопожатие, что ли?!
Он достал из кармана цепочку, протянул ей. Она тупо смотрела на крошечный кусочек металла, затем закрыла лицо руками – «О Боже!».
Он был пьян. Сильно, безумно, до чёртиков пьян, пьян как никогда раньше. Она так и не поняла, что случилось, когда заплетающимся языком он пытался объяснить ей что-то по телефону; не поняла и тогда, когда, бросив все дела, примчалась к нему домой; поняла только одно – ему было плохо. И никаких разговоров, никаких рассуждений и советов, всё это потом, потом, а сейчас просто гладить по голове как маленького ребёнка, шептать ерунду о том, что всё обязательно будет хорошо, и когда он вдруг в ответ… - послать его на все четыре и ещё дальше не смогла, как не смогла и обернуть всё это шуткой, ведь его глаза были такие… После он вырубился почти сразу. Помедлив пару минут для надёжности, она выбралась из кровати, собрала свои вещи, чтоб ни следа, и бесшумно ушла.
Он проснулся от телефонного звонка, вернее, даже не от него, а вместе с ним, и, ещё не открыв глаза, почувствовал, что кроме него никого в комнате нет, значит, она на кухне или в ванной, значит, объясняться будем позже, чуть позже. Он поднял трубку:
- Слушаю.
- Привет алкоголикам! – раздался её весёлый голос.
Он резко сел, встряхнул головой, пытаясь хоть в чём-нибудь разобраться, спросил с сомнением:
- Это… ты?
- А какой ещё идиот может тебе звонить, чтобы поднять на работу?, не девушки же твои, они, вроде, всегда вечером звонят, а в такую рань – только друзья.
- Ты где? Дома?
- На работе, и тебе пора.
- А на работе… откуда… из дома?
- Я понимаю, что ты сегодня плохо соображаешь, но не до такой же степени. Откуда ещё?
Он собрался с духом и спросил:
- Я вчера вечером себя нормально вёл?
- Вёл – не знаю, а вот по телефону был, мягко скажем, невменяемый, я даже приехать хотела, но решила, что к моему приходу ты будешь в полном отрубе. Стыдно так напиваться! Ладно, я на работе, поговорим вечером, пока.
-
Она дала отбой, встала с дивана, прошла в кухню, не торопясь сварила кофе, на работу не хотелось, она и не пошла. Вместе с глотками горячего кофе пришло тепло и облегчение от того, что он, хотя что-то и помнил, но всё-таки ей поверил. Однако лёгкая досада…
«Блин, надо ж так нажраться!» - думал он, стоя под душем, пытаясь холодной водой разогнать впечатление от сна. Но сон был очень реальный, перед его глазами вспыхивали картинки: вот её глаза так близко, вот её волосы на его губах, вот…, он делает воду совсем ледяной, но… «Нет, ну надо же!» Вместе с выпитой банкой пива приходит просветление и облегчение от того, что всё это сон, и ни в чём не надо разбираться. И в тоже время досада…
Он был просто ошарашен этой новостью, совершенно сбит с толку.
- И сколько?
- Мало, мало, пока совсем мало.
- Когда свадьба?
- Никогда.
- Не понял?
- Ни-ко-гда.
- Он что, жениться не собирается?
- Зачем, если не любит?
- Интересное дело, - в возмущении он ходил по комнате туда-сюда, - тогда, выходит, любил, а сейчас, видите ли, нет! А ты что, по его мнению, делать должна?
- Слушай, прекрати, пожалуйста, у меня всё хорошо.
- Вот сволочь! Хочешь, я убью его?
Она улыбнулась:
- Не хочу. Пусть живёт.
- Ну, тогда хочешь, я на тебе женюсь?
- Чтобы спасти от бесчестья? Нет уж, спасибо, тебя мне ещё не хватало! Вообще, сейчас не 19 век, так что я и одна как-нибудь.
- Ну вот, убить нельзя, жениться – тоже, а так хотелось стать героем, - он вздохнул притворно. – Ладно, уговорила, но тогда я стану крёстным папой и буду вам помогать.
А через месяц эта цепочка. И после первого шока и первых объяснений – долгая истерика с её стороны и десяток выкуренных сигарет с его; её крики и его убеждения; несогласия, споры и отказы («Сама всё могу…, ничего от тебя не нужно…, не надо жертв…, это я виновата…»); уговоры, уговоры, уговоры. Потом свадьба, цветы и шампанское, переезд и кастрюльки, первый крик ребёнка и бессонные ночи как следствие. А истерик больше не было, как и скандалов с ссорами. Он, правда, сам не свой ходил, нет, поначалу-то некогда страдать было: работа – магазин – гулянье – аптека, а вот чуть позже… Да и она тоже места себе не находила. Словно давило что-то, душило, мучило обоих. Ему чувствовалось, что думает она о ком-то, оттого и ночами не спит, и тихо бесился в ответ. Ей казалось, что занимает, точно занимает кто-то его мысли и сердце, оттого и ворочается все ночи напролёт, и сходила с ума молча. И главное – поделиться не с кем, раньше-то друг с другом делились, а теперь.
И неизвестно, чем бы всё это кончилось, если б во время уборки он не нашёл случайно в шкафу между книг толстую тетрадь. И хоть нехорошо это, конечно, чужие дневники читать, но здесь – очень даже хорошо, потому что там всё о нём, только о нём, без которого она, оказывается, жить не может. И когда она, без которой ему тоже с трудом дышится, придёт домой, он протянет ей эту тетрадь – и будет истерика, и крики с объяснениями, а потом…
--------------------
17 марта 2002 г.
