органов нет, одни кишки.
- Спасибо, успокоил.
- Не за что. Ты, говори, Грач, говори.
- Я тебе говорю: женись. Отпуск будет – сразу в ЗАГС.
- Как скажешь, Грач, лишь бы улыбался.
- Да мне-то что? Это тебе. Тебе, дураку, надо, тебе, чтобы корень …
Последнее слово Грач произнёс еле слышно, глаза закатил, сознание гасло. Тополь хлестал по щекам.
- Не уходи, Грач, слышь? Не уходи.
Сознание возвращалось.
- Куда уходить? – шептал он. – У меня жена, два пацана и дочка. Куда я уйду? Они как якорь держат … как якорь…
Опять сознание проваливалось.
- Грач, Грач, говори, говори.
***
Киевское шоссе кончилось за Апрелевкой, трасса вела к Обнинску, а оттуда, в обход Калуги, на Козельск. Ехали молча. Ольга Петровна признала Варвару прошлой осенью на пункте сбора. Женька уходил, мать криком кричала, Варя бесшумно плакала. Потом две женщины обнялись, прижались друг к другу и плакали, плакали.
В Оптиной пустыни были в первый раз: куда идти? Спросили монаха, он направил их к могилке иеродиакона Илиодора. На могиле пластиковая коробка, в ней конфеты.
- Батончики, - сказала Ольга Петровна, - Женя такие в детстве любил.
- Вот и возьмите ему. Отец Илиодор при жизни всем конфеты раздавал. И после смерти раздаёт. У нас кто-то приносит конфеты, а кто-то их берёт. И вы возьмите.
Перед ними стоял священнослужитель, совсем старенький, с палочкой, вернее с посохом.
- Отец Анастасий, - представился он. – О ком молитесь, чадушки? Берите конфеты, угостите его.
- Нет, не получится, - сказала Варя, - он далеко, он на войне.
- Всё в руках Господа, чадо. Ничего не возможного для Него нет. Отдашь своему воину, не через неделю, так через месяц.
Варя, помявшись, взяла три конфеты.
- Кто ты ему, доченька? – спросил монах.
- Я? – Варя растерялась. - Вот мама его, Ольга Петровна. А я…
- Понятно, чадо, в грехе живёшь, - монах обернулся к Ольге Петровне, - а что же ты, доченька, попустила, что дети твои в грехе живут?
Ольга растерялась. Какое там «попустила», не хотела, чтобы они вообще вместе жили.
- Грешна, батюшка, - только и сумела произнести.
Монах посмотрел на неё своими ясными глазами, как будто всё понял.
- Ничего, доченька, зато, Господь вас через это к себе привёл. Ведь так, чадушки?
- Так, батюшка. Мы с Варварой и приехали приложиться к мощам Оптинских старцев. Вот ходим от часовни к часовне.
- Мне, батюшка, приснилось сегодня, чтобы мы поехали к оптинским старцам и помолились за воина Евгения, - сообщила Варя.
- Что ж, богоугодное дело, видать, трудно приходится вашему воину Евгению. Надо помолиться и поставить свечи за него и за тех, кто с ним. Провожу вас в храм всех Святых. А потом по часовням походите, помолитесь старцам Оптинским.
В Всехсвятской церкви монах подвёл женщин к священнику. Он указал на Варю и сказал:
- Вот, отец Афанасий, чадо сие, в грехе проживала с воином Евгением, но сказано: спасётся через чадородие, если пребудет в вере и любви. Две святые ипостаси женщины: жена и мать. А воин Евгений кровь проливает за Отечество. А сия жена - мать воина Евгения и будущая свекровь сей грешницы. Время придёт – обвенчаешь их.
***
- Калан Тополю. Открытку прошли. Вы где?
- Тополь Калану. Я вас вижу. На четыре часа от вас.
К ним направлялись четыре бойца-эвакуатора с носилками.
- Стоп, - скомандовал им Тополь. – Находка.
- Уссурийск, - ответили ему.
«Свои», - Тополь облегчённо вздохнул.
«Открытку» проскочили, лесопосадку тоже. На дороге их поджидала «капля» - пикап серого цвета, заляпанный грязью. Только вышли из-под защиты деревьев, как над ними повис беспилотник. Грача погрузили в «каплю». Прилёт снаряда Тополь не слышал.
Тополь очнулся от громкого хлопанья. Это брезент палатки хлопал под ветром. Тополь открыл глаза: мобильный госпиталь. Живот чуть ниже рёбер болел страшно.
- Тополь, очнулся? – раздался голос слева, голос Грача.
- А как? – прохрипел Тополь.
- Не знаю. У «капли» что-то разорвалось. Ты самый тяжёлый. Доехали и слава Богу. А я отвоевался, Тополь.
- Ноги?
- Ноги целы, бок.
- Там ничего жизненно важного. Одни кишки.
- Вот они-то и в труху. Одну операцию сделали, ещё две предстоят и два года реабилитации.
- Хорошо.
Тополь устал от разговора.
- Сыновей буду воспитывать, - продолжал Грач, - сделаю их бойцами.
- А дочь? – прошептал Тополь, но Грач услышал.
- А дочь буду баловать, её пусть жена воспитывает.
Вошла медсестра, позывной Колба, внешне похожая на колбу. В левой руке у неё кювета со шприцом и ампулой. На правой руке у неё лежал кусок металла.
- Сейчас обезболивающий сделаю, - сказала она Тополю, - легче будет. А это тебе на память.
На вопросительный взгляд ответила:
- Осколок. Бронник пробил, брюшную полость, до желудка достал, но не пробил. Видно, кто-то сильно молится за тебя. На, на память.
- Дай ему позвонить, той, кто молился за него, - попросил Грач.
- Обязательно, - сказала Колба, - укол поставлю, и позвонит.
Обезболивающее потихоньку начало действовать, голова у Тополя чуть прояснилась. Колба достала из кармана халата простой кнопочный телефон.
- Говори номер.
Тополь назвал, Колба набрала номер и передала телефон Тополю. В трубке он услышал насторожённый голос Вари:
- Алло?
Тополь слабо улыбнулся и произнёс:
- Это – я. Жив. В госпитале. Люблю. Вернусь, женюсь.
И, не дослушав восторженный Варин визг, Тополь нажал на «отбой» - сил разговаривать не было.
- Это по-нашему, - одобрил Грач.
Цокая когтями по полу, пришёл недопёсок – уже не щенок, но ещё и не взрослая собака, помесь восточно-европейской овчарки и эльдертерьера.
- Тобик, - возмутилась медсестра, - ты зачем сюда пришёл? Ну-ка, пошёл отсюда.
- Колба не гони его, - попросил сосед справа от Тополя, - он лучше любого лекарства. Он настроение поднимает.
- Собака не стерильна, ругаться будут.
- Да ладно тебе.
- Назвали его как-то чудно: Тобик, - прохрипел Грач. - Что за имя? Дворовый пёс, дворянин, и назвать надо было соответственно. Например, Барон, Граф, Виконт.
- Герцог, - подсказала Колба.
- Можно и так, - согласился Грач, - а то – Тобик.
- Тобик, иди сюда, я тебе печенюшку припас, - сказал сосед справа от Тополя и достал из-под подушки галету.
Пёс подошёл, усиленно виляя хвостом, слизнул угощение с ладони и с чавканьем разжевал.
- Да он же у вас голодный. Не кормите собаку.
- Как не кормим? - возмутилась Колба. – Только что мосол сгрыз.
- У кого-то ногу ампутировали?
- Дурак.
Раненные, кто услышал шутку, лыбились.
- Пойдём отсюда, Тобик, - сказала Колба, - это дурачьё тебя ничему хорошему не научит.
И гордо удалилась, пёс, опустив голову, пошёл за ней. Раненные ржали в голос.
***
В телефоне иерея Афанасия раздался радостный женский голос:
- Батюшка, это Варя, Варвара, мы к вам приезжали в апреле со свекровью.
- С будущей, помню. Вас отец Анастасий привёл.
- Да-да, а свекровь уже почти настоящая, мы расписываемся с Женей третьего июня. Мы хотим обвенчаться, Женя тоже хочет. Когда? Вы обещали обвенчать нас.
- Я помню. Благословляю вас на бракосочетание. Сейчас скажу, когда приезжать на венчание… Вот, одиннадцатого, подъезжайте. Сможете?
- Конечно, батюшка.
