Затяжка последняя (Оленька).
Ближе к вечеру пришли девочки. Их появление было слышно еще с лестницы - веселый смех, часто повторяющееся carmant (как же иначе, все девицы с фамилиями, абы с кем не спят)
Господа офицеры мало-мальски привели себя в порядок, со стола убрали карты, поставили телефон. Лишь Бессонов, оставшись сидеть на своем излюбленном месте, на подоконнике, не поддался всеобщему почти праздничному настроению.
Дверь распахнулась, и ярко одетые кокотки заполнили собой всю квартиру, хотя было их всего четверо. Одна из них сразу же направилась к Анатолию. Высокая, темноволосая, со смуглым лицом, она была словно рождена для того, чтобы приковывать к себе мужское внимание. Белые, идеально ровные зубы, легкий пушок над верхней губой, изящно изогнутые брови - все в ней выдавало породу, отточенную веками. Подойдя к Бессонову и легко поцеловав его в щеку, она встала напротив него, прижалась выпуклым своим лбом к его лбу и застыла, только пальцы ее перебирали густую бессоновскую шевелюру. Казалось, что так они могут стоять целую вечность, глядя друг в друга. Они стояли возле подоконника, у окна четвертого этажа, в чужом грязном Харбине, а весь внешний мир превратился в кокон, не давая проникнуть внутрь ничему постороннему - ни шуму, ни музыке, ни горьким реалиям эмиграции. А вокруг них царило безудержное веселье. Звуки открываемых бутылок смешались с гитарными переборами, в веселый женский смех вплеталась грустная картавость Вертинского и шорох затупившейся патефонной иглы. А тут еще и мальчик крутанул ручку шарманки и слезно завел свою «Друзья, купите папиросы, подходи пехота и матросы...», чем вызвал новый всплеск безудержного всеобщего смеха.
Анатолий неловко шевельнулся, погладил податливые ее волосы, и прошептал устало:
- Оленька, как я по тебе соскучился.
Ольга внимательно посмотрела ему в глаза и с укором, смешанным с отчаянием, проговорила:
- Анатолий, ты же обещал. Ну, что на этот раз? Кокаин, опий или еще какая-нибудь гадость?
Бессонов виновато уткнулся ей в плечо, прижался всем телом и приглушенно пробормотал, пряча взгляд:
- Честное слово, Оленька, больше не буду, просто мне уже здесь совсем невмоготу прозябать. Здесь так тоскливо, что даже стреляться не хочется. Одного мне хочется - домой, в Россию. У нас сейчас там, дома, дожди начинаются, туманы между гор плотные, как маменькин молочный кисель, качаются. А сосны, Оленька, ты не поверишь, такие высокие, что если на верхушку смотреть, то голова закружится. И на каждой иголке по капельке. Словно это и не дождь вовсе, а сосны плачут. А в Екатеринбурге ярмарка осенняя заканчивается. Мы в это время крестьян своих с детишками в город отпускали. Купчишки, чтобы побыстрее остатки распродать, втрое дешевле летнего товар отдавали…. Мы с егерем по эту пору на щук ходили. Веришь, нет, Оленька, иной раз такая огромная попадется, что с телеги егеря нашего хвост щучий по земле волочится. В это время антоновку собирают. Кажется, что все Уральские горы этой антоновкой пахнут. А еще...
- Анатолий… - прервала его Ольга. - У нас ребенок будет. В апреле, я думаю…
- Слава Богу, что не в мае. - Произнес он, все еще мысленно находясь где-то там, дома. - А то бы маялся потом всю свою жизнь... Что? - Антон схватил ее за плечи, отодвинул ее от себя на расстояние вытянутой руки и переспросил:
- Что-что? А ты уверена? И он вправду от меня?
- Анатолий, ты же знаешь… - с укором прошептала она, наклонив голову. - Как только я тебя узнала, в первый же день с хозяйкой рассчиталась. Я у нее только угол снимаю все это время, не работаю.
Она заплакала, и от слез ее большие глаза, казалось, еще более увеличились. А Бессонов целовал ее щеки, соленые от слез, губы, ее огромные мокрые глаза и все время недоуменно повторял:
- Ребенок… У меня будет ребенок!..
Неожиданно, обняв Ольгу за талию и потянув ее в центр комнаты, он громко, заглушив разговоры и музыку, сказал:
- Господа! У нас есть еще шампанское? Прошу вас, налейте всем присутствующим! И мальчику тоже.
Курбатов суетливо разлил вино по фужерам. Спящего в углу шарманщика разбудили и, ничего не понимающему со сна, отчаянно зевающему, всунули в руку бокал.
- Господа! - торжественно произнес Бессонов, держа бокал высоко над головой. - Прошу вас присоединиться к моей радости! Я только что узнал, что род князей Бессоновых не прервется. Ура, господа!
Полная тишина, вдруг возникшая в комнате, внезапно взорвалась криками «ура», радостным смехом, вздохами и громкой, с придыханием музыкой шарманки. Но вспышка радости, как это часто бывает на русских застольях, постепенно угасла, сошла на нет. Китайская водка, шампанское, сомнительный коньяк сделали свое дело - вдруг стало грустно, пусто и скучно. Присутствие девочек стало скорее раздражать. Надоевшая гитара сиротливо валялась под столом. Рядом, в тени сбившейся бархатной скатерти спал, подложив сжатые кулачки под щеку умаявшийся, опьяневший от шампанского сирота- шарманщик. В углу пьяный Курбатов все порывался, впрочем, не совсем убедительно, сыграть в русскую рулетку. Револьвер из его рук вырывала, тоже не очень настойчиво, рыжая красотка с удивительно белой кожей.
Виктор Бенедиктович спал, положив голову на край стола, при этом руки его, пальцами в дорогих, безвкусных перстнях почти касались пола, а по щеке ползла прозрачная пьяная слеза.
Остапов, брызгая слюной, доказывал собственной тени на грязных, заляпанных обоях, что рабочие с его фабрик неблагодарные свиньи, посмевшие принять участие в национализации остаповского имущества.
И лишь двоих, Анатолия и Ольгу, не коснулась эта пьяная какофония. Сидя на подоконнике и взявшись за руки, они говорили и говорили, перебивая друг друга, весело смеялись каким-то своим воспоминаниям, грустили о чем-то утраченном.
Бессонов, снял с пальца перстень, где на вставке из золотистого авантюрина, на фоне герба с медведем и боевым русским топором красовалась витиевато выполненная буква Б, надел его на большой палец Ольгиной руки и торопливо заговорил, глотая от возбуждения и важности принятого только что им решения буквы и целые фразы.
- Оленька, любимая моя. Ты только не перебивай. Слушай, что я тебе сейчас скажу. Нет! - решительно прервал Анатолий самого себя. - Сначала поклянись, что, как жена моя венчанная- при этом он счастливо и как-то очень радостно рассмеялся, - Так вот, как жена моя венчанная, ты выполнишь все, что я тебе сейчас накажу.
- Клянусь! - Торжественно поднимая руку, так же радостно проговорила покрасневшая от нежданного счастья Ольга. - Клянусь, как твоя венчанная жена выполнить слово в слово все то, что сейчас ты, любимый мой, мне накажешь.
Бессонов фыркнул от восторга и продолжал:
- Ты едешь сейчас же на вокзал и берешь билет до Екатеринбурга. Там под Иссетью, в излучине реки большое старинное село Каменки. На самом берегу, возле обрыва, стоит господский дом с белыми колоннами под высокой зеленой крышей. В нем живут мои родители, папенька с маменькой. Я им в свое время про тебя уже отписывал. Придешь к ним, покажешь им перстень, поклонишься в ноги и будешь с ними жить, воспитывая нашего ребенка как подобает. Да там и маменька подскажет. А я, как только выправлю приличные бумаги, сразу же приеду к тебе.
Но, радость моя, прежде, чем сядешь в поезд, обязательно позвони мне. Номер ты знаешь. Я бы и сам тебя посадил, но ночью по Харбину без настоящих документов лучше не появляться. Ты все запомнила?
- Да, мой дорогой штабс-капитан! - Вытянулась на военный манер раскрасневшаяся Ольга. - Купить билет, позвонить моему милому, сесть в вагон и ехать к его родителям под Екатеринбург, где
