Фрол Валерьянович Косолапов, для друзей просто «Косолапый», когда вернулся домой с очередного партийного собрания, снова вступил в спор с престарелым отцом. Его батюшка, Валерьян Матвеевич Косолапов был мастеровым на том же заводе, что и сын. Год назад он уволился по слабости здоровья — одышка взяла, хотя силы в руках у него ещё было предостаточно. Мог так садануть, что в ушах трещать будет. Это Фролка хорошо знал по своему опыту.
— Что опять со своими дружками заседал? — прямо с порога бросил отец.
Фрол смолчал.
— Договорились до чего? Конституцию свою приняли или так пока без неё поживём? — ехидствовал старик. Он был не только грамотен, но и вполне начитан для своего круга. На книжных полках у него, помимо обязательного Священного Писания, стояли Лесков, Пушкин, Тургенев и Гончаров в полном собрании. Вот только новомодностей всяких — декадентских излишков или «рабочей линии» он категорически не принимал. Бранил, хотя интеллигентов, занимавшихся «рабочим вопросом» поболее. Его мнение было таково: «Они — дворяне. Им можно и поизголяться. Это их право. Их и ответ будет... Сам знаешь перед Кем, — Валерьян Матвеевич был человек набожный и в суе Господа не поминал, — А вот те, что в руках ничего тяжелее книги не держали и с какой стороны к станку подойти не знают, а берутся нас учить как жить и как работать, о заботах наших на бумаге исходятся — это самые большие вруны есть и самые большие грешники. Им прощения нет. Таково моё мнение». Сбить его с этого мнения решительно не было никакой возможности.
— Гляди, не доведут тебя до добра твои партейцы. «И многие лжепророки восстанут, и смутят многих». Смотри, я терплю, терплю, а наеду, не спущу...
Фрол в этом никогда не сомневался.
—... Пойду и сам сдам в околоток. А что?! Царя ругать, это вам можно. На гроб Ему собирать... И не надо так зыркать. Всё, братец, знаю. Как вам не стыдно только. Охальники. Греховодники.
Фрол молчал. Ему нечем было возразить. У него столько доводов за свою правоту не было. К тому же он знал, что если опять начнёт про социальную справедливость, то отец его быстро на обе лопатки положит и не обязательно только лишь фигурально. Кулак у бати был крепкий. Лучшее доказательство его правоты, как считал Фрол.
— И пусть тебя, голубчика, выдерут как следовает. Да на каторгу пошлют на годок-другой. А что?! Силы девать некуда, там найдут куда. Полезно будет. Опыт то какой, революциённый. Фёдор Михайлович наш тоже побывал и ничего. Богобоязненным вышел. Может, и тебя, дурака, чему научат. Хоть надежды, конечно, мало. Зато будет что потом со своими дружками-каторжанами обсудить. У вас таких, думается, полно. Непременно должны быть. Куда нынче без них?.. Рабочий вопрос ещё выдумали. Дал бы я вам в морду за этот вопрос. От немцев понахватались, ничему толком не выучились, других учить вздумали. Я сорок один годок на заводе оттрубил. Я этот проклятый рабочий вопрос знаю вдоль и поперёк... Всею жизнью его изучаю и так скажу... — Валерьян Матвеевич любил выступать. Лишённый любимой работы, он находил отдушину в чтении и разбирании насущных современных вопросов, почти везде защищая правительство, — Работайте, кто вам мешает? Мне кто мешал? Думаете, раньше легче было? Поболее вас, сопляков, корпел и потел. И ничего. От звонка до звонка. Вам, поганцам недостойным, и одиннадцатичасовой день ввели, и все прелести и блага вам. Но нет, вам же мало. Может, и завод вам отдать, прикажешь? А кто управлять будет? Ты что ли, молокосос? Куда там? Даже семью завести не можешь.
Валерьян Матвеевич без обиняков выкладывал давно мучившее его претензии. Холостой образ жизни сына действовал ему на нервы. Сам он женился в девятнадцать лет, и то считал, что припозднился. А тут здоровый лоб, деньги есть, работа есть, а лезет в политику. Не тем делом занят, не настоящим мужским делом.
— Стой, не говори...
Фрол и не собирался возражать. Он только открыл пошире рот, чтобы зевнуть, а отец уже разразился новой тирадой.
—... Знаю я все ваши программы. Вам и завод, и землю, и баб в общее пользование. Ага. Коллектив всё решает. Что у вас за коллектив? Такие же дурни, как и ты, а то и подурней. Что вы там сообща напридумываете? Заводом управлять, не девку скопом оприходовать. Сто дураков путного ничего не изобретут. Коллектив. Солдату нужен командир, заводу управляющий и крестьянину, ежели хочешь знать, на мой взгляд, нужен помещик. Хоть и барин, хоть бы и господин. Не кривись. А то ненароком таким и останешься. Знаю, как вы к помещикам относитесь. Да только им земля не вами дадена, чтобы вы её обирать имели право и делить. Царь за заслуги подарил. Он один забрать имеет право. Царь.
Валерьян Матвеевич поднял для значительности указательный палец вверх. Фрол замер и внешне не выказал иронии, кипевшей в нём. Отец с такими вещами не шутил. За насмешки над святым для него могло попасть крепче обычного.
—... Не думай, что я ваших брошюр не читал. Читывал. Давился, а дочитал. Ерунда на постном масле. Дерьмогогия, — оговорился он отнюдь не случайно. Валерьян Матвеевич знал, как произносится это слово.
—... Нехристи вас подучают и науськивают. А вы и ведётесь. Слушаете их, рты разинувши. Молодцы, нечего сказать. Революциёнеры. «Сознательные люди». Мы, значит, «в спячке пребываем». А вы бодрствуете и «к жизни ведёте», — цитировал Валерьян Матвеевич запомнившиеся и ненавистные места из листовок и газет, — Да-а. Подвёз ты меня. На старости лет сына на каторгу провожать буду. Хорошо, что мать твоя до такого позора не дожила. Не то страшно, что ты под статью идёшь. Это бы ещё полбеды. То меня тревожит, что вы же все без Бога живёте. Сами так живёте и других призываете. И ведь много вас таких. Ох, как много. Это то и есть самое страшное, — Валерьян Матвеевич говорил уже без жёсткости, слёзно. Жалко ему было непутёвого сына, от того и усердствовал и сердился на него, — Как же так, сынок? — он скорбно взглянул на мало понимающего его Фрола, — Без Бога то? Это же не жизнь. А тьма сплошная. Без радости, без света, без благодати. В одном греху. Как же вы....
— Чего мы? Все так живут, — наконец, ответил Фрол.
— Не все, — уверенно возразил Валерьян Матвеевич, — Да хоть бы даже и все. Нельзя же так. Так же вы на всё решиться можете. И на смертоубийство, и на святотатство. Любой грех — вам не грех.
— Почему так говоришь? У нас все вполне порядочные товарищи.
— «Товарищ». Слово то какое придумали, — уцепился за сказанное Валерьян Матвеевич.
— Не мы придумали.
— Верно. Придумали не вы. Сами вы ничего придумать не можете. Товарищи. Весь мир отоварить хотите. Справедливость — это хорошо. Но всё одно её не было никогда и не будет. Справедливость там только возможна, — он снова поднял вверх указательный палец, в этот раз имея в виду небо, а не высшую власть. — Хотите всё как у французов провести да как немцы жить начать. Но вы же не французы и не немцы. Ничего у вас не выйдет. Наломаете, напортите. Уже всё святое грязью поливаете. И любую даже хорошую идею извратите. Потому что святого у вас нет. С Богом то оно и соблазна бы не было. Я постарше и помню, как Царя-Освободителя убивали. И крестьяне, и образованные, все плакали. А террористов ненавидели. Не поверишь, сами в дружины собирались, чтобы их выискивать. По деревням эти ребята ходили, смущали народ. Тоже про справедливость говорили. С этого всё время начинают. А теперь их за героев выставляете. Столько народа ухлопали. Генералов столько...
— А они сколько наших ухлопали?! — вспылил Фрол.
— Кого это ваших? Бесноватых и безбожников, кому другого убить — плюнуть и рестереть? Когда человек добровольно обращается в скотину, его не грех и ухлопать.
— Сам же про Бога говоришь и тут такое... «Не грех ухлопать».
— Я правильно говорю. «Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». А что в Ветхом говорится? «Око за око и зуб за зуб». Сами же террор почали, он к вам и возвращается. «Что посеет человек, то и пожнёт». Не возводи глаза. Мол, опять старый про Бога запел. Я дело говорю. И раньше буянили. Пили и дрались. И в околотке бывали. Но одно дело спьяну в морду кому заехать и другое — только тем жить, как бы побольше невинных людей со свету сжить. В Царей и Великих Князей Романовского рода бомбы бросать — невиданное дело! Этак, Русь никогда бы не поднялась. Так бы и сидели под игом. Что заулыбался? Небось, мечтаете о басурманском господстве. Вам, свои православные — злейшие враги. Инородцев привечаете и против своих обращаетесь. И не стыдно, даже ещё и гордитесь. Мол, вот мы — какие мерзавцы. Родную страну продадим ради социализма. Христа распнём ради справедливости. Да пропадите вы с такою справедливостью! Такою ценою её мне не надо. Уж лучше пусть меня каждый день секут и исправник мне в морду бьёт — чего за ним, кстати, никогда не водилось, чем в той стране жить, где вы к власти придёте.
— Мы, наоборот, за свободу...
— «Свобода». Тоже новенькое словцо. Позвольте полюбопытствовать, от кого или от чего эта свобода? От совести? Или, может, от веры? И как вы будете эту самую свободу поддерживать, если вам, чтобы к власти прийти надо поубивать всех, кто против? Бесы вам нашёптывают, а вы и слушаете. «Мы — рабочий класс». А я не рабочий класс? А Сидорец, Савухин и Теняков? — Валерьян Матвеевич назвал своих закадычных друзей, старожил завода, также разделявших с ним охранительный взгляд, — А Сергей Филиппович, что не рабочий класс? Так же пашет, как и все. Целый день носится.
— Ну да, носится он. Столько костюмов износил. Каждую неделю в новом.
— А хоть бы и в новом. Твоё то какое дело? Он перед тобою только в том ответчик — сколько денег даёт, да сколько работать говорит. Платят же у нас нынче порядочно и работой не изнуряют. Значит, он свой долг перед вами исполнил. Я так считаю.
— Да, а как мы стачку хотели устроить, грозил полицию вызвать.
— И правильно. Казаков надо было. Чтобы нагайкой по одному месте всыпали. Правильно, правильно...
Из одного только принципа быть во всём против социалистов Валерьян Матвеевич одобрял политику управляющего заводом, потому что в социальных теориях и практике реализации этих теорий видел несоизмеримо большее зло.
— Ты вот, батя, говоришь, что он — такой же рабочий, — не сдавался Фрол, — Но за станком ему стоять не приходится, железо таскать и вагоны загружать тоже. Это всё на нас, на рабочих.
— А кто договора добывать будет? Кто заказы искать? Без него ни копейки бы не получили.
— Ну уж...
— Да уж!
— Не такие ж мы остолопы.
— А вот и такие. Даже ещё хуже. Раз всякой глупости верите. Убрать Сергей Филипповича, всё развалится. Вообще без денег останетесь. С кого выручку требовать будете? С Царя, небось? Он вам самый ненавистный. С жидами связались.
— Зря ты их так.
— Кого? Да их не так, не словом надо, а по хребтине! Инородцев поганых. Иуды. Это они за всем стоят.
— Что ж мы сами без соображения, что ли? Видим...
— Видите. Не дальше своего носа видите.
— Зря ты так.
— Напрасно пропадёте. Дурни. Сами сгинете и других вместе с собою погубите. Всю страну в омут тянете...
Разговор этот, как и большинство подобных разговоров, ничем не окончился. Старым было не понять молодых. Молодые не хотели понимать старых. Мечтали о свершениях, о битве с
