***
Этот день не был похож на остальные дни и маленький Октай чувствовал это, насколько вообще четырехлетние дети способны чувствовать и понимать окружающее. Двери дома были открыты. В них входили и выходили знакомые и не знакомые мальчику люди. Большинство из них толпились в комнате болеющей бабушки, некоторые суетились у её кровати. Напряженные лица взрослых наводили тоску и тревожили маленькое сердце Октая. В то время как остальные дети, двоюродные братья и сестры мальчика, находили происходящее забавным. Они бросили привычные игры, беготню, и, выстроившись цепочкой вдоль стены, стараясь не путаться под ногами, наблюдали за происходящим. Однако взрослые были слишком заняты, чтобы заметить сгорающих от любопытства детей.
Дядя Октая Рафик склонился над кроватью бабушки и поднёс к её губам маленькое круглое зеркало. Дети непонимающе заулыбались. Действие взрослых интересовало их. Тем временем Рафик отнял зеркало от губ и, изучив его, отрицательно покачал головой. Кто-то заплакал и покинул комнату. Октай не успел заметить кто. Одна из биби(тётя, сестра отца) крикнула матери Октая, чтобы та принесла ножницы. Получив желаемое биби начала разрезать на полосы заготовленную заранее простыню. Отец Октая и дядя Рафик, не шевелясь, наблюдали за происходящим. Тётки перевязали полученными полосками ткани ноги бабушки и голову вокруг лица.
Дети переглянулись. То, что не понятно, всегда кажется либо забавным, либо страшным. Рамин, сын дяди Рафика, не выдержал и прыснул от смеха, цепной реакцией заразив остальных.
Раздражённый дядя Рафик, ругаясь и насылая проклятия, заорал:
— Кто впустил сюда детей? Куда матери смотрят? Вот я сейчас...
Не успел он договорить фразу, как дети дружно выскочили во двор, и тут же забыли обо всём. Но только что виденное сказалось на их играх. Сулейман и Рамин поймали бесхвостого кота, который постоянно ошивался во дворе и его из жалости прикармливали. Салима и Зулейха пытались его перевязать, используя разноцветные ленты для волос. Их распустившиеся косички тут же растрепал ветер, и девочки производили удручающее впечатление. Жалобное мяуканье несчастного кота, пытающегося выбраться из цепких рук Рамина, усиливало это впечатление.
Крики и смех детей доносились до Октая словно издалека. Происходящее в комнате бабушки глубоко задело ребёнка и сильно беспокоило.
Некоторое время спустя Октай вернулся назад. Комната, казавшаяся всегда большой и светлой, стала теперь чужой, словно тучи пленили небеса и сюда не проникал ни один солнечный зайчик. Присутствующие говорили почти шёпотом и детский смех, врывавшийся в окна, казался неестественным. Железная кровать, сиротливо прислонившаяся к стене между двумя окнами, никогда не придавала этой комнате уюта, а сейчас выглядела особенно зловеще. На ней лежала его бабушка, почему-то накрытая с головой белой простынёй. Когда комната опустела, мальчик, завороженный тканью, медленно подошёл к кровати, и прикоснулся к неприкрытой простынёй руке. Он начал трясти её, пытаясь разбудить бабушку, сначала легонько, потом всё настойчивее. Но бабушка никак не реагировала, и рука безжизненно повисла с кровати. В сердце маленького Октая закралось подозрение. Прижав ладони к груди, всё ещё ничего не понимая, он не сводил глаз с простыни. Разгадка была близка, но тут в комнату вошла мама Октая.
Застав своего сына у постели покойной свекрови и без того печальная мама ещё больше расстроилась. Она взяла его за руку и, стараясь не глядеть в ищущие ответа глаза, вывела во двор. Здесь было оживленно. Где-то пели птицы, ветер, словно пытаясь отвлечь от мыслей, щекотал щёки мальчика. Мимо пронёсся кот, обезумевшие глаза которого говорили о мучениях, которым его подвергли. За ним, дико крича, бежали взбалмошные кузены. О чём-то громко и зло спорили биби, косо поглядывая на его мать. Выглянуло солнце и тут же ожили маленькие белые букетики роз на тёмно-синем платье мамы. Снова Октая коснулась невидимая рука ветра, и он почувствовал аромат розовой воды. В глубине дома раздавались пение и плач. Биби скрылись из виду, а кузены устроились в белой ниве дяди Солмана. Тетя Римма, мама Рамина, направилась к машине. Мама Октая протянула ей джинсовый рюкзак сына. Октай, обеспокоенный шумом, доносившимся из дома, взволнованно спросил:
— Мама, я пытался разбудить бабушку, но она не просыпается...
— Она… — как мать не старалась, не могла скрыть слёзы в голосе, молодая женщина присела и, поправляя рубашонку на хилом теле сына, только и смогла выдавить, — она очень устала.
— Почему она устала, мам? Она же всё время отдыхала…
Октай не успел договорить; стараясь отвлечь его от мыслей о бабушке, мать поспешно перебила его:
— Послушай… — она едва сдерживала в горле ком. — Ты… ты сейчас поедешь со всеми к тёте Римме и проведёшь там несколько дней. Ты ведь давно хотел погостить у Рамина и Зулейхи. Вы можете играть, даже сходить в зоопарк. Ты хочешь?.. Ведь хочешь, правда?
— А ты не поедешь? — Пытаясь заглянуть в её глаза, спросил сын.
— Нет, мне нужно быть здесь. Ты веди себя там хорошо, ладно?
— Ладно, — и Октай прикоснулся своими маленькими ладонями щёк матери. Наконец-то удалось заглянуть в любимые карие глаза, в которых была боль.
— Мама, почему ты плачешь, тебя кто-нибудь обидел?
— Ну что за глупости, я не плачу, — она обняла сына и прошептала ему на ухо, — а теперь беги в машину, тебя ждут.
Когда машина тронулась в путь, Октай помахал маме рукой. На её красивом лице блестели слёзы.
Его рука застыла в воздухе и ему тоже почему-то захотелось плакать. Октай любил свою мать, но больно одержимо. Он был уверен, что причина её слёз является биби, и был недалек от истины. Эти зловредные женщины носили вечные маски добродушия и нередко доводили маму и тётю Римму до слёз. Несмотря на то, что он дал маме слово хорошо себя вести, маленький рыцарь внутри мечтал отомстить. Октай косо посмотрел на Салиму, дочку биби, которая сидела рядом с ним. Дорогу ему скоротали планы беспощадной мести, а она ничего не подозревая, сосала большой палец и любопытно озиралась по сторонам.
***
У тёти Риммы было, как всегда, тепло, уютно и как-то защищённо. Октай так часто ночевал со своими кузенами, то у них дома, то в гостях, что иногда казалось, что он с ними живёт.
Дети поужинали и дружной толпой ринулись в просторную спальню. Тётя уже постелила им постель. Салима с Зулейхой спали вместе на нижнем этаже двухъярусной кровати. Мина категорически отказалась лезть наверх, и её уложили на раскладушке. Зато Сулейман, брат Мины, отвоевал место Рамина и, счастливый и гордый своей победой, тут же уснул на втором этаже. Рамину и Октаю тётя Римма постелила матрас прямо на ковре. Дети, утомленные бесконечной беготней, уснули здоровым и крепким сном. И только Октай долго ворочался, стараясь уснуть.
В комнате горел светильник, погружая всё окружающее в дымку голубого цвета. Справа, без конца ворочаясь и скидывая с себя общее одеяло, дрых задира Рамин. Дальше Салима, Зулейха и Сулейман. У изголовья под окном мирно посапывала Мина. Её медные волосы переливались под мерцающими звёздами светильника, которые соперничали в яркости с настоящими, безмолвно глядящими с ночного неба. Октай отвернулся. Его взгляд поймал ящики с игрушками. Над ними висели полки с детскими книжками. Октай отыскал взглядом знакомую книгу в жёлтом переплёте, которую часто читала ему мама. С мыслями про любимого Коня-огня Октай не заметил, как уснул.
Ему снилось заплаканное лицо провожающей мамы, бабушка, угощающая его яблоком, и скачущие лошади. Он проснулся в поту. Было раннее утро, но все уже проснулись и с боевым кличем атаковали друг друга, сражаясь подушками. Одна из них со всего размаха приземлилась на лицо едва проснувшегося Октая. Он присел на постели, пытаясь сообразить, что происходит. Рамин закричал ему в лицо:
— Они побеждают, помогай… — схватил подушку, свалившуюся на Октая, прицелился и швырнул в Сулеймана. Октай вылез из постели, потирая сонные глаза. Жёлтые медвежата заулыбались на голубой пижаме. Шатаясь, он направился на кухню, откуда доносились звон посуды и шипение горячего масла. На кухне тётя Римма готовила завтрак. Она суетилась у плиты, то и дело закидывая прядь чёрных волос за ухо, и запахивала бардовый халат.
— Доброе утро! — поздоровался мальчик и сел за стол у окна.
— Доброе! Как спалось? Они хоть дали тебе спать? — отвлеклась от дел тётя Римма.
Но Октай не успел ответить. В комнату с победным кликом индейцев влетели его кузены. Они бегали вокруг тёти, пытаясь поймать друг друга. Красивые тёплые глаза тёти посуровели, она дала подзатыльник своему сыну Рамину и прогнала всех из кухни, крича им вдогонку:
— И хватит шуметь, весь дом из-за вас проснётся.
Ничуть не обидевшись, Рамин ускакал в другую комнату, а следом за ним и остальные дети, но шуметь они не перестали.
"Странный ребёнок", — подумала в очередной раз тётя Римма об Октае, продолжая жарить оладьи. Как же мало походил этот бледный мальчик с грустными глазами на остальных детей. Нигде не лазил, никого не беспокоил, не утомлял своими бесконечными "Почему?", как будто обо всём знал заранее, и всё уже успел увидеть. Вот и сейчас, когда остальные дети никак не могли выбраться из этого веретена бесконечных игр, он сидел тут на кухне и смотрел в окно. Замкнутый в собственном мире, Октай находил гармонию в окружающем, живущем по своим законам.
Под окном, раскачивая кронами, шептались грустные липы. Несколько взъерошенных воробьёв присели на их скучающие ветки, и тут же, громко чирикая, улетели прочь. Внизу, машины увозили спешащих прохожих на работу, школьники торопились на занятия, чья-то мама выходила из булочной напротив, чей-то дед выгуливал рыжую собаку. Игровая площадка тосковала по шумным детям, и над всем этим, застыв, нависало небо ранней осени. Она снисходительно дарила таким восторженным зрителям, как Октай, ещё несколько глотков лета, не торопясь трогать зелень деревьев золотом.
После завтрака неугомонные дети продолжали познание окружающего мира, упростив его в своих играх. Мина с Зулейхой играли у импровизированного кукольного домика. Мальчики устроили сражение конных и пехотинцев, а Салима, крепко прижав к сердцу серого игрушечного пса, глупо пялящегося на окружающих глазами пуговицами, мешала им. Мальчики сидели вокруг своего поля боя, но им едва удавалось защищать солдатиков от нашествия врага в жутком оранжевом платье с двумя бантами на тонюсеньких хвостиках. Салима умудрялась схватить то одного, то другого солдатика, приговаривая:
— Ах, бедный солдатик, тебе больно, ты ранен? Сейчас я тебя перевяжу...
Её прогоняли. На неё кричали. Однако девочку неудержимо тянуло туда, где по её мнению нуждались в помощи. Больше всех был раздражен Рамин. Это были его игрушки, и он разрешил с ними играть только Сулейману и Октаю. Салима вывела его из себя. Он поднялся с ковра и оттолкнул её. Это её не остановило, Рамин толкнул её ещё раз, попав ладонью в нос. Видимо сильно потому, что нос начал кровоточить. Рамин испуганно забился в угол, Мина и Зулейха тут же побежали за тётей Риммой. Сама Салима, только увидев кровь, в панике разоралась и разревелась.
