крылья. Затем появилась вторая, третья, а следом в огород впорхнуло разноцветное облако прекрасных бабочек. Он не мог поверить своему счастью, но это был не сон. Белые, жёлтые, голубые, салатовые мотыльки, красно-чёрно-жёлтые махаоны и многие другие бабочки кружили над ним, прикасались, оставляя цветную пыль от своих крыльев на щеках, руках и одежде мальчика. Они порхали от цветка к цветку и в полёте задевали его, щекоча. Никогда с ним не происходило ничего подобного ни до, ни после. У Октая захватило дыхание, распахнув объятия навстречу этому дикому прекрасному малознакомому миру живых созданий, он начал кружить и танцевать среди этого великолепия, иногда задевая растения, и тогда цветное облако поднималось в воздух, сновало вокруг и вновь садилось на цветы. Октай знал, что и они скоро улетят, подобно шмелям, но он был счастлив. Мальчик наслаждался каждым мгновением этого счастья и благодарил, сам не зная кого за то, что оно у него было. Вскоре бабочки снова поднялись цветным облаком и покинули пределы огорода. И только последний мотылек ещё долго кружил над Октаем, обсыпая пыльцой и цветной чешуей с крыльев пока, наконец, не исчез в небе. А он всё смотрел вслед, в голубое небо, где ветер гонял белые легкие облака, словно табун скакунов.
Октай никому, кроме своей бабушки, не рассказывал о том чудесном утре. И каждый раз, когда его окутывала тревога и одолевали сомнения, он спрашивал: "Они ведь прилетели ко мне?" Бабушка ласково улыбалась и молча кивала. Радость вновь охватывала его и заставляла заново переживать увиденное. Он так часто вспоминал тот день, что казалось, это было не единожды.
И сейчас во дворе он видел не остывающее вечернее небо приближающейся осени, а то яркое теплое утро. Видел поле свеклы, рой шмелей, сменяющийся облаком легкокрылых бабочек.
Октай вернулся в дом и вновь заглянул в комнату бабушки. На мгновение ему показалось, что кровать, как и прежде стоит между окон, и на ней лежит бабушка. Но это был зрительный обман в сгущающихся сумерках. Просто он выдавал желаемое за действительное, и не было ни кровати, ни бабушки.
Октай засеменил в свою комнату, вытащил из-под кровати коробку с конструктором и стал терпеливо ждать отца, который возвращался с работы к ужину. Это был высокий, смуглый молодой мужчина с тёмными волосами. Октай ходил за ним по пятам, пока тот переодевался в домашнюю одежду, мыл руки. После ужина сын не дал ему занять привычное место на диване, а отвёл в свою комнату. Устроившись на цветном коврике, они начали собирать конструктор из пластиковых и железных деталей, присоединяя их друг к другу. По инструкции должен был получиться двухэтажный дом, но отец, по рассеянности снова прикрутил не те досочки к железкам, от чего здание получилось неустойчивым. Им пришлось всё разобрать и начать заново. Мужчина злился, заглядывал в инструкцию, а сын ему активно подсказывал, а на деле просто был рад побыть рядом с отцом.
Измученного неудачами отца выручила мать, потребовав оставить игры до утра и отправляться спать. Октай неохотно переоделся в пижаму, а отец снова обещал, что однажды они разберутся с начатым делом и купят новый конструктор.
***
Так день за днём прошла неделя, в маминых заботах, в отсутствии папиного свободного времени, в тщетных попытках развлечь себя. Октай часто выходил во двор, где солнечная осень, раскрыв свои тёплые объятия, дарила маленькие открытия. Но мальчик ничего не замечал. Он бродил по двору среди разбросанных и забытых игрушек, пожелтевшей листвы и вновь распустившихся розовых кустов, словно что-то искал, чего-то ждал. Чего именно, он не знал. Но был уверен, что ему отчаянно чего-то не хватало. Или кого-то.
Память вновь отправляла его в прошлое, где он видел свою бабушку. Она очень его любила. Возможно больше, чем всех остальных внуков. Бабушка не отличалась многословностью, но эта высокая, худая, испещренная морщинами женщина, носившая чёрные платья в мелкий жёлтый горошек и покрывающая голову узорчатым платком, навсегда оставила свой образ в его душе.
Она умела рассказать о привязанности к внуку. Особенно это было заметно, когда все дети собирались вместе. Бабушка не выносила шума и гнала из комнаты разыгравшихся внуков к своим невесткам или дочерям. А его, напротив, сажала на колени, угощала каким-либо спрятанным в карманах широкого подола вкусным гостинцем, то ли яблоком, то ли шоколадкой, то ли ещё чем. Когда накануне Новруза все собирались, чтобы напечь традиционных сладостей, она его угощала первым.
Сидя у неё на коленях, Октай бережно брал сухую морщинистую руку в свои маленькие ладошки и, осторожно ухватив кожу с тыльной стороны ладони, тянул её вверх. Кожа, потерявшая эластичность, поддавалась и растягивалась так сильно, что приводила его в полный восторг. То же самое он проделывал со своей кожей, но только больно щипал себя. Бабушка терпеливо улыбалась на открытие внука и на расспросы: " А это не больно?" отвечала "Нет, маленький, не больно". Октай считал её особенной, потому что ни у кого больше кожа на руках так не растягивалась. Он знал, что бабушка всегда одарит заботой и лаской.
Но потом что-то произошло, что именно, Октай упустил из вида, однако это сильно изменило бабушку. Она перестала узнавать близких. Ходила по комнатам, перекладывая вещи туда, где им не свойственно было находиться. А потом начала собирать предметы в узел и твердила, что ей нужно домой. Сыновья безрезультатно пытались убедить свою мать, что она дома, и что ей некуда идти.
Вскоре она начала уходить из дома, но её всегда находили и возвращали обратно дети или соседи. Октай не мог понять беспокойства взрослых. Бабушка рассказывала ему о своём доме, о колодце, вырытом во дворе, о фруктовых деревьях в саду за домом, о лесе и реке. Ему казалось заманчивым попасть туда. Но она никогда не брала его с собой. Её дети понимали, что мать впала в детство и просится в деревню, где родилась, но никто и не собирался этого делать, ибо никто не знал, где она расположена, да и существует ли по сей день. Иногда они повышали на неё голос, и тогда она тихо плакала и по-детски упрашивала чужих, как ей казалось, людей отвезти её домой к матери и сёстрам. Взрослые только разводили руками, не в их силах было что-то изменить.
Редко кто-то из детей забирал мать к себе, но она доставляла столько беспокойства, что уже к вечеру её возвращали обратно. Она перестала спать и всю ночь бродила по комнатам, пугая спящих. Ела плохо. Октай видел, как мама пыталась кормить бабушку и уговорами, и угрозами, а когда не получалось, в бессилии вытирала заплаканное лицо и уходила из-за стола. В конце концов исчезновения из дома вынудили взрослых запирать её. Теперь бабушка жила в маленькой комнате, так же ходила по ночам, собирала вещи и пыталась выбраться из комнаты, но когда дверь не открывалась, словно забывала куда собиралась, возвращалась к кровати и сидела так, будто ждёт кого-то.
Порой лекарства помогали, и она становилась ненадолго прежней. Октай хорошо помнил эти возвращения, она всех узнавала, а он подолгу обнимал её. Одно из них стало последним. Её пришли навестить дети с внуками, все были рады тому, что она называла каждого по имени, и верилось, что она поправится. Но потом она перестала вставать, и лежала, как совсем недавно, на кровати между двух окон. Больше не причитала, послушно принимала пищу и, отстраненно глядя в потолок, плакала. Октай часто приходил к ней, садился рядом, брал за руку и смотрел, как она что-то шепчет беззвучно двигающимися ссохшимися губами. Он не понимал, что с ней происходит и как помочь. Тогда он уходил в свою комнату и переставлял предметы и игрушки. Вот и теперь, он так же переставлял и убирал игрушки на свои места, и привлекал мысли о бабушке.
Он пытался представить её в деревне, в окружении сестёр. Он видел как они дружно выходят из дома, Как бабушка берёт ведро и приносит из колодца воды. Как одна из сестёр просеивает муку, а другая месит тесто, третья разжигает костёр. Затем они вместе раскатывают небольшие лепёшки и готовят на саче, опрокинутом на огонь. И он знал, что в это момент она очень счастлива, что непременно думает о нём и очень скучает.
***
Несмотря на то, что он был единственным ребёнком в семье, ему не хватало родительской любви, или они недостаточно показывали её, были холодны и немногословны.
То ли из-за того, что родители Октая были не особенно разговорчивы, он не беспокоил их вопросами, то ли они мало говорили именно из-за того, что ребёнок не задавал много вопросов. Октай был замкнутым, и кто знает, родился ли он таким или стал со временем. Своим поведением он отличался от ровесников, впрочем, как и внешностью, чем вызывал удивление. Его грустные и не по-детски серьёзные глаза выделялись на бледном лице. Кожа ребёнка, даже покрываясь загаром, сохраняла бледность. Глаза были подобны двум омутам, в которых застыла масса незаданных вопросов. Омутам, в которых отражалась всёпонимающая и всёпрощающая душа. Омуты, которые иногда пугали родителей. Они не понимали многого в поведении своего сына и просто адаптировались к его действиям.
Порой, в кругу сверстников, он мог вести себя также, мог подраться, увлечься игрой, пошалить. Родители были рады подобным переменам, хотя и могли наказать. Они любили его, как любят единственного сына в семье, но ему этого было мало.
Ему хотелось, чтобы любовь доказывали каждый день, чтобы он чувствовал свою необходимость, и видя занятость родителей считал себя ненужным и бесконечно одиноким.
Если бы родители умели читать мысли, они бы очень удивились образу мыслей сына. Обычно дети задают сотни вопросов, но Октай, предоставленный самому себе, редко задавал вопросы. Он почему-то стеснялся, что его посчитают глупым и думал, что все всегда обо всём знают. Он размышлял, и часто ответы были недалеки от истины. Но многие были софизмами, которые сильно влияли на его поведение. Например, его очень интересовало кино, но мальчик никак не мог себя заставить спросить у взрослых, кто и как его делает. Вместо этого он додумался, что одна из четырех стен прозрачная, и через неё наблюдают зрители. И так же, как и он, оценивают и осуждают. Это изменило его жизнь, ибо он старался быть лучше, так как думал о том, как оценят его другие. Но зато он избавился от одиночества и страха. Когда Октай забывался и шалил, а потом, стоя в углу сгорал от стыда за свой проступок из-за того, что за ним наблюдают, он клялся больше никогда такого не повторять.
Он также оценивал других, особенно взрослых и удивлялся, как они могут вести себя так нелепо и даже некрасиво, когда знают, что за ними наблюдают. Мальчик избавился от многих страхов, считая их недостойными себя. Он твердо знал, что призраки, баба-яга и всякие страшилки не существуют, но очень любил истории, и охотно слушал сказки о них. Они развивали его фантазию, и он сам подолгу забывался, погружаясь в свой выдуманный мир, где был и принцем, и рыцарем, и колдуном. И всё равно, несмотря на свои увлечения и заботы, ему недоставало ласки и внимания. Ему хотелось проводить больше времени с родителями, поиграть и почитать что-нибудь, нарисовать или вырезать, но он никогда не просил. Ему казалось, что мама, поглощенная
