Сулейман глупо посмеивался над ней, а Октай удивлялся неожиданному повороту событий.
Тётя Римма, спокойствие которой обнадеживало, остановила кровь. Девочки ей с усердием помогали, тащили бинты, вату, йод и всё, что сами сочли необходимым. Это было интереснее их игр. Кровь удалось остановить, но Салима продолжала рыдать и просилась домой. Позвонили её родителям и за драгоценным чадом приехали. Рамин до конца вечера был наказан. Он стоял в углу. Без него все скучали потому, что забияка для взрослых, он был лидером в играх, и с ним не было нужды придумывать, как себя занять.
Октай, наверное, придумал бы, как отомстить Салиме, а в её лице и биби за слёзы матери, но девочка поплатилась без его вмешательства. Октая это успокоило. Ему даже было её жаль.
Рамин как-то пытался ими управлять из угла, но ему это плохо удавалось. Сулейман, лежа на ковре, сонно вёл машину, и там же и уснул. Девочки устроили игрушкам чаепитие, а Октай скоротал вечер у окна, где видел редкие огни домов и своё отражение.
Ночь прошла в беззаботном сне, а утро снова началось с летающих подушек. За день они несколько раз ссорились и мирились друг с другом, прощали и угощались незабываемыми сладостями тети Риммы. Мина и Сулейман словно находились у себя дома. Они играли, спорили, обижались, но увлечённые новой игрой забывали обо всём на свете, и начинали свои отношения заново.
Октай все реже участвовал в их играх. Почти всё время проводил у окна, высматривая своих родителей в случайных прохожих. Но его никто не забирал. Во дворе он держался в стороне от играющих детей. Садился на лавочку и грустно наблюдал за голубями, которых разводил соседский старшеклассник. Иногда ему позволяли кормить их, а однажды разрешили погладить одного белоснежного голубя. Рамин, которого и близко к голубям не подпускали, из-за этого подрался с ним. Он прогнал, без того не участвовавшего ни в каких играх Октая, из затевающейся игры в казаков-разбойников, за что получил оплеуху от того же старшеклассника. Но Октай ушёл со двора.
Дома тётя Римма сменила ему разорванную рубашку и, обеспокоенная состоянием мальчика, позвонила его родителям. Уже начало смеркаться, когда приехали мама и папа Октая. Он обнял её, и не отпускал ни на шаг. Мама обещала его забрать через два дня, убеждала, что сейчас никак не может, что он должен ей поверить, что завтра их повезут в зоопарк. И Октай ей верил. Но, чем больше она говорила, тем грустнее становились его глаза, и мама, глядя в эти печальные детские глаза, спросила, чего он хочет:
— Побудь со мной, пока я не усну, — только и попросил сын.
— Конечно, — ответила она и прижала к груди своего маленького худого мальчика.
Обе матери уложили детей спать. Но малышам мысль о спокойном сне не лезла в голову. Октай не отпускал маму. Он попросил её почитать знакомую книжку в жёлтом переплёте. Она сняла её с полки и устроилась на ковре рядом сыном, который, не смотря на ссору, делил свою постель с Рамином. Лежа под одеялом, Рамин продолжал стрелять в своего кузена Сулеймана игрушечными стрелами липучками из автомата, всё ещё мстя ему за несправедливый захват территории. Тот отражал удары подушкой или прикрывался одеялом и отвечал ему со своего этажа прицельным закидыванием заранее заготовленных игрушек. В Рамина летели котёнок, щенок, парочка поросят, заяц с оторванным ухом, пингвин без клюва и т д. Они дождём сыпались на Рамина, прячущегося под одеяло и игрушки попадали в Октая, листающего книгу в попытках отыскать любимое место. Зулейха пела колыбельную своей тряпичной кукле и мохнатому медвежонку, а Мина, едва справлялась со слипающимися глазами в предвкушении сладкого сна. Но вот Октай отыскал, и мама, не повышая голоса в окружающем шуме, начала выразительно читать. И шум затих.
Конь огонь летел по свету
разрывая облака...
***
Утром Октай проснулся со слабой надеждой, но его ожидало разочарование. Мамы не было. Тётя Римма еще спала, и дети тоже. Мальчик залез на стул у окна. В некоторых окнах в доме напротив горел свет. Был слышен шум машины, но во дворе не было никого, кроме бродячей серой собаки, которая поджав хвост, перебегала игровую площадку. Октай наблюдал за псом, пока тот не исчез из вида. Где-то за домами и деревьями далеко-далеко, медленно поднималось солнце над остывшей за ночь землёй, и теперь, с трудом пытающееся согреть окружающее пространство. Октаю стало холодно, и он вернулся в свою постель, дожидаться под тёплым одеялом, когда солнце рассеет прохладу ночи. Вскоре проснулась Мина. Она долго мигала сонными карими глазами, толи пытаясь прогнать сон, толи реальность. Наконец, она взглянула на Октая, улыбнулась ему и, прижав к себе мохнатого мишку, одолженного у Зулейхи, ещё больше укуталась в одеяло. По подушке волнами рассыпались рыже-каштановые волосы с золотым отливом, которые так нравились Октаю.
Сонный Сулейман выглянул из второго яруса и, увидев, что Рамин спит с раззёванным ртом, швырнул ему на голову подушку. Рамин вздрогнул, проснулся и тут же нахмурил брови, выразив недовольство тем, что проспал. Он вытащил из-под матраса тайное оружие — водяной пистолет и давай поливать Сулеймана, который растерялся и не сразу догадался прикрыться одеялом. Проснулась от шума Зулейха, сообразила, что промокла, закричала и закатила истерику. На шум и плач прибежала тётя Римма, и это утро, обещающее быть иным, стало таким же, как все. Римма наказала мальчиков, переодела Зулейху, убрала в спальне, приготовила завтрак, проводила мужа на работу и снова занялась своими бесконечными делами по дому, как и мама Октая.
После обеда, когда все дети мирно играли, занимая себя каждый, как мог, приехал любимый всеми дядя Нияз, и спросил громким, суровым голосом:
— Ну, мелюзга, кто тут хотел поехать в зоопарк?
Дети, побросав свои занятия, запрыгали от радости и проорали "Я!". Наконец-то они поедут в зоопарк, обещанный невесть когда, что они даже не надеялись, что попадут туда.
Тётя Римма положила им в дорогу пирожки с картошкой и, наказала не шалить и во всём слушаться дядю.
Город, подобно давно отсутствующему другу, радовал глаза и сердце. Он пленил лето и заключил его в свои каменные улицы. Оно было во всё ещё зелёной листве, в ярких одеждах улыбающихся прохожих, в отражённом отовсюду, сияющем высоко в ярком голубом небе солнце. От охватившего восторга, Октаю хотелось высунуться из окна темнобордового жигули и поприветствовать всё окружающее.
Совсем иным было настроение у Сулеймана, который дулся на то, что Рамина посадили на переднем сидении, рядом с дядей Ниязом, а его сзади, и давился с досады пирожками, уплетая их за обе щеки. С пакетом он расстался только тогда, когда дядя пообещал, что на обратном пути он будет сидеть впереди. Теперь надулся Рамин.
Когда они приехали к высоким решетчатым воротам с большой вывеской, с надписью "Зоопарк" им пришлось будить Мину, которую укачало. Девочка тут же напросилась на руки дяди Нияза, который запер машину и повёл, сгорающих от любопытства детей в мир, заключённых в железные клетки, оторванных от дикой природы, зверей. Будучи охотником дядя увлеченно рассказывал об особенностях того или иного животного.
Октай был ошеломлен количеством диких, не известных ему животных. Пара рыжих лисичек ходили по клетке кругами, пытаясь забиться в нору, которой не было. Волки, со взъерошенной шерстью, грызли железные прутья. Лев снисходительно наблюдал за происходящим. Тигры игриво дрались друг с другом, а леопард, униженный нынешними обстоятельствами, обиженно отвернулся от людей и закрыл лапой морду. Птицы рвались в голубое небо, но проволочная сетка останавливала каждый их порыв к свободе.
Сначала Октай был очарован этим миром и поглощен восхищенным любованием такого разнообразия. Но затем он видел только глаза, одни глаза, полные грусти и бесконечного желания освободиться. Из каждой клетки на него смотрели живые, понимающие, страдающие. Звуки начали сливаться, земля теряла прочность. Он хотел отыскать взглядом дядю Нияза, чтобы уйти и никогда не возвращаться в эту обитель. Тут он услышал Рамина, уговаривающего мартышку съесть пирожок.
— Иди сюда, попробуй, он очень вкусный, — убеждал он обезьянку и для достоверности сам откусил кусочек, и вновь просунул руку с пирожком сквозь прутья. Но, вместо предлагаемого лакомства, животное укусило Рамина за палец. Раздался дикий крик, различимый в смешанном гуле голосов людей и животных...
Когда Октаю стало лучше, он уже был в машине по дороге домой. Рядом с ним сидел покусанный кузен с перевязанным пальцем, который всё время повторял, "Противная обезьянка, плохая обезьянка".
Мина почему-то дула на выставленный палец, а Зулейха успокаивала брата. Сулейман на переднем сидении тихо хихикал и злорадствовал несчастью кузена. Октая же отвлекло огромное пространство, разделяющее города, преобладающее справа холмистыми и равнинными просторами слева. И по этой равнине солнце ходило несколькими лучами-шагами, пронзившими расплывающееся облако, словно одетое в бледный худой наряд. Оно шагало по выжженной, цвета ржавого железа земле, наступило на одиноко стоящее у дороги дерево, пыталось не отставать от машины, в которой ехали кузены. Поражённый Октай, указывая на солнце, произнес: " Солнце ходит". Рамин забыл про свой палец, девочки в восторге захлопали в ладони, Сулейман разинул рот, и даже дядя Нияз убедился, что солнце действительно ходит. Всю оставшуюся дорогу дети спорили, кто же быстрее приедет в город. Дядя Нияз успокаивал их, что они будут первыми:
— Дядя Нияз, смотрите, оно обгоняет.
— Как же, не бывать этому, оно уже устало и ноги у него стали короче.
И действительно, солнце медленно опускалось и лучи становились короче. А когда машина подъезжала к городу, облако рассеялось и лучи вовсе исчезли. Дети издали победный крик, и эта радость заслонила собой всё пережитое в зоопарке. Они вернулись в дом дяди Рафика счастливые и уставшие.
А Октая ждал ещё один сюрприз. За ним приехали родители. Он был так счастлив, что даже отказался от ужина.
***
Утром сладко спящего в собственной постели Октая разбудила мама. Знакомый лиловый халат с голубыми цветочками и зелеными листочками, короткие каштановые волосы, затянутые в пучок на затылке, ласково смотрящие карие глаза, в которых отражался утренний свет. Октай улыбнулся, только сейчас поняв, как же сильно соскучился. Мальчик выдохнул "мама" и бросился в её объятия. Мама повела носом по носу сына и задала любимый вопрос: "Кого ты видишь в моих глазах?" Осторожно прикоснувшись ладонями к лицу матери, Октай заглянул в её глаза и, убедившись, что видит своё отражение, крикнул: "Себя". Она обняла сына и на руках принесла на кухню.
На завтрак были самые вкусные блины с варением. Место отца пустовало. Он уже был на работе. Октай ел медленно, наслаждаясь обществом матери. Затем долго не выходил из-за стола, наблюдая, как она убирает, как моет посуду и начинает что-то готовить к обеду. По своему обычаю Октай начал любимый диалог:
— Мам, а как сильно ты меня любишь?
— От земли до звёзд!
— А я тебя — больше.
— А я тебя — дольше — и мама, как обычно, побеждала.
Поцеловав сына в лоб, она послала его в детскую
