- Но, насколько мне известно, Юдифь это делала не ради наслаждения, а ради своего народа, - попробовал возразить я.
- Какая разница, – поморщился директор. – Да кому я все это рассказываю. Ты ж не поймешь. В общем, никакой ты не философ. Хотя Лакана читай. Изучай. Может еще дойдет. И женщину ищи. Cherchez la femme. А нашей Юди голову не морочь. Все. Иди, работай.
Из кабинета директора я вышел ошеломленным. С моим сознанием происходило примерно то же, что бывает в театре, когда сцена поворачивается, меняя декорации. Чтобы остановить это вращение, мне нужно было смириться с тем, что Юди – любовница этого аристократа соития. Впрочем, это легко встроилось в мой логос. Достаточно было вспомнить, ее убежденность в естественности желания любви, не любя. Для любовницы начальника корысть в отношениях - частое явление. Нормальным я признал и то, что директор видит в Юлии Юдифь. В свете его теории она вполне годится на роль «погубительницы его души и тела». Звук пощечины, который я слышал, вполне это доказывал. Зато было непонятно, зачем Юди потребовалось рассказывать директору о моих соображениях по поводу учения Лакана? И зачем директору понадобилось давать мне знания, которые мне не нужны? Но главное, я чувствовал необходимость разоблачения концепции этого поклонника подвига Юдифь. Сразу это не получалось. Конечно, можно было признать директора психически ненормальным, склонным к мазохизму и, таким образом, вернуться к реальности. Ведь мирюсь же я с существованием огромного числа роликов на специальных сайтах, где доминирование женщин не самое худшее из извращений. Впрочем, в психологии считается, что именно женщины более всего склонны к мазохизму. Но на то они и извращения. Мазохизм – это извращение любви. Ведь любовь жертвенна. Эта жертвенность существует уже на уровне биологических клеток. Они делятся, давая жизнь новым клеткам. Чем это не самопожертвование? Так что, мазохизм, пожалуй, более естественное явление, чем садизм. Что же касается склонности к ним, то, видимо, она неизбежна. В физической близости партнеров вряд ли существует нейтральная скорость. Другое дело степень отклонения от нормы. Но где та норма? Лакан говорит, что даже в супружеской постели партнеры не лишены сексуальных фантазий. Без фантазий, мол, соитие сродни механичной случки животных. Разумеется, в таких фантазиях ведущую роль играют мышление и Эго. А это значит, что на сцену воображения приходят знаки и символы в их образах. И бог его знает, куда они могут завести сознание и разум. Фрейд, конечно, не прав, полагая, будто либидо является источником любви. На самом деле либидо служит спусковым крючком, триггером, запускающим процесс сотворения фантазмов. Зато прав Лакан, собрав свой букет желаний. Ведь все они присутствуют в сексуальных фантазиях и могут быть реализованы в постели. Но тогда, может быть, прав и директор, давая свободу своим фантазиям. Он что-то начал говорить о Борромеевом узле в психоанализе Лакана. Узел этот представляет собой модель из триады сцепленных колец: Реального, Воображаемого и Символического. С некоторыми оговорками эту модель можно выразить через «Золотой треугольник», где символическое будет показано через вертикальный катет мышления. Тогда символическое и явиться фактором отрицания разума, что достаточно справедливо. Но даже из модели Лакана ясно, что никакой реальности для субъекта нет. Символическое способно так переформатировать разум, что он превращается в фильтр для реальности. Реальность с ее означаемыми и означающими искажается, как в кривом зеркале, образуя новые структуры бессознательного. Вот примерно это и произошло с директором. Мышление соткало в его логосе такую паутину структур, обосновывающую истинность его убеждений, что никакая логика, никакие доводы не в состоянии изменить его воззрения. Но насколько ложна его логика? Где то слабое звено его идеологии. Я часто завидую людям, которым не свойственна глубина мысли. Они могут отмахнуться от любой проблемы и жить себе припеваючи. Меня же омут познания увлекает в свою пучину, обещая явить истину, но то, что я нахожу там, вполне может оказаться горстью речного песка. Быть может, в этом моя беда. Однако в этот раз мною руководило вовсе не желание докопаться до корней проблемы директора. Разрушить конструкцию его идеологии мне было важно потому, что в нем я теперь угадывал отражение того, Другого, который возможно жил во мне. Возможно. Тайно. Жил. Ведь теперь, после его лекции, я ясно отдавал себе отчет в том, что меня тянет к Юдифь. И это не была любовь. И это даже не было желанием овладеть ею физически. И это меня пугало. Неужели я способен уподобиться этому человеку с наварененными губами и приторной улыбкой? Неужели мое либидо способно спровоцировать фантазии, где мое Эго подчинит меня ей с целью погубить меня? Но почему бы и нет? Ведь я же вижу признаки того, что начинаю смотреть на мир сквозь тень Юди. Что, если во мне есть нечто, что позволит сомкнуть ее воображаемые кольца рептилии и сдавить в точку ничто. Оставалось надеяться на мою волю и разум. Вспомнив об этих замечательных инструментах для ремонта души, я отложил свои размышления до лучших времен и занялся работой.
Вплоть до конца рабочего дня я так и не встретил Юдифь. А следующие два дня были выходными.
5.
Два выходнях дня мы с Ленкой провели на рыбалке. И там, среди сосен и дубов, у реки где мы купались и удили пескарей, завихрение мыслей, порожденная откровениями директиора, рассосалась в моем «Оно» самым естественным образом, Ничто идеологии его больного Эго, там, в лесу, стало слишком очевидным. Просто директор возвел в фетиш физиологический акт, также как обжора поклоняется еде, а футбольный фанат обожествляет футбол. На самом деле соитие не является высшим удовольствием. Да оно одно из удовольствий, но поставить его в центр бытия может только предвзятая логика. Любой фанат футбола подберет аргументы в пользу того, что футбол – лучшая игра на свете. Мы с Ленкой тоже не святые, но зачастую предпочитаем сексу удовольствие сна. И Ленке совсем не нужно, чтобы я бросил мир к ее ногам. Напротив, она не приняла бы в жертву даже бабочку. Нужно быть совершенно слепым или одержимым, чтобы свести всю огромность и красоту мира в точку кратковременного наслаждения. Оставался вопрос, что же так ослепило директора: идеи Лакана или сама Юдифь?