"Птичку... жалко!"

сторону кают-компании. Офицеры неспеша потянулись к выходу.
    К концу боевой службы, после такого продолжительного пребывания вдали от родного берега, человеком овладевала апатия и меланхолия, часто проявлялась сентиментальность. В своих мыслях все они словно находились в замкнутом круге, выход из которого – терпение и вера. Каждый мечтал о долгожданной встрече с родными и близкими. Между членами экипажа, во взаимоотношениях чувствовалась натянутость. Такие вот полуночные посиделки хоть как-то отогревали душу. Когда они прибудут домой, то через месяц это будут уже совсем другие люди. А пока, как и все одиннадцать месяцев, сильные духом мужчины искали самовыражения. Это приобретало разные формы: увлечение спортом; чтение книг, для духовного роста; изготовление различных поделок; в свободное время рыбалка и т.д.
        Обед закончился, и офицеры возвращались в свою «общую» каюту на «адмиральский час» сна. Они вернулись не все сразу, а шли вереницей, растянувшись по времени один за другим. Кто-то задержался, чтобы покурить, а кому-то, по служебным делам, надо было находиться с личным составом. Были и те, кто сегодня дежурил с повязкой на рукаве. Постепенно почти все они вернулись, чтобы в этот знойный день отдохнуть и поспать час. Предпоследним пришёл капитан-лейтенант Романов
- Все те же лица, - произнёс он равнодушно, со скучной физиономией.
Последним явился Виктор Сидяков, когда все присутствующие уже лежали в кроватях. В руках он держал чёрный потрёпанный портфель, с широкой красной полосой по диагонали. В таких, на службе, обычно переносят секретные документы.
- Вижу, что доктор не сопротивлялся, - подметил очевидный факт на лицо, Крутов.
- Да, доктор искупил свою вину, но помянуть Антистаса отказался.
- О, как! А чего это он? – удивлённо спросил Макаров. – Вроде бы ему ничто земное не чуждо.
- Обещал на девять дней прийти. Сейчас лечит адмирала, пить ему никак нельзя.
Сидяков достал из портфеля плоскую флягу и, открыв рундук, положил её среди вещей.
- Доктор кроме адмирала, ещё старпому копчик лечит, - дополнил сенсацией прежнюю информацию Виктор.
Управившись, он разогнулся и стал снимать с себя тропичку, чтобы на белоснежных простынях отдохнуло тело.
- Неужели у нашего неутомимого Рысина появился недуг? – с открытой иронией в голосе произнёс Романов. – Он же по поводу и без любит повторять, что все болезни у военнослужащего от низкой воинской дисциплины. Отсюда вывод…
- Док поведал мне врачебную тайну. «Героический» старпом пятился как рак от командира, когда он  «распекал» его по полной программе, и неудачно упёрся в вентиляцию.
- Главное, почта от родных и близких пришла, после обеда сухогруз будет швартоваться, - довольно, растягивая слова, произнёс Крестовский. – А на старпоме, как на собаке всё заживает.
- Я слышал на этом судне, и ларёк привезли, - дополнил разговор своей порцией информации о прибывшем посланце с Родины, Песков.
- Рано радуешься, забудь. Нам, как всегда, крохи, может быть, достанутся, -  охладил его ложную надежду на часть деликатеса Макаров. – Мурин нам в прошлый раз рассказал интересную историю про то, как подарок с берега в штабе делили.
- Он что присутствовал при этом? – ухмыльнулся Василий.
- Ему ларёчник штабной поведал. Есть у них там мичман такой, тот ещё жук. Фамилию забыл.
- Карпенко Тарас, - подсказал Сидяков.
- Точно, этот Карпенко ему в жилетку поплакался. В прошлый раз привезли товар, мичман разложил его, как там у них полагается, по заведённому порядку. Ждал прибытия Начальника Политотдела, который всё это распределяет, и крутился по своим делам.
- Знаем мы это распределение. Это тебе, это опять тебе… - усмехнувшись, вставил шутку Крутов.
- Вроде того. Вдруг открывается дверь и заходит особист. Тот, который главный, кап раз с красной рожей, в очках. Карпенко вытянулся  и глазами хлопает. Особист осмотрел хищно кучу добра и говорит:  
- Так мичман, мне пятнадцать тельников, пак кофе и два пака конфет. Всё это доставить в каюту.
Развернулся и на выход. Карпенко начал возражать, мол, НачПо распределяет, а он всего лишь мелкая сошка.
А особист как рявкнет:
- Я на тебя дело заведу!
Этот Тарас Карпенко прибежал к Мурину в каюту, трясётся весь.                                            
- «Мужики, что мне делать? НачПо с особистом ругаться не будут, а на меня всех собак спустят», – причитал он жалобно.
- Что тут сказать? – выступил в роли мудреца Романов. – Проблемы с совестью бывают и у тех, кто носит большие погоны. У них тоже ведь есть свои пороки.
- Его младший собрат, корабельный особист, не лучше. Капитан-лейтенант, а ведёт себя очень заносчиво, - вступил в разговор Сидяков. – Играли мы как-то на вертолётке в волейбол. Он в паре с механиком проиграл. Пролетел, уходи. Наступила наша очередь с Валентином Генераловым. Каплей начал просить чтобы ещё партию сыграть, а у нас обед заканчивался. Я отказал. Видели бы вы его лицо, как он зыркал глазами и скрипел зубами. Всё указывало на то: «Я тебе ещё припомню!».
- Ну и что было дальше? – нетерпеливо спросил Макаров, видя, что он не собирался больше продолжать повествование на эту тему.
- Да ничего особенного, при встрече отворачивался. Прошло шесть месяцев, и его заменили, другим «мохнатым ухом». «Пахарь моря» в союз укатил. Они же не могут как мы, до безумия, по двенадцать месяцев, лямку тянуть вдали от дома.
В кубрике повисла тишина, которую нарушил Руслан Макаров.
- Вот бы посмотреть на «образцово-показательный» скандал.
- Ты о чём? – произнёс в полудрёме Крутов.
- НачПо с особистом.
- Наивный. Ворон ворону, а дальше сам  всё знаешь.
- Нынешний вроде бы ничего, - заступился за работника невидимого фронта Крестовский, - учтивый такой, умные беседы о жизни ведёт.
- Хороший человек, это не профессия, - оборвал его рассказчик. - Ты от него лучше подальше держись. А то сначала будешь для него свой в доску, потом и сам того не    заметишь, как в «сексоты» запишешься, – Давайте поспим. Сегодня вечерний стол у нас будет, в виде формы общения.
Крутов зевнул в предчувствии сладкого сна. Вслед ему, через две секунды, зевнул Макаров.
- Ты чего дразнишься, меня повторяешь? – предъявил он претензии Руслану в шутку, с серьёзным выражением лица.
- Резонанс, друг мой. Как в радиотехнике, колебательный контур. Вон смотри и Костя зевает.
Через пять минут в кубрике, словно после щелчка выключателя, установилась тишина, было слышно только сопение и скрип пружин коек под переворачивающимися с боку на бок офицерами.
Не спал только один капитан-лейтенант Романов, он держал в руках книгу и лёжа дочитывал какой-то рассказ. Открылась дверь, вошёл лейтенант Вадим Пугачёв. Евгений оторвался от чтения.
- И где тебя носило? – шутя, с ухмылкой тихо спросил он.
Вадим устало махнул рукой, его от жары начало «возить», слипались глаза.
- После обеда флагсвязист пересаживается, наш важный «Перец».
- Этот неуравновешенный офицер? – продолжал шептать капитан-лейтенант, чтобы не разбудить остальных.
- Матросы каюту его драили, а меня туда «бычок» старшим послал.
Лейтенант быстро разделся, юркнул в койку, прикрывшись простынёй, сомкнул веки и стал «догонять» спящих товарищей.
      Через час по корабельной трансляции объявили: «Команде вставать, приготовиться к построению».
В дверь раздался стук. Она открылась, на пороге стоял матрос, подчинённый Макарова.
- Товарищ старший лейтенант, вас старпом вызывает к себе.
- Хорошо, иду, - с недовольством в голосе ответил Руслан. – Чтоб его командир и копчик замучили, - пробормотал он, когда за матросом закрылась дверь.
Все об этом знали, что больше всего на свете старпом боится вспыльчивого командира корабля.
Через пятнадцать минут офицеры вереницей потянулись на выход.
- Когда сухогруз принимать будем? – спросил Пугачёв на ходу у штурмана Пескова.
- Через час.
       Военнослужащие корабля и штаба с нетерпением ждали почту, вестей  с берега от родных и близких. После построения и инструктажа, экипаж разошёлся по боевым постам, службам и командам. Продолжалась обычная рутинная работа и служба. Проводились запланированные занятия, учёба боевому мастерству, отработка элементов задач по боевым тревогам, уход за материальной частью, работа с документами, исполнение приказов и других элементов в жизнедеятельности корабля. Несмотря на духоту и жару, необходимо было исполнять обязанности. Радисты сидели в приёмном радиоцентре на своих местах с наушниками в одних трусах, а у раскалённых дизелей нёс вахту, в таком же «наряде», личный состав БЧ-5. И те, и другие обливались потом.
   По трансляции прошла долгожданная информация: «Швартовой команде построиться. Место построения, шкафут правого борта».
По кораблю прокатилась невидимая волна, которая обострила эмоции и растревожила чувства у всего личного состава. Почта! Вот, что сейчас будоражило умы от матроса до офицера. Все до одного на корабле знали, что после этой команды будет подходить и швартоваться сухогруз. На верхней палубе закипела работа, готовились к приёму продуктов, овощей и пополнения других запасов. Всё происходило в привычном штатном режиме, действия команды расписаны были по определённому алгоритму.
Пришвартовалось судно, с него перешли прибывшие с отдыха офицеры штаба эскадры. Перегрузили  почту, с которой были не только письма из дома и пресса, но приказы и указы «свыше», руководящие документы, всякого рода служебные посылки. После этого заработал судовой кран. Кран-балка осторожно поднимала из трюма и опускала на палубу плавбазы мешки, ящики и бочки, где их в готовности ждала команда снабженцев. Умудрённый опытом, с большим сроком службы седой боцман, мичман Гаврилов, зычным голосом отдавал приказания матросам.
- Куда лезешь под кран-балку, сынок? Дома мамка ждёт. Мне тебя живым для неё нужно сохранить, - пресекал он всякие отклонения и нарушения правил безопасности.
Через каких-то минут двадцать по кораблю разлетелись конверты, телеграммы и газеты. У кого была возможность, те забивались куда-нибудь подальше и, испытывая волнение от разыгравшихся чувств, вскрывали один конверт за другим. Ведь письма скапливались в стопку где-то на почте, пока не попадали к адресату. Бывало и так, что с берега приходили и не совсем хорошие вести, даже драматичные. Молодым людям, если они были связаны с противоположным полом, пережить это было особенно трудно.
Офицеры штаба, в большинстве своём, находились уже в солидном возрасте, но и они были подвержены эмоциям, общей эйфории – эйфории почты.
     На юте стоял и курил, проницательно смотря в морскую даль, флагманский специалист ракетного оружия, капитан первого ранга Силин. Он не обращал ни на кого внимания. На его лице периодически появлялась улыбка умиления. К нему подошёл капитан второго ранга Потапчук.
- Что это ты Сергей Петрович улыбаешься, в задумчивости?
- Жена пишет, дочка внука родила. Этот внук у меня первый! Стою, и представляю, какой он будет, когда вырастет.
- А у меня сын Сашка в  ВВМУ подплава, Ленком поступил. Тоже радость.
Они поздравили друг друга.
Всё, что простиралось до границ дозволенного в семейной жизни, моряки делились друг с другом, облегчая порой душу.  В этих исповедях непременно были радости и огорчения, переживания и