- … Таким образом, обескровленные и рассредоточенные на обширной территории, остатки немецкой 20-й горной армии уже не представляли какой-либо опасности. Петсамо-Киркенесская операция была в целом завершена. Это был последний из так называемых десяти Сталинских ударов Красной Армии, нанесённых по немецко-фашистским захватчикам в 1944 году.
А на сегодня лекция закончена. До свидания. – Евгений Семёнович Яковлев, доцент кафедры истории, собрал со стола свои записи, сложил их в портфель и вышел из аудитории.
Учебный день подошёл к концу. Теперь небольшой перекур и можно спокойно сесть в кабинете и заняться изучением очередной главы диссертации своего аспиранта. Время поджимало, замечания надо было подготовить до выходных. Через месяц предзащита, а работа требовала ещё ссылок на архивные источники. Аккуратный стук в дверь оторвал Евгения Семёновича от чтения.
- Войдите!
В кабинет нерешительно вошел рыжеволосый молодой человек лет двадцати, ровный нос и тонко очерченные губы придавали ему сходство с кем-то знакомым, правда Яковлев не мог понять с кем.
- Евгений Семёнович, здравствуйте. Я Виктор Бауман, студент Вашего курса. Вы сейчас читали у нас лекцию о Великой Отечественной войне.
- Да-да… Вам что-то непонятно? – преподаватель с интересом взглянул на студента.
- Нет-нет! Я хотел спросить немного о другом. Так сказать, о личном.
- Слушаю Вас.
- Когда Вы рассказывали о Восточно-Карпатской операции 1944 года, Вы упомянули о некоторых эпизодах из своего фронтового прошлого. Скажите, пожалуйста, а не было ли в Вашей боевой биографии случая, когда Вы притащили из поиска раненого немецкого ефрейтора? Вы ещё попросили его не расстреливать. – в голосе студента явно звучало волнение.
- Знаете, Виктор, – на лице Яковлева появилось выражение задумчивости - будучи полковым разведчиком, я много раз доставлял командованию немецких "языков". И мне кажется, что я что-то припоминаю про этот случай. А почему Вы им интересуетесь?
- Понимаете, Евгений Семёнович, этим немцем был… - студент слегка запнулся - мой отец!
Бывший разведчик снял очки, пристально посмотрел в лицо студенту и медленно перевел взгляд на окно. На улице вовсю светило майское солнце, на деревьях зеленела молодая листва, среди которой на ветках расселись по-весеннему крикливые воробьи. Тёплый воздух слегка дрожал от испарений земли. Почти такой же весенний день был и в апреле 1944.
***
Линия фронта удивила своим затишьем. Только редкие выстрелы, раздававшиеся в ночи, подтверждали, что он наконец практически добрался до цели. А цель двадцатилетнего разведчика лейтенанта Евгения Яковлева была почти рядом – там, за линией фронта, были свои. Свои, к которым он пробирался уже двое суток.
Пробирался, не выполнив задание. Вернее, не так. Задание-то он выполнил, взял "языка", штабного оберфельдфедбеля. Вот только, уходя от преследования, когда он, задыхаясь от напряжения, тащил толстяка на спине, заткнув ему рот кляпом и связав руки, он в какой-то момент услышал за спиной странный сдавленный звук. Но разбираться было некогда. Он спешно продолжал двигаться в сторону фронта. Через час, когда звуки погони поутихли, Евгений решил сделать небольшую передышку, а заодно посмотреть, как там чувствует себя пленный.
К огромной досаде, когда лейтенант скинул с шеи связанные руки немца, тот кулём повалился на землю, устремив в небо мёртвые глаза.
- Ах, что б тебя! - зло прошептал разведчик. – Поймал всё-таки пулю. И что теперь делать? Тащить труп в качестве доказательства, что "язык" был?
Естественно, смысла в этом никакого не было. Необходимо что-то придумать, но, как назло, вокруг не было ничего такого, где можно бы поживиться новым "уловом".
Чертыхнувшись про себя, лейтенант продолжил движение в сторону своих, благо на этом участке фронта, как он помнил изученную карту в штабе полка, немцев практически не было. Но всё-таки лучше продолжить путь ползком. Мало ли…
Продвинувшись вперёд ещё метров на сто, он вдруг услышал шипение в воздухе. В небе вспыхнула осветительная ракета. Мгновенно сориентировавшись, Яковлев юркнул в ближайшую воронку и, упав на что-то мягкое, вдруг услышал сдавленный стон.
Моментально откатившись в сторону и приглядевшись, лейтенант обнаружил, что в воронке, скрючившись, лежит и негромко стонет немецкий солдат. Разведчик вскинул автомат, но тут же опустил. Немец приложил палец к губам. А потом одной рукой полез за пазуху и, вытащив нож, протянул его рукояткой вперед и прошептал:
- Хильфе. Хильфе, битте.
Яковлев машинально взял нож. Когда немец повернулся к нему спиной, лейтенант разглядел в неровном свете очередной ракеты на спине немца, чуть повыше правой лопатки, тёмное от крови пятно. Разрезав шинель и мундир, Евгений ощупал рану. Пальцы ощутили кусок металла.
Он вытащил рукавицу и сунул немцу в рот, чтобы тот не стонал, поудобнее взялся за рукоятку ножа и несколькими движениями выковырял из плоти небольшой осколок.
Немец стоически терпел боль во время этой операции. Лейтенант вытащил у него из-за пояса флягу, чтобы промыть рану, но в ней оказался шнапс. Плеснув водку на рану, он достал индивидуальный пакет и сноровисто наложил стягивающую повязку.
- Данке, - прошептал немец и вытащив здоровой рукой из кармана мундира половину плитки шоколада протянул её Евгению. Разделив необычную закуску поровну, разведчик отхлебнул шнапс и вернул флягу немцу, одновременно пытаясь сладостью перебить вкус немецкой водки.
- Что же мне теперь с тобой делать? – подумал Евгений. – Надо бы убираться отсюда подобру-поздорову, пока цел. А немец? Доползёт до своих?
Немец как будто прочёл его мысли и прошептал: «Битте, битте. Гитлер капут. Плен».
- Сдаёшься, что ли? Плен?
- Я, я. Гитлер капут.
Разведчик осторожно приподнял голову над краем воронки. «Вроде никого, можно попробовать переползти», - подумал лейтенант, одновременно высматривая в темноте следующую воронку, где можно было бы укрыться.
- Эй! Пошли! Ком, ком! - Подтолкнув немца, выбрался вместе с ним из воронки, и они поползли в сторону наших.
Как только в ночном небе вспыхивали осветительные ракеты, они замирали, вжимаясь в землю, потом продолжали двигаться к переднему краю. На всякий случай немец был перед глазами, немного впереди. По его тяжелому дыханию и иногда срывавшемуся с губ стону, было видно, что ползет он из последних сил. Рана мешала ему, вызывая боль. Наконец он остановился и, когда Яковлев подтолкнул его вперед, обессиленно покачал головой.
Делать было нечего. Не убивать же его после всего. Да и не смог бы Евгений убить. В схватке, в рукопашной – да. А вот так… заколоть, как свинью… Рука не поднимается.
Чертыхнувшись, он подполз к немцу, закинул его здоровую руку себе за шею и медленно, чувствуя, как силы начинают покидать и его, пополз в сторону своих, делая передышки и замирая, когда небо озарялось неровным светом ракет.
- Смотрите, хлопцы, кого там несет с той стороны?! – раздалось из темноты вместе со звуком передёргиваемого затвора. Вглядевшись, лейтенант увидел первую линию окопов.
- Не стреляйте, свои! – негромко крикнул измученный разведчик. – Я лейтенант Яковлев, полковой разведчик, возвращаюсь из поиска.
- Пароль!
- Ленинград!
- Киев! Гляди-ка, точно наш. – Сильные руки подхватили лейтенанта и втащили в траншею. – А это кто? "Язык"?
- Аккуратнее с ним. Он ранен. Доложите в штаб, что я вернулся с задания.
Через полчаса Евгений сидел в землянке и обстоятельно докладывал начальнику штаба о результатах разведки.
Рядом допрашивали немца. По удовлетворенному лицу помначштаба, который после каждого ответа немца что-то отмечал на карте, было понятно, что "язык" был действительно ценным и дал очень важные сведения.
- Только вот, товарищ капитан, разрешите просьбу? Если можно, не надо пускать немца в расход. Он сам сдался после того, как я его перевязал. Отправьте его в тыл, может останется в живых? Когда я свалился в воронке на него, немчура легко мог меня убить, но не сделал этого. Я не знаю, что им двигало, но после того, как мы разделили полплитки шоколада и выпили по глотку шнапса из одной фляги, я его убить не смог… Просто не смог.
***
Яковлев внимательно посмотрел на молодого человека. – После этого я своего пленного больше никогда не видел. Значит он смог выжить в плену?
- Отец мне часто рассказывал, что после допроса в штабе его отправили в медсанбат, где сделали операцию. А потом в числе других пленных немцев он попал в Саратовскую область, в лагерь, расположенный в Вольске. Там он познакомился с медсестрой, моей матерью, которая делала ему перевязки раны и, полюбив её, решил после освобождения не возвращаться в Германию, а остался жить в нашей стране, поехав с молодой женой к ней на родину в Ленинградскую область.
Всю свою жизнь он пытался разыскать лейтенанта, который спас его на фронте, навсегда запомнив его трудную для немецкого уха фамилию – Йакофлефф. Правда, кроме фамилии папа практически больше ничего о Вас не знал. Когда я стал постарше, он не раз говорил мне, что очень жалеет о том, что так и не смог найти Вас и поблагодарить за проявленное милосердие. Всё, что оставалось отцу, так это молиться. Втайне от всех молиться и верить, что спасший его лейтенант остался жив.
Папа умер пару лет назад, как раз перед моим поступлением в университет. И перед смертью завещал помнить лейтенанта Яковлева, который не убил его тогда, благодаря чему и я появился на свет… И, если позволите, Евгений Семёнович… - с этими словами Бауман подошёл к Яковлеву и крепко пожал ему руку. – Спасибо Вам за жизнь!
Действительно, я закладывал в рассказ основную мысль - человечность, даже на войне. 
Прочёл на одном дыхании! 
