И тем не менее Николаю Константиновичу, хотя он и предостерегал от «обобщительных попыток согласить несогласимое», провиделось, что люди найдут сопряжение несопрягаемого. Век оправдал провидение – в смелых проектах Ле Корбюзье и Бурова, в хельсинкском дворце «Финляндия», в вильнюсском жилом массиве Лаздинай. Как бы далеко ни расходились по разным полюсам естественная и рукотворная «вторая» природа, человек всегда будет находить соединяющие их световые лучи и путеводные нити.
Но само расхождение это не бесконечно. Человек-то безграничен в гениальных сопряжениях с природой. Но он может так оторвать себя от Матери-Земли, что поставит планетарную жизнь на край гибели. И такой предел близок. Дальше взаимоотталкиваться некуда, кроме как в пропасть.
Одна из устойчивых нынешних иллюзий заключена в том, что духовность непременно связана с крайним усложнением внутреннего мира личности, а согласие с природой есть нечто животно-травоядное, патриархальное, духовно обесточенное. Отпуск на даче, экскурсы по грибы, на охоту, на рыбалку – это так, для отдыха, для снятия городских стрессов. Но жить так все время?!
Рерих разрушает эту иллюзию. Именно – жить. Чем сложнее технократический мир человека, тем глубже должен погружаться в природу его духовный мир, «в каждом обиталище среди природы вопрос духовности тем сильнее должен войти во всю жизнь. Весь обиход бытия в природе не может ограничиваться какой-то технократией. <...>
...Никакие городские нагромождения, никакие башни вавилонские не заслонят путей к процветшему саду природы» [7].
Осознание этого приходит к человечеству с трудом. Не случайно первый экологический манифест, провозглашенный Рерихом еще в 1901 году в статье «К природе», потребовал, спустя треть века, не просто повтора, но и новых, трагических по сути постулатов. И назывался этот новый манифест уже «Боль планеты». После смерти Николая Константиновича боль успела превратиться в нестерпимую. Многие народы уже даже прибегают к сильным «анестезирующим средствам». Но окончательно преодолеть эту боль и эту болезнь в силах лишь все человечество общими, согласными деяниями.
Саморазрушение рода человеческого при разрушении им природы так очевидно в наши дни, что часто кажется исторически предопределенным, фатальным. Но Рерих не принимал этой фатальности. Не беспочвенной мечтой – реальной перспективой видится ему превращение планеты в сад будущего: «Если посадка каждого дерева заключает в себе уже мысль о будущем, то мысль об оживлении целых пространств есть уже настоящее устремление к светлому будущему. <...> Познавание, оживление, процветание – всегда будут неотложным заданием человечества» [8].
Все идет к тому, что свершится возвращение одумавшегося блудного сына – человечества – к отчему дому, к первоистокам природы. Когда это произойдет? Надежда у всех на XXI столетие. Дай-то Бог! Но, когда бы ни началось это всепланетное сближение, его непременно будет сопровождать одна характерная примета. Провидцы, пророки воскрешения природного естества в человеке, такие, как Вернадский, Швейцер, Пришвин, Рерих, станут грядущим поколениям куда более близкими, понятными, созвучными, чем своим современникам и даже нам, отдаленным от них полувековым временным пространством и уже осторожно вводящим в научный обиход (и безудержно – в моду) понятия: экология культуры, ноосфера, Живая Этика.
И еще один непременный спутник будет сопровождать наше возвращение к естеству: новейшее знание, восходящее к высоким абстракциям и высоким технологиям, все ближе будет соприкасаться и соединяться с живым знанием – многовековым народным опытом. Рационализм, господствующий в науке, по крайней мере, последние три столетия, обычно относится к этому опыту с недоверием, а то и с пренебрежением.
Конечно, в минувшем веке никто уже не сжигал целителей-знахарей «за колдовство». Но еще в последней его трети их поголовно объявляли шарлатанами. По крайней мере, в нашей атеистической державе лечение травами по народной рецептуре считалось если не вредительством, то уж определенно антинаучным.
Парадокс тут – в своеобразном невежестве научно-технической революции. Она нередко от порога отвергала свое генетическое родство с народным знанием о мире. Последнее, кстати, часто переплетено с древними поверьями, мифами, религиозными текстами и апокрифами. А «чистая», «аристократическая» наука не снисходила до того, чтобы отделять здесь зерна от плевел, металл знаний от пустой породы суеверий.
Лишь в конце XX века, споткнувшись о барьер в виде сложнейших проблем наследственности, мозга, человеческой личности и человеческих сообществ, их психологии, их многомерности, когда вдруг стали отказывать такие, казалось бы, универсальные орудия познания, как физико-математические методы, наука поубавила самоуверенности. И теперь все чаще ее великие революционеры открывают для себя то, о чем еще в 30-е годы XX века предупреждал Н.К.Рерих: духовное оскопление подстерегает людей, если они самоограничатся только новейшими знаниями, утилитарно необходимыми сегодня и в ближайшей перспективе, если за архаичными формами не сумеют разгадать великий потенциал якобы «устаревшей» народной мудрости.
В 1935 году, когда человеческая мысль готовилась сорвать запретные печати со страшной энергии, таящейся в атомном ядре, Николай Константинович написал коротенькую статью «Флора». О том, что нередко считают народные способы лечиться травами признаком глупости народа (по докладу одного исправника одному губернатору: «...иногда глупый народ лечится всякими растениями» [9]). Конечно, «каждая малейшая травка – на пользу» [10], и только ограниченный ум (если даже это ум человека с академическими званиями), не приемля все, что не входит в его представления об истине и пользе, объявляет ложными и бесполезными многие сокровища окружающего мира. Но дело даже не в этом. Ложна сама ориентация на сиюминутные, утилитарно-полезные ценности. На поверку и временем и практикой этот отсортированный узкий ценностный круг нередко заводит в тупики, быстро теряет свою кажущуюся неоспоримость и приоритетность.
Но как тут отличить истинное от ложного? Никак, если пренебречь всей совокупностью знаний, накопленных до нас, – и «полезных» и «бесполезных»: «Пусть из этих знаний не все приложимы сейчас, но для каждого полезного растения вы должны пройти весь луг, чтобы убедиться, где, что и как существует. <...> ...Заблуждение, что в старинной мудрости нужно изучать лишь кое-что, ибо остальное неприменимо. Но как же вы найдете это “кое-что”, если не ознакомитесь со всем?» [11]
Речь, как видим, идет о более общем явлении, чем опыт народной медицины, – о неком всеобъемлющем методологическом принципе, который обеспечивает приращение новых знаний и умений от века к веку. В отторжении «архаичного» опыта минувших поколений Рерих видит «иллюзию технократии с ее специализацией» и даже «безумные формулы о мечтании уравнять все человеческие мозги» [12].
В равнении под одно, в стандартизации умов и душ, нараставшей в XX веке от десятилетия к десятилетию и принявшей особо опасные размеры после великой информационной революции, впечатляющих успехов кибернетики и электроники, – во всем этом уже на заре открытий, преобразивших к нашим дням лик планетарной цивилизации, предчувствовал Николай Константинович великую опасность для духовности человечества. Опасность эта – в союзе невежества и новейших достижений науки.
Такой союз может совершить любое насилие над естеством жизни. Причем гораздо более губительное, чем можно ожидать от самой тоталитарной, самой тиранической власти: «Это чудовище гнездится в гораздо более многочисленных ущельях, нежели предполагается. Самая опасная жестокость, как ужасная форма невежества, живет не в каких-то судах или около тронов и кафедр, нет, она притаилась в множайших очагах семейной и общественной жизни» [13].
Не растерять по пути в будущее, не упустить через дырявые руки те драгоценности, что кристаллизовались в опыте предков, важно не только из утилитарной выгоды (как не использовать то, что может дать огромные дивиденды?!), а важно еще и потому, что в противном случае распадается связь времен, нарушается природный закон смены жизненных поколений, естественного прорастания новых почек на многовековом древе познания. Гидропоника, выращивание гомункулов в колбах, целых растений из изолированных клеток – все это хорошо для лабораторных экспериментов. Но историческая гидропоника никогда еще ни к чему доброму не приводила. Не потому ли таким тревожным сигналом стало для Николая Константиновича, казалось бы, частное, единичное сообщение о том, что «в некоторых школах предполагается исключить изучение классиков»: «...какой это будет ужас, если всюду и во всем воцарится ограниченный техникум со всеми ужасами условной специализации» [14].
Это еще не костры из книг. Но это уже первый шаг к кострам. К сожалению, рукописи не горят лишь в философско-поэтическом смысле. В жестокой реальности они – ох как еще горят! И книги горят. И библиотеки. И выжигаются дотла накопленные людьми за целые столетия знания и опыт. Кропотливое их наращивание незаменимо никакими блистательными «прорывами» мысли и интуиции в будущее. Да и сами эти прорывы невозможны без опоры на древнейшую, накопленную за тысячелетия мудрость. Обращаясь к опыту Китая, Рерих замечает, что «тома китайской медицинской литературы заключают в себе все исследование китайской естественной истории – замечательное собрание наблюдений за тысячелетия» [15].
За тысячелетия – вот что важно. На протяжении многих веков крутые повороты истории и природные катастрофы не раз ставили под угрозу это эволюционное накопление опыта. Но у великого народа хватило мудрости не перечеркнуть его с каким-либо очередным революционным поворотом. Хватило осознания того, что «в каких бы не понятных для поверхностного наблюдателя формулах ни сообщалась истина – она все же останется таковою при глубоком, а главное, непредубежденном изучении этого иероглифа» [16].
Рерих, может быть, первым отказался от такого распространенного отождествления сомнения и отрицания. Древний философский принцип «Подвергай все сомнению», сомнение в истинности своих знаний («Я знаю то, что я ничего не знаю») – это одно. И совсем другое – бездушное, разрушительное отрицание, не несущее в себе ни поиска истины, ни освобождения от отживших свой век догм. В последнем случае за утверждение новых истин выдается насаждение власти тьмы и невежества. По мнению Николая Константиновича, «путь отрицаний уже давно сопричислился к путям невежественным. Новейшие открытия лишь подтверждают глубокую связь человеческого мышления во всех веках и народах. Непонятные нам формулы происходили или от особенности языков, или от сознательного желания сберечь лишь в определенных руках ценные знания» [17].
И – главное – Николай Рерих был первооткрывателем того природного, естественного закона, по которому выживают или, наоборот, рушатся и гибнут человеческие
