цивилизации. Непременным условием их жизнеобеспечения и внутренней устойчивости является непрерывное наращивание вековых колец древа культуры, исторического опыта, знаний, мудрая мера между новаторством и традицией.
Да, внешне все может выглядеть как и в неодухотворенной разумом природе: великие державы и империи гибнут под ударами вселенских катастроф или иноземных нашествий. Но все же человеческие сообщества – не популяции динозавров. Даже самые страшные войны, внешние катастрофы, смены цивилизаций не в силах уничтожить эти сообщества, если сами они не нарушают великий закон саморазвития культуры.
История Китая – тому пример. Но и история России тоже. Нашествие Батыя не оборвало золотые века древнерусской культуры, хотя в огне этого нашествия погибло столько ее великих памятников. Уже ко временам Сергия Радонежского и Дмитрия Донского отечественное искусство, как Феникс из пепла, блистательно возродилось во фресках и иконах Рублева и Дионисия и потом уже – через храмы Василия Блаженного и Вознесения в Коломенском, через московское барокко, через плеяду великих художников и поэтов петровской и екатерининской эпох – неизменно поднималось до вершин своих золотого и серебряного веков, до лучших творений XX столетия.
Но как раз XX век небывало обострил противоречия между цивилизацией и культурой и в России, и в Китае, да и во всем мире. Одним из первых отметил это Николай Рерих, предупредив нас всех о великой сейсмической опасности уже не для отдельных народов и государств, а для всего человечества. Внешне это воспринимается сегодня как реальная возможность экологического «конца света». И люди срочно начинают искать пути спасения в принятии экстренных мер, которые опираются на достижения нынешней цивилизации – от безотходных технологий до строгих природозащитных законов.
Все это, конечно, необходимо. Но при этом главные пути спасения надо искать глубже, в сохранении, защите вековых корней древа культуры, включающей в себя и опыт мудрого, духовного отношения человека к среде своего обитания, будь то лес и река рядом с первобытной стоянкой или все околоземное пространство, «малая родина» – провинциальная глубинка или бескрайние просторы огромного государства, которое мы зовем Отечеством. Трагедия природы в нашем веке предопределена трагедией духовности, ее тоталитарным уничтожением. Никто, может быть, не доносит до нас эту истину, это предупреждение, открывающее, кстати, и путь к спасению, в такой ясной, такой неопровержимой форме, как это делает в своих произведениях
Николай Рерих, провозглашающий единение людей под Знаменем Мира, знаменем Культуры.
Мы привыкли отождествлять понятие «родина» с природой отчего края, неотделимой от бытия своего народа. Не драгоценный орнамент этого бытия – само оно, естественно продолженное и воплощенное в дыхании весен и зим, в плавном или, наоборот, бурном течении рек.
Отсчет такого понимания идет от Библии, от Екклезиаста. Помните? «Род проходит и род приходит, а земля пребывает вовеки» [18]. Или от более позднего, уже в XX веке, отождествления у многих прозаиков и поэтов (у Хемингуэя, например, в «И восходит солнце») – в полемике с Екклезиастом – земли и рода, народа: род бессмертен, пока его земля пребывает вовеки.
Но вот Николай Рерих напоминает, что, оказывается, и то и другое мировосприятие свойственно было людям задолго до нас и даже до Библии: «Мудрые древние майи оставили надпись. Ей три тысячи лет: “Ты, который позднее явишь здесь свое лицо! Если твой ум разумеет, ты спросишь, кто мы? – Кто мы? Спроси зарю, спроси лес, спроси волну, спроси бурю, спроси любовь! Спроси землю, землю страдания и землю любимую! Кто мы? – Мы земля”» [19].
И как продолжение того же гимна: «Припадая к земле, мы слышим. Земля говорит: все пройдет, потом хорошо будет. И там, где природа крепка, где природа нетронута, там и народ тверд без смятения» [20]. Но молвлено это Рерихом не вообще о земле, а о новгородских и псковских краях. При этом речь идет не столько об исторических местах и памятниках древности. Речь – о природе первородно русских мест. От общей панорамы пролегает тропинка к единичному, конкретному роднику, что бьет из-под земли в селе Мшенцах. А от него – назад, к панорамному видению всей родной земли: «Точно неотпитая чаша стоит Русь. Неотпитая чаша – полный, целебный родник. Среди обычного луга притаилась сказка. Самоцветами горит подземная сила.
Русь верит и ждет» [21].
Впрочем, Рерих прозорливо предупреждает: «Указание на многие девственные места Руси вовсе не следует понимать в том смысле, что вопрос экономии природой у нас находится в благополучном состоянии. Конечно, у всех бездна разбросанных по всей будничной жизни примеров холодной жестокости при обращении с природой, жестокости необъяснимой, доходящей до нелепости. <...>
Скажут: “Об этом ли еще заботиться? На соображения ли с характером природы тратить время, да времени-то и без того мало, да средств-то и без того не хватает”» [22].
Не правда ли, знакомая ситуация по последним десятилетиям? И особенно по последним годам, когда за разрушительное разбазаривание природных ресурсов России вслед за государственными монстрами типа Минводхоза застойных времен принялись предприниматели-нувориши и местные удельные князья, один за другим объявляющие свой «суверенитет» над общенациональными богатствами. Все это наносит сокрушительный удар не только по образу жизни народа, но и в самое его сердце.
«Вспомним озерную область – губернии Псковскую, Новгородскую, Тверскую с их окрестностями Валдая, с их Порховскими Вышгородами, с их привольными холмами и зарослями, смотрящими в причудливые воды озерные, речные. Как много в них грустной мелодии русской, но не только грустной и величавой, а и звонкой плясовой, что гремит в здоровом рудовом бору и переливается в золотых жнивьях» [23].
Вот что рушим.
Выше говорилось, что Рерих обращается к этим местам не только в силу их исторической значимости, подчеркивая природную их самоценность и очарование. Но и история тут, конечно, не сама по себе.
Не так еще давно у нас замалчивались взаимозависимость и взаимовлияние друг на друга природы, характера и истории народа, так глубоко проанализированные в свое время Ключевским. Сейчас, слава Богу, сия полоса миновала. Но можем ли мы сказать, что в нашем отношении к природе и особенно в воздействии на нее мы стали дальновиднее, мудрее? Заботимся ли, говоря словами Николая Константиновича, «о сохранении мест, уже освященных природою, о сохранении исторических пейзажей и ансамблей» [24]?
У одного литературоведа вычитал я такую мысль. Горько, конечно, что не сохранились усадебные здания в блоковском Шахматове. Но не все еще потеряно, пока вокруг сохранились речки, поля, леса, окружавшие Блока. Катастрофа произойдет, если утратим обычную подмосковную природу этих мест. Вот тогда кончится блоковское родовое гнездо.
Мало кто понимал это в XX веке – разве что поддерживали на приличном уровне клумбы и парки усадеб-музеев, да и то не везде. Чего стоит кощунственное возведение химзавода рядом с Ясной Поляной! Рерих понимал. «О сохранении исторических памятников, – писал он, – теперь, слава Богу, скоро можно уже не говорить, на страже их скоро станут многолюдные организации с лицами просвещенными во главе. Но мало охранить и восстановить самый памятник, очень важно, насколько это в пределах возможного, не искажать впечатления его окружающим» [25]. Другими словами: не губить окружающую памятник родную природу до такой степени, что она начинает искажать впечатления и от самих духовных наших святынь.
Солнечно-земные связи, играющие доминантную роль в возникновении и развитии всего живого на Земле, в том числе и рода человеческого, нашли адекватное уровню нынешних знаний выражение в работах Вернадского, Чижевского, Циолковского, в строгих математических формулах и символах. Человек ранее, хотя и находился в полной зависимости от заатмосферных сил и энергий, практической возможности влиять на эти силы и энергии не имел. Выход его в космическое пространство в корне меняет ситуацию.
И потому так актуально ныне еще одно мудрое, суровое предупреждение: «Кто-то пытается схватить за горло само пространство... <...> И трудно себе представить, что может произойти, если человечество вступит и на такой путь насилия. <...> Одно ясно, что люди в обоюдной ненависти способны вызвать к действию самые страшные разрушительные энергии. Если в данную минуту еще не происходит какого-то потрясающего взрыва или каких-то губительных эпидемий, то это еще не значит, что их вообще не может быть. Люди опять-таки обвиняют далекие солнечные пятна во всех своих безумиях. <...> Наука уже вступила в океан новых энергетических опасностей, а люди легкомысленно пытаются изнасиловать и отравить само жизнедательное пространство. Куда же приведет такой “прогресс”?» [26].
Теперь неосторожное, недальновидное приведение в действие мощных сил и энергий в масштабах всей Земли и околоземного космоса может губительно сказаться на судьбе планетарной жизни. И если для людей во все века важно было осознавать и беречь свое духовное родство с окрестной средой, то ныне с не меньшей остротой обозначилась его духовная связь с природой, простирающейся за околицей планеты, «связь человеческого духа с космическими явлениями».
Если в человеческое бытие входят космические расстояния и энергии, то значит – в него входят и отдаленные последствия: «Мы вызываем к усиленному напряжению неизученные силы и при этом поразительно мало озабочиваемся изучением этих космических воздействий. <...> Мы также легкомысленно готовы признать <...> случайные аспекты могущественных энергий, не задумываясь о том, на какие именно расстояния и с какими именно последствиями происходят эти, казалось бы, простые вызывания» [27].
Ускорения научно-технического прогресса деформировали естественный, веками складывавшийся уклад и темп жизни. Деяния человека не успевают нынче пройти должную проверку прежде, чем он переступит Рубикон теоретических моделей, сомнений, экспериментальных изысканий.
Если в минувшие столетия скорости, технологические процессы, применяемые материалы создавали естественное растяжение событий во времени, предоставляли людям возможность подготовиться к этим событиям, обдумать разные варианты решений, то в XX веке над ними все время нависают следующие один за другим цейтноты. И когда эти цейтноты люди пытаются снимать с помощью быстродействующей электронной техники, она на самом деле не обеспечивает им победу над временем.
Конечно, Николаю Константиновичу неведомы были сегодняшние компьютеры. Но ему ведома была, может быть, самая опасная болезнь компьютерной революции – слепая вера в то, что любые сценарии грядущего прочитываются, проигрываются на ЭВМ: «Все человеческое мышление сейчас очень виновато в том, что уклонилось в сторону условной механизации, не производя длительных предварительных испытаний» [28].
Не таким-то безвредным для самого человека
