Мы не просто имеем историю ХХ века исковерканной, у нас её вообще нет. Окончательно освободить эту научную дисциплину от влияния той или иной идеологии, по-видимому, уже невозможно, но абсурдно и нелепо довольствоваться только лишь идеологией.
Одним из главных стереотипов о Гражданской войне до сих пор остаётся пресловутый «белый террор». Однако это представление лишено какой-либо конкретики. В чём вообще он выражался? Это белые жгли пленным ноги в огне, сдирали кожу, выкалывали глаза или это пленных белых пытали всеми известными видами пыток? Прибивание погон гвоздями, закапывание ещё живых людей в землю, взятие семей в заложники, осквернение тел погибших, морение городов голодом. Разве что-либо подобное было у белых? Могло ли такое у них быть? Можно ли употреблять выражение «белый террор», если единственным реальным репрессивно-карательным органом у белых была контрразведка? Советский агитпроп раздул её до неописуемых размеров, когда в реальности её отделения никогда не превышали нескольких десятков человек, большинство из которых составляли те, кто с помощью этой службы желал ускользнуть от фронта и любой активной деятельности. ЧК же насчитывала десятки тысяч и отнюдь не малодушных бездельников. Историк спецслужб Симбирцев писал по этому поводу: «Даже самые жестокие в плане методов работы контрразведки белых проигрывают террору ЧК, и уж точно проигрывают в том плане, что никоим образом не ставили никакой «белый террор» на поток».
Гуляющая по энциклопедиям и справочникам цифра в 300 тысяч жертв «белого террора» малодостоверна, поскольку сюда относят и погибших непосредственно во время боевых действий и убитых махновцами, григорьевцами, петлюровцами и самими красными (к примеру красными партизанами), оперировавшими на номинально белых территориях. А вот ни у кого не вызывающие сомнения масштабы Красного террора в два миллиона трупов, вполне могут быть и должны быть увеличены, ибо при этом не учитываются первая волна расказачивания на Дону (не менее 800 тысяч) и умершие от искусственно вызванного голода (их вообще никто не считал). В то время как общеизвестны декреты, телеграммы, резолюции и приказы большевистских вождей, предписывающие уничтожение людей по классовому признаку (как то требования «массовидности террора» Ленина, декрет о расказачивании Свердлова, статьи Лациса и богатое литературное наследие Троцкого, который один из своих опусов так и озаглавил «Терроризм и коммунизм»), нет ни одного официального приказа или частного поручения с белой стороны о преследовании непричастных к войне людей. Апологеты равной ответственности постоянно цитируют приказ генерала Розанова (бывшего эсера) о заложниках, забывая добавлять, что на практике это никогда не было реализовано. Приказ вскорости был отменён по распоряжению министра юстиции Старынкевича, между прочим оппозиционера Колчаку, члена той же партии эсеров. Историк Звягин, специально изучавший судебное дело белой Сибири, отмечал: «Даже в условиях гражданской войны власти Сибири допускали либерализацию исполнения наказаний... сохранялись разнообразные легальные способы выйти на свободу». Широко практиковалось освобождение на поруки или под надзор. Эти меры применялись в том числе и к лицам, уличённым в большевизме. У белых всё-таки доминировали соображения законности. Показательным примером может служить эпизод с большевистскими налётами на тюрьмы в Омске, когда 580 заключённых Александровского централа отказались бежать и предпочли отбыть наказание, такое же произошло в омской областной тюрьме. Как пишет генерал Зуев: «Все жестокости, имевшие место в белых армиях носили случайный характер. Гуманный дух законов Белых Правительств стремился смягчить самочинные расправы и ввести их в русло беспристрастной Фемиды». Красные арестовывали, расстреливали, основываясь лишь на факторе классовой принадлежности, гос. служащих, офицеров, дворян, священников, купцов. На пике этой волны достаточным поводом для обвинения служила интеллигентная внешность. Белое руководство в принципе не могло применять такие меры, из моральных и юридических соображений. При том что матросы и рабочие были опорой большевиков, никаких репрессий и даже дискриминации к ним не применялось. Лучшие части в армии Колчака состояли из рабочих, Ижевского и Воткинского заводов. Каппель безоружным в одиночку посещал митинги рабочих. Шахтёры Донецкого района, отличавшиеся большевистскими настроениями, наравне со старыми добровольцами были влиты в ряды Дроздовских полков, главной ударной силы ВСЮР (после того как в дозоре несколько новобранцев сбежали, убив офицера, оставшихся солдат-шахтёров всего лишь погоняли строевой). Белоэмигранты деятельно помогали восставшим матросам Кронштадта, своим недавним ярым противникам (при чём связистом к ним пробирался морской офицер Вилькен).
Резня офицеров в Гельсингфорсе, Кронштадте, Киеве и Севастополе, расправа над юнкерами в Москве, обстрел из орудий Ярославля, казни заложников в Петрограде в отместку за покушения на Урицкого и Ленина, казни заложников в Пятигорске, беспрецедентная жестокость чрезвычаек в Одессе и Харькове, расстрелы семей восставших рабочих в Ижевске и Воткинске, расстрелы тысяч рабочих в Астрахани, сжигание станиц донских, кубанских, оренбургских и уральских казаков, массовые убийства мирных жителей в Щеглове и Николаевске-на-Амуре в конце Гражданской войны, кровавая зачистка Крыма и травля газом тамбовских крестьян уже после её официального окончания, но едва ли сыщется хоть один населённый пункт, который бы «залили кровью» белогвардейцы.
Красный террор наглядно подтверждают десятки, если не сотни фотографий трупов со следами пыток, фотографии переживших пытки людей, фотографии непосредственно самого процесса пытки (есть и такие). Красный террор подробно описывается в сотнях, если не тысячах воспоминаниях очевидцев и прямых его жертв. О нём свидетельствовали люди разных национальностей, разных вероисповеданий, разных классов (от дворян до крестьян), разных политических взглядов (от монархистов до эсеров), разных стран (от американцев до японцев). Красный террор зафиксирован официальными представителями международной миссии Красного Креста и сотрудниками посольств ряда европейских государств. Деятельность ЧК расследовали профессиональные юристы. По поводу Красного террора в 1919-м году заседала комиссия Сената США. Красный террор официально осуждён швейцарским судом во время процесса над Конради и Полуниным. У советской власти было семьдесят лет, чтобы собрать богатый материал по «белому террору», если он в самом деле существовал — да ещё в таких ужасающих масштабах, как о том писали пролетарские историки. Но ничего нет. При внимательном изучении все предъявляемые обвинения рассыпаются. Миф о семёновском застенке, где, якобы, сотнями морили людей, убедительно опровергнут местным краеведом Карабановым. Жестокость «анненковщины» опровергли сами большевики. Сейфуллин, судя по его воспоминаниям, прекрасно пережил и белую тюрьму, и «вагоны смерти», где его и других заключённых не пытали и не убивали. Все прочие «злодеяния» Анненкова опроверг Гольцев. Бывший штатный политрук и глубоко советский человек, при подробном разборе биографии этого атамана он пришёл к убеждению о его полной непричастности ко всем приписываемым ему преступлениям. «Пыточные» Унгерна ещё во время Гражданской войны специально искал, но так и не нашёл генерал Молчанов, не нашли их и красные. Если барон и применял «террор», то против своих же собственных подчинённых. Во время похода на Троицкосавск Унгерн даже запретил просто заходить в дома местных жителей. А ведь это самые одиозные или пользующиеся такой славой белые. Но и они по сравнению с Землячкой, лично расстрелявшей сотни людей, или Саенко, сдиравшим «перчатки», выглядят невинными овечками. Где же «террор»?
Советская пропаганда любила приписывать свои преступления другим. Подобно тому, как убитые полицейские и жандармы стали «павшими борцами за революцию», тела замученных каппелевцев выставили в Иркутске напоказ как «жертв кровавой колчаковщины», позже в такие же «жертвы» превращали казнённых самими китайцами хунхузов. Главный страдалец от «белого террора» в Сибири Лазо был вообще казнён японцами, а не белыми, и, по свидетельству итальянского журналиста Клемпаско, его расстреляли, но не сжигали. Советские источники в принципе не могут служить доказательством чего-либо. В тоталитарном государстве, где любая антисоветская критика является уголовно наказуемым деянием, история как наука не существует, и даже мемуары в такой обстановке пишутся с оглядкой на «большого брата». К эмигрантской критике белых тоже стоит относиться осторожно. Во всех ссылках, статьях и книгах о Первом Кубанском походе, фигурируют воспоминания Гуля, увлекавшегося более тыловой стороной, чем описанием боевых действий. Подразумевается, что это взгляд изнутри, но автора с большой натяжкой можно назвать «белым». По окончании похода он покинул ряды армии и больше в неё не возвращался. А ведь Гражданская война продолжалась ещё два года. Для офицера поведение довольно сомнительное. Ко всему этому Гуль был большим почитателем Керенского и, следовательно, с белыми у него было идеологическое расхождение. Не сгущал ли он вольно или невольно краски? Другой «свидетель» ужасных расправ — Венус неизменно всплывает при любом упоминании о дроздовцах. Хотя, строго говоря, дроздовцем не был. В походе Яссы-Дон не участвовал, к белым присоединился лишь в середине 19-го года. А книгу свою писал в Советском Союзе в 26-м году. Советским гражданином Венус стал уже с 25-го года, хотя на это время приходился пик борьбы белой эмиграции с советской властью. Ещё Врангель был жив, РОВС был действенной силой, боевая организация Кутепова совершала вылазки. В 27-м в Крыму белые «недобитки» угоняют судно в Болгарию. Поскольку жестокости красных Венус не касался, возникают оправданные подозрения в выполнении идеологического заказа. Известный обличитель «врангелевщины» Калинин (в армии не служивший) в том же году и там же написал свою книгу-приговор. В последних изданиях это учли, уведомляя, что «обличительно-уничижительная лексика» была «попыткой дистанцироваться от своего недавнего контрреволюционного прошлого». К сожалению, не всегда и не все это понимают. Врангелевский период не обходится также без Раковского. Но его даже далёкий от российских реалий английский журналист Бекхофер уличал в «политической предвзятости». Белая «атаманщина», в адрес которой и раздаётся больше всего обвинений, из мемуаристов главного противника имеет в лице генерала Будберга. Хотя от этих самых атаманов его отделяли сотни километров. Слухами он не брезговал и критиковал всё и всех, начиная с Колчака. При этом сам ничего не делал. На передовой вообще не появлялся. Будберг очень возмущался устоявшейся в Гражданскую войну традиции,
| Помогли сайту Праздники |
При цитировании ссылка на сайт обязательна. Exsodius 2008 - 2025
18+