нему:
— Уважаемая Елена Викторовна. Сообщаю вам официально от лица нашей организации. Вам будет предъявлено обвинение в попытке сорвать акцию молодёжной организации, официально разрешённой Правительством России и Москвы, и в преднамеренной порче важных документов. Можете не сомневаться: все положенные санкции, предусмотренные Законом по этим статьям, будут к вам применены. Потому что за доказательствами в суде дело не станет.
Потому что к счастью, всё, что здесь происходит, снимается на наши, — он хлопает рукой по животу, и указывает на наши пуговицы, — бортовые камеры. Равно как и ведётся аудиозапись всех наших разговоров и переговоров. А кроме того, документы, которые вы столь опрометчиво уничтожили, являются лишь нотариально заверенными ксерокопиями подлинных документов. А они — у меня. И я с удовольствием предъявлю их вызванным вами представителям полиции, или другим официальным лицам или структурам.
Он показывает пакет из пластика, где и правда лежат все вышеназванные, и ещё многие другие, документы.
Женщина краснеет, затем кровь отливает от её лица. Но выражение на этом самом лице не изменяется — вот что значит огромная практика и сила воли проф. Администратора! Елена Викторовна молча разворачивается и быстро уходит внутрь заведения. Влад говорит несколько утратившему свой холёно-самоуверенный вид типчику:
— Возможно, у вашей хозяйки сложилось неверное мнение о нас и нашей организации. Она не дослушала. Но вот наше официальное заявление. Для вас, для неё, и для прессы: Мы не желаем нанести коммерческий вред вашей организации. Мы просто хотим, чтоб наши сограждане задумались о месте и способе приёма пищи. И продуктах для своего рациона питания. И о своём здоровье.
Потому что наша организация ставит своей основной целью восстановить здоровье нации. Что и записано в нашем Уставе. — Влад трясёт этой книжицей, но серый костюм на неё даже не смотрит.
Молча этот холуй разворачивается, и так же молча уходит за хозяйкой. Которая явно времени не теряла. Потому что не проходит и четырёх минут, как из ближайшего переулка к нам выбегают шустрые и борзые молодчики в капюшонах и масках, и с резиновыми дубинами в руках. И много их — аж целых двенадцать человек. Ой, как страшно…
Наивные сопляки. Со всех сторон Макдунальдс подстрахован нашими парнями. И если мы вдвадцатером легко раскидали семьдесят профессиональных каратистов, то отлупить так, чтоб не встали, десяток доморощенных качков — как отобрать леденец у младенца… Даже стыдно. Так что пока наши в тщательно накинутых таких же капюшонах и новых пластимасках лупят чужих прихвостней, мы просто отходим чуть в сторону, и продолжаем… работать.
Драка закончилась едва начавшись. Отключенных придурков ребята отволакивают в тот самый переулок, из которого наши и выскочили, а на Тверской раздаются завывания быстро приближающихся сирен. Менты. В-смысле — полиция.
На некоторое время нашу деятельность приходится приостановить. Чтоб «прогуляться» по выражению старшего наряда, вежливо представившегося нам, лейтенанта Слепнёва, до участка. У входа в который уже ждёт наш адвокат. А с ним — и два помощника. А мы «препятствий» нашему задержанию не чинили! Сразу согласились «проследовать». И вообще — мы тщательно придерживаемся полученных инструкций.
Сильно помогает и звонок начальнику местного РОВД от прокурора района.
И поскольку с документами у нас и правда, всё в порядке, а о том, кто это выскочил из проулка, и кто этим выскочившим навалял, мы не имеем ни малейшего представления, и в связи с тем, что их никого так и не поймали, и даже «отрубленных» и где-то-там валяющихся, не нашли, «досадный инцидент-недоразумение» становится исчерпан через полтора часа. И нас «любезно» возвращают даже на то же место, где произвели наше незаконное, как выяснилось, задержание «до выяснения обстоятельств».
Ну вот теперь, когда они «выяснены», и все «изъятые для изучения» материалы нам любезно возвращены с подобающими (Адвокат проследил!) извинениями, мы можем смело продолжать свою общественно полезную и социально ответственную деятельность, направленную на сохранение здоровья Нации.
Что мы и делаем. Ещё добрых два часа, пока поток желающих поужинать не превращается в ручеёк, а пачки наших проспектиков не превращаются в тонюсенькие стопочки. А у меня они так и вовсе — закончились. Как обозначил это дело Андрей:
— Это потому, что у тебя улыбка такая… Хищная! Уж больно похожа на оскал акулы. Типа: попробуй не возьми — голову откушу!
— Это неправда. — я и обижен, и польщён одновременно. Вот какой я, оказывается, «крутой», — И вообще: я незлоблив и безопасен. Как… Как… э-э… цыплёнок!
— Ну вот. Ты даже сравнения не можешь подобрать. Настолько незлоблив.
Дружно ржём. Тут как раз подходит всё так же стоявший в сторонке Владимир. Поправляет пальцем микрофон в ухе:
— Всё. Операция окончена. Тренер приказал закругляться. Грузимся в машину, которая ждёт вон в том переулке.
Машина оказывается доработанным микроавтобусам «Фольксваген». С тонированными стёклами. И — готов спорить! — меняющимися, словно у Джеймса Бонда, номерами. И сидя на боковом сиденье, и глядя на ещё незасохшую кровь и её размазанные потёки на резиновом половичке, понимаю я, куда делись нападавшие балбесы, да так, что их не нашли. Спрашиваю как бы невзначай:
— Далеко их отвезли?
Водитель, незнакомый мне мужик лет сорока, явно в пластимаске, не оборачиваясь говорит приятным баритоном с несколько нервным смешком:
— Меньше знаешь — лучше спишь. Да и здоровье… лучше сохранится.
Я хмыкаю:
— Точно!
Водитель, помолчав, смилостивливается:
— Нет, не далеко. В лесополосу у водохранилища. Мобилы отобрали, руки-ноги связали. Освободятся и до дороги дотопают… Ну, или доползут — к утру.
— Супер. Ай да мы. Ай да вы. Наверняка никто из них не был в сознании, пока всё происходило! И на головах были чёрные мешки.
— Ясен пень! Не впервой. Но я вам ничего не говорил.
— Ха! Ясен пень! А мы ничего и не спрашивали!
Прибыли в Клуб к восьми вечера.
Всю оставшуюся дорогу мирно молчим, переглядываемся с кривоватыми улыбочками, и прикидываем. Что наши, группа прикрытия, уж наверняка все эти три с лишним часа провели на канвасе — тренируясь, ясно. И нам теперь нужно как-то нагонять.
Моемся, переодеваемся. И — в подвал! А там уже все перешли на прохождениеТретьего. Ну и мы присоединяемся.
Лично мне с третьим Уровнем сегодня подфартило.
2. За Родину!..
В-смысле, с конкретикой действий. И их однозначностью. Всё — чётко и ясно!
Потому что прихожу в себя я в траншее, и вот что удивительно: на мне униформа! Вроде, такая, как была у бойцов Красной Армии в сорок первом году. Сапоги, штаны, гимнастёрка. И даже на голове пилотка… А в руках — винтовка Мосина. С оптическим прицелом. И слышу я звуки выстрелов, в затылок светит яркое и жаркое солнце, и тяжёлые, едкие запахи так и бьют в ноздри! Пахнет и порохом, и свежеразрытой землёй. И…
Кровью. Уж этот-то запах ни с каким другим не спутаешь.
А задачу тренер поставил на сегодня чёткую и однозначно понятную: «Уничтожить всех врагов, удержать позицию!»
Вот и оцениваю быстрым взглядом ситуацию в целом. И позицию.
Позиция, на которой нахожусь, в-принципе, неплохая. Реально господствующая над полем боя. Окоп-траншея «наша» тянется, извиваясь положенным по правилам сооружения фортификационных сооружений, зигзагом, по склону невысокого холма, недалеко от его вершины. С наружной стороны насыпь — широкая и плоская: бруствер. С фронта, со стороны равнины, покрытой полями, сейчас, правда, пустыми и голыми, наступают, двигаясь грамотно, перебежками, несколько десятков парней в болотно-зелёной форме. Вот они-то и стреляют. Очередями. Не особо целясь, а пользуясь преимуществом в огневой мощи: у них в руках автоматы. Пули так и свистят вокруг, и над моей головой, иногда выбивая фонтанчики земли из бруствера. Высунуться из окопа особо не удаётся: на это явно и рассчитан такой огонь. И все эти наступающие гады — в касках очень характерной формы: трудно не узнать самых обычных, «классических», фашистов.
Рядом со мной в траншее, с обеих сторон от меня, лежат, в мятой одежде, сплошь покрытой кровавыми пятнами, с десяток уже наших — мертвы, даже не шевелятся. В некоторых местах, как я вижу, в траншею явно попадали снаряды артиллерии: в таких местах есть и воронки, и бока траншеи разворочены… И дрожь пробирает от того, что вижу я там и неприбранные человеческие останки, и куски и части тел! Вот уж «мясорубка», так мясорубка! В буквальном смысле. Жуткое зрелище. Однако мне паниковать и выказывать особую брезгливость противопоказано. Да и некогда. Нужно работать.
Потому что — на войне как на войне.
Сдерживаю позывы к рвоте, заставляю себя отвернуться от трупов. Задача мне поставлена чёткая и конкретная. Вот и нужно выполнять. Враг наступает, а у меня в руках — винтовка! Значит, нужно заставить сердце перестать стучать, как у загнанного кролика, а пальцы — перестать дрожать. Начинаю дышать. Так, как нужно для концентрации.
Тут слышу я со стороны примерно центра нашей позиции, из траншеи, оттуда, где видно что-то вроде командного блиндажа, хриплый голос, направленный в мою сторону:
— Москалёв! Москалёв же, твою …! Видишь офицера? Сними его!
Быстро соображаю, что раз
| Помогли сайту Праздники |
При цитировании ссылка на сайт обязательна. Exsodius 2008 - 2025
18+