Богоматерь Воплощение-3

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

БОГОМАТЕРЬ ВОПЛОЩЕНИЕ

Повесть


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

    1

–  Каких же ты хочешь от меня советов? – После первой радости встречи, дружеских тумаков и объятий, словно ушат холодной воды подействовала на Корнила исповедь Федора. – Впрочем, кое в чем я тебе подсобить попытаюсь. Вот ты говорил, что Бог как бы отстранился от тебя, и имя Его не действует. Но это кощунство – на Господа так грешить, не приходило ли тебе в голову, что просто молитва твоя слабая? Ведь доказано уже, и не только преподобными, а и обыкновенными чернецами, что одной только молитвы Иисусовой достаточно человеку закаленному, сведущему, чтобы оборониться от любого ворога. А у тебя молитва-то в один образ. Она на устах, но еще не стала душевною, так, чтобы ум твой презрел блуждание и воспарил, оставаясь в то же время как бы во внутренней клети. Ну а коли ты еще выше поднимешься, то в третьем образе уже ни одна сила не достанет тебя.
–  Хорошо, – кивнул Федор с обидою. – Но неужто это единственная защита, единственный твой совет? Думаешь, наша обитель на краю света стоит? Или никто из наших не бывал на Афоне или в Иерусалиме, не рассказывал, что там и как? Или настолько просто сподобиться того третьего образа, о котором ты говоришь? Да если бы я и в состоянии был защититься, не могу же я все время только и делать, что обороняться? Я уже полгода в осаде, и если не сожрет сейчас нечистая, то так может продлиться и пять, и десять, и двадцать лет, вообще, уйдет вся моя жизнь. Ты это мне пророчишь? Я так не хочу. И много ведь не прошу у тебя: все, что мне нужно знать – кто мой враг, я не могу драться вслепую, с тенями, на все стороны. Ты уже тогда, в детстве, во многом был сведущ, и уж наверняка за эти годы еще преуспел. Только ты можешь меня выручить, сам Бог меня к тебе привел.
Корнил вздохнул, вновь, в который раз, покосившись с опаской на Федора.
–  И откуда ты свалился на мою голову? Так все было хорошо. Какой помощи ты ждешь от меня? Да ты знаешь, что бывает за такие знания? Людей не чета мне на правеж ставили, замучивали до смерти. И ты желаешь, чтобы я вот так, ни за что ни про что, все потерял, чего с таким трудом добился? Всю жизнь я мечтал иметь дело с книгами, и вот я переписчик, списатель. Есть люди, которые направляют меня, просветили по многим вопросам…
Федор слишком хорошо помнил характер своего друга: если его не переключить, не увести вовремя в сторону, ничем его потом не переупрямишь.
–  Так ты, может, и латынь знаешь? – спросил он как мог невиннее.
–  Знаю, – с вызовом ответил Корнил, не заметив расставленной ловушки, – хоть и скрываю это, вроде как только некоторые слова разбираю, как мне по роду занятий моих положено. Но придет час, когда мне не нужно будет скрываться, и преподавать я даже другим буду и греческий, и эту самую латынь. Неужели ты не понимаешь, что нельзя обойтись одним только веданием, что нужно еще знание, иначе правой вере никогда не выстоять против тех же латынников, басурман?
–  Бог оградит правое дело, – пожал плечами Федор, внутренне радуясь своей удаче и еще больше раззадоривая друга.
–  Вот-вот, – с горечью покачал головой Корнил, – слышал уже. Так чего же ты ко мне пришел тогда? Пусть Господь тебя и ограждает.
–  Ладно, не будем ссориться, – примирительно сказал Федор, – но неужели ты забыл клятвы, которые мы в детстве давали? Помогать друг другу.
–  От всех клятв освободил меня Иисус, – усмехнулся Корнил.
–  Ну да я тебя не освобождал, песий ты сын, – в запальчивости воскликнул Федор. – Черт с  тобой, с предателем!
Корнил вскочил, встал против Федора, сжал кулаки, набычившись.
–  Черт? А возьми-ка ты его себе, пожалуй. Пусть будет тебе как брат родной. А ну, выходи на бой, как когда-то мы силой мерились!
Федор и сам не на шутку разозлился. И как ни пытался Корнил одолеть его, все летел наземь. Наконец тот понял, что придется ему признаться в своем поражении.
–  Да, силен ты стал, – произнес Корнил с неподдельной досадой, – а ведь когда-то по большей части я тебя одолевал. Ну, конечно, лазишь там по деревьям, ни капли жира, жилы одни, а я тут целыми днями скрюченный сижу. Я уж столько приемов на тебе применить пытался...    

2

Они некоторое время молчали, Корнил почему-то очень глубоко переживал свое поражение.
–  Что скуксился? – хлопнул его по коленке Федор. – Еще не все потеряно. Айда со мной на болота, через месяц-другой, глядишь, одной левой будешь меня на лопатки класть. Заодно и нечистую вволю поизучаешь.
–  Ну, этого добра везде полно, и без болот, только свистни, – пробормотал себе под нос Корнил.
–  Ну так выручишь? – снова затянул Федор просительно. – Без крайней нужды я бы к тебе не пришел. А чтобы выдать товарища, не бойся, никак этого не произойдет.
Корнил кисло усмехнулся:
–  Да, затянут на дыбу, не заговоришь, запоешь даже.
–  Не запою, неужели ты забыл меня?
–  Забыть не забыл, в том-то и дело. Осел перед тобой аки агнец – как начнешь бить копытом... – почесал Корнил затылок в раздумье. – Ладно, многого не жди от меня, но чуть-чуть поднаправлю. Эх, кабы не проклятое мое любопытство, ни за что бы ты меня не поддел.
–  Любопытство? – непонимающе спросил Федор. – Какое любопытство?
Корнил расхохотался.
–  Да обыкновенное! Руками-то ты силен, а голова как у младенца! Разгадка твоя у тебя за спиной.
Федор непроизвольно обернулся, что еще больше развеселило Корнила. И минут пять он катался на земле от смеха, тыкая пальцем в изумленного Федора, восстанавливая от обиды свое уязвленное самолюбие. Наконец успокоился, отер тыльной стороной ладони слезы.
–  Так что он тебе, отец Арефий, сказал перед смертью?
–  Ты думаешь, это в самом деле мог быть Арефий? Ведь по возрасту он совсем не подходил.
Корнил пожал плечами.
–  Почему бы и не Арефий? А возраст, так ведь испытания ему такие были, и так он сам себя изводил, что не мудрено было столь рано состариться. Что он говорил, я тебя, олуха, спрашиваю?
–  Но как же Ферапонт? Он же знал Арефия... – не унимался Федор.
–  Что тебе Ферапонт? Ты ко мне пришел? Ну так и иди к своему Ферапонту!
–  Нет, нет, – поспешно запричитал Федор, – это я так... Сейчас вспомню. Он, Арефий, сначала просил исповедовать его. Потом сказал, что я еще пожалею о том, что его не выслушал.
–  Ну так жалеешь?
–  Конечно.
–  И…?
–  Что "и"...?
–  Дальше!
–  Еще он сказал: "все мое… теперь твое". И "отпусти... отпусти..." В смысле грехов, наверное.
Корнил покачал головой, продолжая удивляться несметливости Федора.
–  Все его... где оно?
Федор сообразил наконец, полез в котомку, вынул оттуда тряпицу.
–  Вот.
–  И что же, ты так и не удосужился посмотреть?
–  Да нет, заглядывал, конечно, – пожал равнодушно плечами Федор, – но там ерунда какая-то.
–  Ерунда? У Арефия-то! – усмехнулся Корнил, благоговейно держа в руках сверток и буквально сгорая от любопытства. – Ладно, отсядь чуть-чуть в сторону.
Он бережно положил тряпицу на землю и, бормоча какие-то то ли заклинания, то ли молитвы, стал разворачивать ее, через каждое движение производя особые заградительные жесты, шепча особые, оборонительные слова. А откинув в сторону последний краешек тряпицы, так и вскрикнул.
Федор приблизился и заглянул через плечо Корнила с любопытством, однако ничего нового он не увидел: все то же, что и в прошлый раз.
Между тем Корнил каждый предмет брал бережно пальцами, долго на свет рассматривал, любовался, цокал языком от восхищения.
–  Смотри-ка, – не выдержал он наконец, – целых три мелка!
–  Три, ну и что? – пожал плечами Федор.
–  Да как ты не понимаешь? – Корнил забыл и о страхе и об осторожности, лишь одно чувство владело им сейчас – восхищение, перед знанием, силой, которою наделяло это знание. Он чувствовал себя великаном, способным на многое. – Вот этот мелок от нечистой силы, им ты можешь отгородиться, другой – если им круг очертить, можно вызвать в него нечистую и уничтожить даже, либо навсегда ее в этом круге замуровать. На то здесь две книжицы: одна, как видишь, Псалтырь, но не простой, а воском измеченный, по-особому списанный и еще книжка заклинаний, совсем редкая, может, и единственная в своем роде, я такую и не встречал.
–  Так, а от чего третий мелок? – переспросил Федор пытливо.
–  Для второго круга, – ответил Корнил, приходя в себя и сокрушаясь уже внутренне, что сказал слишком много.
–  Для чего второй круг? – упрямо долдонил Федор.
–  О, Господи, – вздохнул Корнил с досадой, – да чтобы быть неуязвимее, неужели даже такие простые вещи надо тебе объяснять?
–  Надо, – кивнул Федор, – так как он делает неуязвимее?
–  Все! – Корнил протестующе замахал руками. – Я сказал тебе более, чем достаточно. Дальше сам мозгами шевели.
–  Хорошо, а остальное? Что ты скажешь об этом?
Корнил равнодушно отложил в сторону небольшой кинжал в форме креста, а вот черный, обугленный кусочек дерева долго держал перед собой на ладони, другой рукой непроизвольно шевеля, будто что-то вылепливая. Наконец он очнулся.
–  Про это я ничего не знаю.
–  Врешь! – вспылил Федор.
–  Вру, – спокойно согласился  Корнил. – Ну и что с того?
Он поскучнел, затем вдруг оживился.
–  А что, может, махнемся? У меня тоже кое-что, глядишь, интересного могло бы для тебя найтись.
Он приблизил свое лицо к лицу Федора и начал медленно ему втолковывать.
–  Я понимаю, конечно, нельзя передаривать. Но я готов полностью тебя освободить, полностью. Взять на себя то, что тебя мучает. Ты ведь за этим пришел сюда, не правда ли? Так вот, одно твое слово, и ты забудешь как страшный сон о том, что с тобою было. Сможешь вернуться в свой монастырь или выбрать другую обитель, ну хоть у нас здесь поселиться. Отправиться в паломничество, избрать пустынножительство. Что хочешь, то есть станешь таким, каким был до встречи с Арефием.
–  Так значит, я прав, в Арефии все дело?
–  Не только в нем, – ответил Корнил уклончиво, начиная терять терпение, – но главным образом в нем. Это не имеет значения. "Все его" станет моим и никогда тебя уже не коснется.
Федор ничего не понял, но упрямо отрицательно покачал головой.
–  Но ты даже не подумал как следует, даже не посмотрел, что я мог бы тебе предложить взамен! – вскричал Корнил с досадой.
Федор снова мотнул головой в знак несогласия.
–  Ну как хочешь, – пожал плечами Корнил. Он помедлил немного, затем произнес задумчиво: – Мне-то так даже лучше – ношу подобную на себя взвалить. Но я не мог не завести разговора об этом, по крайней мере. Вот и поговорили. Больше мне нечего тебе сказать.
–  Как же мне быть?
Корнил снова пожал плечами.
–  Не знаю. У Арефия и спроси.
Федор опешил.
–  У Арефия? Но ведь он умер.
–  Ну так ты его и вызови.
–  Как?
Корнил уже пришел в себя от потрясения и вернулся к прежней своей насмешливой манере разговора.
–  Что же ты говоришь, будто тебе все об афонских чернецах известно, а не помнишь, как они советовали?
–  Помню. Но разве можно так вызвать душу умершего на разговор?
–  Можно, все можно, – ответил Корнил уклончиво.
Федор понял, что больше ему уже ничего не откроется, на прощание обнял друга и еще раз спросил:
–  А может, все-таки махнем вместе? Заложим новую обитель, не век же тебе в списателях ходить?
–  Нет, – покачал головой Корнил, – удачи тебе, у каждого свой путь.