НИКОЛАЙ БРЕДИХИН
БОГОМАТЕРЬ ВОПЛОЩЕНИЕ
Повесть
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Вернувшись, Федор едва нашел то место, где стояла его хижина. Оба сруба были разметаны по бревнышку и нельзя было даже определить, что раньше здесь что-то было. Однако Федора это нисколько не смутило – велика сила духа, особенно, если есть к ней в руках топор. Уже через месяц глаз радовали пуще прежнего и келья, и банька.
Федор ждал в гости старуху, и она не замедлила появиться.
– Опять пришел? – спросила она мрачно. – Зачем? Неужели не понял в прошлый раз, за кем сила? Упрям, норовист. Хороший коняка из такого может получиться. А вот мы и проверим сейчас.
Ведьма достала из-за спины плетку двенадцатихвостку и стала медленно приближаться к Федору, все сильнее пощелкивая ею в воздухе.
Федору не надо было объяснять, что вслед будет. Он вскочил и истово принялся творить молитвы. Довольно быстро он ощутил как бы невесомость во всем теле и осталась в нем лишь тонкая оболочка, натолкнувшись на которую, внутренние силы обратились вспять и проникли в самые глубины его существа, затем с невероятной стремительностью рванулись обратно. Федор сдерживал их как мог до тех пор, пока они, сочась, не отгородили его неземным, Фаворским, светом.
- Получилось! Получилось! – ликовал Федор и горделиво воззрился на ведьму, придя в себя.
Однако на старуху его действия не произвели никакого впечатления, она прекрасно понимала, что успех Федора лишь временный, оградительной и разящей энергии ему не скоро удастся достичь, и хладнокровно выжидала, когда он обессилеет, изготовившись к прыжку. Федор вдруг совершенно отчетливо увидел, как ведьма, ухватив его за волосы, вскидывается ему на спину, и вот он уже, может быть, навсегда, не в своем человеческом образе, а хряк либо жеребец, как гоняет его затем старуха по небу до бездыханности, как он дожидается ее где-нибудь на Лысой горе или в другом каком месте шабашном.
- Нет! – закричал он что было силы и, не соображая даже, что делает, метнулся в угол, трясущимися, не слушающимися руками выхватил из котомки тряпицу и стал разбрасывать перед собой, преграждая путь ведьме, все, что было подарено ему Арефием.
Ведьма не испугалась, но пыл угас у нее. Несколько минут она неотрывно смотрела на обугленный кусочек дерева. Этого времени хватило Федору, чтобы очертить себя кругом, другим мелком сделать впереди круг и воткнуть в самую середину его кинжал. Он уже раскрыл было заговоренный Псалтырь, как ведьма упредила его.
– Ладно, – проговорила она жестко, – считай, что твоя взяла. Можешь жить здесь, сколько захочешь. Но только до тех пор, пока ты один. Если кто-нибудь с тобой поселится, уговор наш нарушен. И тогда... не переоцени себя.
С тем и исчезла.
2
Дух болотный, гнилой был тому причиной или сказалось перенапряжение, но Федор надолго слег в лихорадке. Какое-то время он даже находился между жизнью и смертью, но молодой организм выдержал испытание, и постепенно инок начал приходить в себя. Однако не покидал его страх, наведенный ведьмою. Страх оскотоподобиться, да в таком виде и умереть. Интересно, что стало бы потом, по смерти, с его душою?
Впрочем, черт с нею, с ведьмою! Не Бог же. По мере того, как креп Федор физически, возвращались к нему столь прижившиеся в нем в последнее время самоуверенность и резкость характера. Раз уж старуха сама столь твердо границы поставила, так чего же ему самому-то робеть?
Пока он один... Нет, Федор не думал сдаваться. Его поразила нежданно-негаданно промелькнувшая в разговоре с Корнилом мысль – о новой обители. Им единственно созданной, да еще в таком гнилом и опасном месте. Деяние вполне достойное, чтобы жизнь не зря прожить. Но даже в воображении он боялся возвращаться к этому вопросу. Убедила старуха: сила пока не за ним.
Из житий Федор помнил: самое страшное, что поджидает анахорета в его затворничестве – испытание одиночеством, и психологически подготовился к нему. Однако то, что происходило с ним, было гораздо страшнее, речь шла не об одиночестве просто, а об изоляции. Неведомая сила не оставила его в покое, даже убравшись из поля зрения. Где-то на отчерченных загадочным перстом границах стояли незримые стражи, денно и нощно без устали неся свою службу. Пусть и в такие топи рано или поздно хоть какой-то человек должен был забрести, но, натыкаясь на невидимое препятствие, либо возвращался обратно, либо стороной обходил заговоренное это место. Но что люди, если даже лягушки и мухи поисчезали, не говоря уже о зверях. Ветер, дождь – и те как бы теряли здесь половину своей силы. Дальше больше – стали сохнуть коренья, увядать раньше времени ягоды, гнить орехи. Припасы, что из подаяний насобирал в пути Федор, равно как и те, которыми Корнил снабдил его, иссякали, голод ступал след в след иноку, поклацывая зубами. Схватка была неравной: за теми, кто Федору противостоял, была вечность, в его же распоряжении – дни, в лучшем случае – недели.
3
Но они плохо знали его, лучше бы им не загонять его в угол. Федор много раздумывал над тем, как он мгновенно сориентировался в том случае со старухой: и что делать ему, и какими предметами из реликвий арефиевых как именно воспользоваться. Может, то было Божье озарение, а может, просто минута крайней опасности вызвала в воображении все, что ему по этому вопросу было ведомо. И сейчас он решил, что нельзя откладывать, надо действовать.
Не один вечер мысленно он себя подготавливал, сосредоточивался, прежде чем приступить к задуманному. Он вызовет главного своего противника, посмотрит ему в глаза, померяется с ним силою. Если силы будут слишком уж неравны, тогда действительно придется ему из этих мест убраться. Но не старуха пусть это будет, пусть "гость" явится ему в истинном своем обличье.
Едва дождавшись полуночи, добавив восковую свечу в помощь лучине, Федор медленно очертил меловой круг, воткнул кинжал в его середину, обвел себя сначала большим, затем маленьким кругами и раскрыл то место в Псалтыре, которое столь удачно он выхватил в прошлый раз. Совершив все положенные поклоны-метания, Федор коленопреклоненно, с потупленной головой стал, начав издалека, призывать себе на помощь сначала Спасителя, затем Богородицу и, пройдясь дальше по всей иерархии Града небесного, не забыв и своего ангела-хранителя, закончил Евфимием, Ферапонтом и, самым последним, Корнилом.
Затем он открыл ту "черную", "отреченную" книжицу. Она была разделена на две части, интуитивно почему-то Федор начал именно со второй. И почти тотчас во всех сторонах кругов, им очерченных, стало клубиться, возрастать напряжение. Но если в двух кругах федоровых образовалась какая-то загустевшая, вязкая масса, через которую невозможно было к нему пробиться, то в круге с кинжалом как бы разряжался все более, даже выкачивался воздух, наполняясь невероятной втяжной силою. И вдруг затрепетало что-то огромное, темное вверху него, заметалось, пытаясь вырваться. Но безуспешно, оседая и оседая вниз по невидимым отвесным стенам. На полу, обретя под ногами твердую почву, Нечто как бы вновь набралось сил, стало биться о стены с нечеловеческой энергией, раздался пронзительный, истошный рев. Затем, словно бы почуяв дух федоров, таинственное существо перенесло свои усилия именно в его направлении, но пробив первую стену, стало увязать в массе второго круга, вырываясь, и тем с каждым новым приступом все более обнажаясь, из смутного, взбалмошного видения начиная обретать все более конкретные, видимые формы. Вот-вот должен был показаться Федору лик, встречи с которым он так ждал.
– Не делай этого!
Федор вздрогнул от неожиданности и оглянулся. За спиной своей он увидел девушку-поводыря.
– Не мешай. Убирайся! – закричал Федор в гневе и ухватился вновь за книжицу. Но момент был упущен, неведомое так и осталось неразличимым, затрепетало крыльями и исчезло вверху.
– Ну погоди у меня! – процедил Федор сквозь зубы с злой досадой и приготовился излить свою ярость в полной мере. Однако изливать ее было некому, никого вблизи не оказалось. Должно быть, пригрезилось.
Силы его совершенно иссякли, да и то посудить – напряжение было неимоверное. Однако он, тем не менее, решил не отступать. Сосредоточился и вновь открыл книжицу.
– Ну и упрям же ты!
