Не знаю почему, но он мне понравился. Да и Марья Ефимовна (наша заправщица) тётя всегда хмурая в силу своего несчастья, имевшая одну дочь и вот уже третьего непутёвого зятя, как-то в припадке очередной злобы на кого-то, в отношении его выразилась: "Были бы все, как вон тот паренёк".
А я действительно не знал, чем он мне понравился. Может по случаю, когда мы вернувшись с рейса выпивали теснясь втроём в кабине 51-го газика. Он тогда мимо проходил. Кому-то из нас взбрело в голову подозвать его и предложить стакан "Агдама". Мы, открыв дверку, с насмешкой выжидали, как поведёт себя этот пацан, недавно вернувшийся из армии и поступивший к нам работать водителем. А он... он куражиться не стал - взял стакан, сказав спасибо, и предупредил нас: "Ребята, я вообще-то не пью. Если вы от чистого сердца, то осилю". Мы предложили второй. Увы, выпить пришлось мне.
Начальник колонны нашей выделил его сразу. Я понял по тому, что машину ему дал не от забора, как многим новеньким. И видно было блат здесь отсутствовал, иначе мы бы почувствовали. А механик после четырёх-пяти проверок на воротах при выезде более под капот не заглядывал - брал путёвку и строго произнеся: "Смотри у меня", - подписывал, что немало нас обижало. Но мы на паренька не сердились - причём тут он.
Был блатной у нас такой - Колька Нечаев. Для того в буйстве людей не существовало. Падла - для него были тогда все люди. И надо сказать, его побаивались и основательно. Привычка у него была: завидев нового молодого товарища, он непременно начинал издеваться.
- Эй, ты, - обычно кричал, - поди сюда.
Молодой человек никого не знавший, естественно шёл.
- Ты чё подошёл? - вытаращив глаза и тряся перед собою ладонью, начинал издеваться Колька. - Тебя кто просил?
Луп, луп глазами, - обычно отвечали ему.
- Ещё раз оторвёшь меня от дел, я тебя, падла, задавлю. Понял? Дёргай отсюда, - цыкал Колька.
И противно же было на него смотреть, но мы его боялись. Ну, а если боишься - хихикай в угоду ему. И мы хихикали.
Такой же "эксперимент" он проделал и над этим парнем. Я вас не удивлю, если сообщу, что вёл он себя, как и все, то есть: луп, луп глазами. Колька отчего-то его невзлюбил. Он на второй день, вопреки своим принципам, проделал тоже. Новичок опять к нему подошёл. И на третий день также его позвал, а парень снова подошёл. А на четвёртый раз Кольку взбесило.
- Ты что, дурак?
- Но ты ведь зовёшь, - спокойно ответил недавний солдат.
- Вот я тебя и спрашиваю - дурак ты, что ли?
- А что, - невозмутимо проявил интерес паренёк, - ты привык только с дураками общаться. С ними легче, да?
Ох и смешно было наблюдать эту сцену. Мы стояли рядом. Смех разрывал рот, хотя мы старались его не выпускать. Всё же - это Нечаев. А ему пришлось исподлобья стыдливо поглядеть в одну другую сторону и процедить: "Иди ближе". "Ну, врежет сейчас", - решили мы. Но Нечаев на самое ухо его наклонившись, тоскливо попросил:
- Не подходи больше.
- И если будешь звать? - уточнил новичок.
Колька повернулся и пошёл прочь.
- Не подходи, - бросил он через плечо. Метра через три обернулся и попросил ещё. - Не подходи. Звать я тебя больше не буду.
И ведь ни только его не стал подзывать. Несколько человек уже были устроены к нам в автобазу, как мы обнаружили - Колькин "каприз" отсутствовал, а сам он старался пораньше смыться на объект. И закономерность за ним обнаружилась: смывался он лишь вначале, как появлялся какой-нибудь новенький. Именно эти первые дни, как мною упоминалось, Нечаев часто использовал для унижений.
Впрочем, как-то, я помню, обозлился на паренька. Мы привезли с ним в паре в один магазин какой-то товар. Там была хорошенькая продавщица, которая мне очень нравилась. Мы стояли с ней - он стоял в стороне. И вот на горе мне, словесно заигрывая со мною, она почему-то обратила на него внимание. "А что это у вас за паренёк такой появился?" - спросила с довольно-таки серьёзной ноткой в голосе она у меня. Вы можете представить моё состояние в это время? Я долго потом мысленно сравнивал себя с ним, конечно же находя все плюсы только у себя. Но тогда почему, чтобы ей со мной заговорить, мне пришлось всеми правдами и неправдами наезжать в этот магазин целых полгода из которых верных три месяца она и не смотрела в мою сторону. Он же был впервые здесь.
А как же я мучился, когда однажды он мне заявил: "Ты прости меня, но я на ней женюсь". Я тогда ещё хорохорился: "Я почему тебя должен простить - она для меня безразлична". "Вот поэтому я у тебя и прошу прощения", - дипломатично ответил он. И странное дело: вместо того, чтобы на него обидеться, я, в конце концов, с благодарностью к нему понял - под неё-то совсем не подхожу. Вот жизнь!
Ещё мне запомнился такой случай - рассказывал его дядя Витя.
Был жестокий мороз. И вот на межгороде у дяди Вити застучал двигатель. До дома далеко. Проходившие редкие машины на буксир не брали, правда, предлагали шофера дяди Вити бросив машину ехать с ними в город. Но дядя Витя на это не соглашался: технику наверняка растащат.
- Тут я смотрю, подходит наша машина 48-32, а замёрз я основательно, двигатель-то не запустишь. Выходит этот паренёк, - дядя Витя обычно вспоминал этот случай завидев паренька, с непременной демонстрацией пальцем в его сторону. - Ну что? Туда, сюда. Взял он меня на буксир. Руки - руль отказываются крутить. Проехали километров пять, вдруг стоп. Что такое? Он подходит, открывает дверцу и говорит: "Я не знаю как вас звать...". "Дядя Витя", - мёрзлыми губами, еле выговаривая слова, отвечаю я ему. "Ну хорошо, дядя Витя, идите на моё место, а я на вашем по рулю. Вы ведь замёрзли". "Да что ты, сынок, я вовсе и не замёрз", - стыдно бывалому шофёру было признаться в этом.
Он стал меня уговаривать - я наотрез отказывался. И вот тогда он, стервец, - слово "стервец" в устах дяди Вити звучало всегда нежно, - я, подозреваю, обманул меня. Он говорит: "Дядя Витя, опыта у меня маловато шоферского, мне лучше будет, если вы меня потащите, а не я вас". Я, старый дурак, и поверил. В автобазе его после целый час диспетчера горячим чаем отпаивали. Заиндевел в доску...
Он у нас недолго поработал - всего лишь перезимовал. Даже жениться не успел.
Я ещё на линии узнал, что одна из наших машин столкнулась со встречной. Сказали есть жертва. Кто-то из шоферов погиб, но вот кто - или тот, или наш, я узнать не смог. Сильно подогреваемый любопытством, я всё же с линии отлучиться не решился. А когда прибыл в автобазу и задал вопрос механику, то получил скорбный ответ: "Разбился парень, насмерть".
- Виноват?
- Нет. Вина того.
В углу северной стороны территории толпился народ, я поспешил туда. Машина была сильно повреждена - перед её был разбит полностью.
- Что случилось? Как? - не терпелось мне узнать, но ответа мне не давали: кто жал плечами, кто молча отворачивался, а Марья Ефимовна беззвучно плакала - к ней подходить с эти вопросом было нельзя.
Вдруг по толпе прошёл какой-то напряжённый ропот. Я вслушался, у многих на устах появилось слово "директор". И правда, шёл он, Николай Степанович. Он был роста значительного, одевался элегантно, выглядел ухоженно, уважаемый, трудно угадываемый в настроении.
Обойдя машину раза три, он остановился рядом с Марьей Ефимовной. С минуту ещё смотрел, затем над притихшей публикой раздалось:
- Подлец! Машину угробил...
