МАМА! НЕ ЧИТАЙ… Часть 6

Я НЕ ВУНДЕРКИНД, И МАМЕ ОЧЕНЬ ГРУСТНО

Мама с папой удивительно долго не теряли надежды, что из меня все-таки выклюнется нечто гениальное, вундеркиндское. Несмотря на большое отвращение к музыкальной школе, за взятым в кредит пианино под названием «Лирика» я проводила много времени.
Во-первых, подбирала все популярные песенки того времени, что-бы петь в одиночку и с девчонками. Из фильмов, например, из «Трёх мушкетеров»: «Пуркуа па! Пуркуа па! Почему-у-у бы не-е-ет!» - завы-вала я (голосок-то был не очень, хорошо хоть слух имелся). В нотном магазине я пристрастилась покупать всякие романсики известных ком-позиторов. К примеру, осилила «Светлану» Хренникова из кинофильма «Гусарская баллада». И аккомпанировала себе, и пела, вернее, пищала – трудно было «вытянуть» высокие ноты моими слабыми связками. Кста-ти, все эти музыкальные развлечения очень даже работали на мою по-пулярность среди подруг: я же подбирала любые, в том числе дворовые песенки и можно было собираться у меня дома или у любого попавше-гося инструмента, например, в актовом зале школы, и хором петь! Ги-тарное увлечение ещё не проникло в наши девичьи ряды… Это случи-лось несколько позже.
Очень важное… Я страшно благодарна папе за то, что у меня бы-ла огромная куча виниловых пластинок: пожалуй, всё, что делала сту-дия грамзаписи «Мелодия», он покупал для меня – сказки, детские теат-ральные постановки, в том числе музыкальные. Слушать их всегда было здорово: оперы «Красная шапочка» Раухвергера, «Белоснежка» Колма-новского… Думаю, что отличная детская музыка, которую я крутила целыми днями, развила мой музыкальный слух и вкус лучше, чем все годы, убитые в музыкальной школе.
Во-вторых, я слегка композиторствовала. Если вдруг попадались стихи, которые производили на меня впечатление, я почти всегда бро-салась к инструменту – сочинять к ним музыку. В результате, в моем активе образовались два более или менее приличных «романса». Один «менее»: «Стоял он красивый и рослый, на круче у горной реки…» Эда-кий гимн свободе через печальную историю свободолюбивого оленя. «Но лучше погибнуть свободным, чем жить, оставаясь рабом». Так себе у меня получилась музычка, но зато с мелодией.
А вот «Тучки небесные, вечные странники…» уже явно на что-то претендовали. Теперь я понимаю: то было типичное подражание (не-вольное, разумеется) Сергею Рахманинову с тютчевскими «Весенними водами». Ну и что? В общем-то, подражание неплохо удалось. По край-ней мере, мой весьма музыкальный папа был в восторге. И загорелся идеей продемонстрировать мои «творения» профессионалам. Мамочка, естественно, вновь обрела надежду, что я все-таки на что-то гожусь…
Как ни смешно, профессионалы были приглашены к нам в дом на обед. Это была моя первая учительница музыки и её муж – самый глав-ный в данном случае профессионал: какой-то там препод из Консерва-тории. Кажется. Или я что-то путаю, или не помню… Но имелось в ви-ду, что именно он должен был вскричать, воздев руки к небу:
- Боже! Какой талант! Я искал такого ребенка всю свою профес-сиональную жизнь!
Сначала мы обедали. Потом мне было велено пойти с этим важным человеком в мою комнату и исполнить на «Лирике» свои произведения. Вернее, спеть под собственный аккомпанемент (романсы же!). Страшно волнуясь, я выступила в качестве композитора. Дядя вежливо улыбнул-ся, сказал «хорошо» и предложил вернуться за стол, что мы и сделали. Дальше произошло то, чего я не должна была видеть (излишняя наблю-дательность – несчастное свойство моей натуры, слишком часто я вижу и слышу то, чего не следовало, хотя бы для собственного сладкого сна по ночам). Итак, я вижу: моя бывшая училка, глядя на мужа, вопроси-тельно вздергивает подбородок, а губами делает «ну?». Её муж-профессионал морщит нос, кривит лицо и делает всего лишь одно отри-цательное движение головой. Вся эта сцена длилась не более секунды, но я её углядела во всех подробностях. Мне стало всё ясно. Скоро я ти-хонько исчезла из-за стола.
После ухода гостей ничего не обсуждалось, и мы никогда больше не возвращались к моему композиторству. Слава богу, на сей раз меня никто не ругал, ни в чём не упрекал. Просто тема была закрыта. А самое интересное то, что НИ РАЗУ в жизни у меня больше не возникло ника-ких позывов что-то там сочинять музыкальное. Прав, наверно, был дядька-то, а может, он просто не любил Рахманинова?
Но мамочка опять расстроилась. Я это видела.

Недавно я пристрастилась к чтению произведений писательницы Елены Колиной. В своём заграничном далёко часто покупаю её книги, к счастью, их здесь продают. Так вот, в одном из её романов перед глав-ной героиней в детстве стояла титаническая задача совмещения двух абсолютно несовместимых систем воспитания - мамы и бабушки. Для бабушки самым ценным в человеке была его особинка, его отличие от других, умение выделиться из толпы, быть нетривиальным, ни в коем случае ни в чём не быть банальным, а всегда не таким, как все. Именно так она воспитывала внучку: будь особенной! Мама же, напротив, больше дочкиных «двоек» и, возможно, даже болезней, боялась того, чтобы дочка её была не как все, особенной, яркой, другой. Девочка, лю-бя и маму, и бабушку, с каждой вынуждена была играть другую роль, чтобы не огорчать родных: с бабушкой – роль самой яркой девочки не из толпы, с мамой – роль обычной школьницы из коллектива. Получа-лась забавная и немного дурдомовская ситуация, и девчонка росла со слегка странными и сдвинутыми в разные боки понятиями. Впрочем, это не помешало ей стать всё-таки очень даже необычной и особенной. Бабушка победила!
А теперь представьте похожую ситуацию, но только обе роли (и бабушки, и мамы) совмещает один человек – мамочка любимая. С од-ной стороны, от дочери требуется нечто особенное, то, что выделяло бы её как мамину дочь из толпы (компании, класса, школы, города, стра-ны), но с другой…
- Ма, нас завтра заставляют после уроков идти собирать макулату-ру!
- И что? Иди!
- Но у меня же занятия в музыкалке! Я не могу…
- Что значит «не могу»? Чем это ты лучше других? Все же должны собирать макулатуру…
- Но как же…
- Значит, реши этот вопрос! Объясни, что у тебя занятия, ты не мо-жешь. Что ты принесешь из дома макулатуры столько, сколько надо. Милый! – это она кричит папе. - Полезай-ка на антресоли, у нас там миллион газет скопилось! Значит, ты принесёшь макулатуру на сле-дующий день. Но реши эту проблему! Ты ничем не лучше других, и раз надо собирать… - ну, и так далее.
Всякий раз из подобной мутотени приходилось выкручиваться са-мой. Школьные дела часто входили в противоречия с моим музыкаль-ным расписанием, но мама предпочитала не вмешиваться в эти непри-ятные разборки. Все конфликты «личного с общественным» (так назы-вали это в школе классная руководительница и пионервожатая) сыпа-лись исключительно на мою бедную башку. Эх, если б то были кон-фликты «личного»… А то ведь – музыкалка чёртова! Которую я в гробу видала!
А папа… Папа к тому времени совсем не принимал участия в моей жизни, моих проблемах и неприятностях. Ведь я уже не была пупсиком, меня давно вовсю мучили менструации, я вытянулась в кривую граблю, на лице полыхали прыщи… Я больше ему не нравилась. Раздражала.


ЗАПИСКИ НЕЗДОРОВОЙ ЖЕНЩИНЫ

Тот же день
…Опять передряга. Дочь хотела приехать к нам в гости, муж встал на дыбы. Я его, конечно, понимаю: он переживает за меня, ведь нам обоим ясно, что мою девочку жуть как интересуют недавно купленные диски с «Каннскими львами», а не мы как таковые. Обидно, грустно… Такие визиты мне тоже не в радость. Но его реакция причиняет особую боль… Как я устала метаться между ними – уже три года! Два единст-венно близких и любимых человека – один в силу естества природы, другой – судьба. Как тяжело, боже! Какой и когда здесь может быть выход? Прихожу к одному и тому же: меня быть не должно. Алиса бы-стро утешилась бы – не сомневаюсь. А мой любимый… Думаю тоже. Ему так полегчало бы, что горечь утраты быстро сменилась бы вполне благостным мироощущением.
Ну, позвонит она завтра, опять попросится в гости… Я ж не могу всё время отказывать ей в этом, а она не может не увидеть (срочно!) «Каннских львов». Вот и болтаюсь между ними, как известно что в проруби. Доча, доча… Тебе нужны диски со «Львами», а не мама. И ты даже не споришь с этим по простоте и открытости своей натуры. Что ж вы убиваете меня, родные мои?
Близится ночь – самое моё любимое время. Чувствую себя не-плохо, а самое главное – приходит сон. Со снами, часто паршивыми, всё равно – освобождение. Хотя потом наступит это кошмарное утро… Хоть бы оно не наступало! Господи, оставь меня во сне навсегда!
Новость под занавес дня: умер Том – самое любимое существо моих родителей. Самое! Ни я, ни внучка, а именно этот рыжий кот. Не буду звонить, не буду ничего им говорить, не хочу слышать их рыданий по поводу кота. Конечно, мне тоже его жаль, но когда кота любят больше, чем близких людей… Мне хочется сказать: так вам и надо! Прости господи…
Пусть земля тебе будет пухом, Томик!

5 февраля
Сегодня с утра чуть лучше физическое состояние. Вот что значит три таблетки вместо двух! Но муж… Опять разговоры про больницу. Надоела я ему, видимо, до смерти! Конечно, он хочет мне добра, но ка-кое-то добро у него немножечко со сжатыми кулачками. Наверное, надо соглашаться, чтобы он хоть чуточку от меня отдохнул – с одной сторо-ны. С другой – больница… Даже думать жутко. И если б на неделю, ну две, а то ведь речь идет как минимум о месяце! И чем там меня пич-кать будут, какие будут последствия – одному богу известно. Что же делать?
Ещё одно доказательство того, до какой степени остервенелости я надоела мужу: он предложил мне пожить одной. Где-то как-то по боль-шому счёту угадал: когда мне особенно плохо, единственное мое страст-ное желание – остаться одной в квартире, чтобы никого… Но потом может возникнуть дикая тоска по его нежному голосу. И что тогда? Звонить ему и канючить в трубку, чтоб он приехал?
Возникает тривиальная мыслишка: мой любимый мужчина лю-бит не меня, а то, что сам придумал. Пытается исправить выявившиеся в процессе эксплуатации несоответствия и недоделки. В противном слу-чае вещь ему не нужна.
Банальная тема для банальной дискуссии: любовь – это когда любишь и принимаешь человека таким, какой он есть, или любовь – это стремление усовершенствовать ошибочно выбранную особь? Ведь она, особь эта, внешне очень даже нравится. Ха.
Муж опять кухарничает. Эй, аппетит, где ты? Ну, нет его, хоть тресни. От мысли о еде опять тошнит. А любимый обижается (он, прав-да, говорит, что не обижается, а огорчается). Но разве я виновата?
Слабость, слабость… Тело меня больше не слушается. Всё чаще вспоминаю, как раньше много было сил (оказывается!), как по утрам легко вставалось, как хватало энергии на то, на сё, на чёрт знает что! Никогда не думала, что меня настигнет подобная немощь. Тем более так рано. Так, может, в больницу? Или сразу в гроб?
Самое грустное: непонимание близких. Или отсутствие таких близких, которые понимали бы. Что говорить, когда говорить нечего? Куда идти, когда некуда идти? Кому объяснять, если… никто не пони-мает?
Оказывается, я этот наш общий с любимым дом полюбила, об-жила его, чувствую своим, родным. Мне в нём хорошо.