застревают где-то в глотке. И не произносятся. Я очень испугалась тогда…
Помню одну любопытную сцену у нас дома, за столом с гостями. Мама, как это бывало часто, завела экстремально-политическую беседу. Эту тему друзья моих родителей, конечно, радостно подхватили, но очень быстро начали недоумённо поглядывать то на меня, то на маму… Потом кто-то не выдерживал и осторожно спросил:
- Галочка, зачем ты всё это при девочке-то?
- А что? – заносчиво вскинулась мама. – А что такого?
- Ну, зачем это ребёнку… Зачем ей это знать сейчас и что ей с этим делать?
- А я считаю: пусть знает! – гордо и по-ленински убеждённо от-чеканила мама. – Пусть живёт не по лжи.
Я ею так гордилась! Да, конечно, все эти люди – трусы и лицеме-ры и делают из своих детей таких же, как они сами. Только так, как го-ворит моя мама, и надо, только так и правильно! Но… трудно очень. Очень трудно – мне… Двоемыслие в космическом масштабе да с ранне-го возраста – испытание для психики на уровне недоброго научного эксперимента с мышками: сколько, интересно, это маленькое животное ещё выдержит ударов электричеством по определенному участку мозга, пока не решит уже, наконец, повеситься на собственном хвостике в сво-ей клеточке?
Но получилось так, что меня-то мама ого-го как научила жить «не по лжи»! Не в упрёк родителям, но нельзя не сказать о том, что в молодости они были убеждёнными комсомольцами, а позже и комму-нистами, мама, кажется, хронически во всех учебных заведениях была комсомольским вожаком и верила в Сталина, как потом стала верить в бога. Родители всю жизнь состояли в партии, и очень она, эта партия, им помогла в карьере, да и всякие подачки с «барского стола» у нас в доме водились. Для тех, кто понимает: книжный список, киношный абонемент, курорты от 4-го управления, от него же отличное медицин-ское обслуживание… Папа даже был секретарём партийной организа-ции журнала, где он работал.
Я не упрекаю родителей в том, что они всем этим пользовались, нет, упаси бог! Тем более не сужу их, молодых, за веру в коммунизм. А партийные подачки… Что ж, надо было жить, выживать, растить де-тей… Но получилось так, что именно их дочь, полностью впитавшая мамино воспитание (вроде бы как), по крайней мере, верившая каждому сказанному мамочкой вслух слову и считавшая её непогрешимой во всём абсолютно, на полном серьёзе стала диссидентствовать уже класса с пятого и ушла, как было модно тогда выражаться, во внутреннюю эмиграцию. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я наотрез отка-залась вступать в комсомол – исключительно из гигиенических сообра-жений и внутреннего протеста против «жизни по лжи». Кто же больше всех на меня кричал по этому поводу? Мамочка моя.
- Тебе просто лень выучить этот чёртов устав! – орала она, как сейчас помню, однажды после ужина и очередной моей заявки, что в «эту банду юных коммунистов я не пойду». – Совсем уже обалдела? Чем ты лучше других?
- Я – хуже, - согласилась я мрачно. – Я всегда хуже. И всех хуже. Но проходить процедуру вступления в это г… не желаю.
- И дальше что? В дворники? – продолжала кричать мама.
- Пусть в дворники, - упрямо бубнила я. – Но в комсомол не пой-ду.
Наверное, это был мой первый бунт. Но, оказалось, успешный. Я не вступила в ряды ВЛКСМ (а это, между прочим, был 1979 год – рас-цвет советского маразма). Я тогда поссорилась с мамой. И никак не могла взять в толк…
Я никак не могла взять в толк, почему же в данном случае я ОПЯТЬ ПЛОХАЯ? Ведь я же поступаю честно. Морально. Нравствен-но. Согласно всем тем понятиям, которые вдалбливала в меня любимая мамочка с тех пор, как я себя помню.
- Я верю в доброе, нравственное начало в человеке, - говаривала она часто очень проникновенным, глубоким голосом, интонационно немного давя на каждое слово, как бы плотненько запихивая мне в го-лову эти самые начала. – Честность, честь, мораль… Без них человека быть не может. Без этого он – пустое место и безнравственный тип…
Ну, вот и я вроде как о «чести» пекусь, не желая вступать в… Нет, опять и снова неправой оказывалась я. Чего-то я не «ухватывала» в родительском воспитании, чего-то никак не могла понять. Не могла ус-воить их представлений о морали и совести. Но всегда гнала от себя са-му мысль, что это с ними что-то не так. Нет, конечно, нет! Не так было со мной.
Ах, да, чуть не забыла! Мама с папой вышли из партии: пошли в свои парторганизации и сдали билеты. Правда, сделали они это, если мне память не изменяет, в 91-м году, после сожжения Марком Захаро-вым своего партбилета в прямом эфире главного телеканала страны. В общем, делать это было уже совершенно безопасно…
МИЗАНТРОПКА
Хм, не была я, конечно, милым ребёнком – пушистым котёнком, тихим, нежным и послушным, как дрессированный пуделёк. Характерец я проявляла с детства – и упрямство, и вредность, хотя и не была вроде бы чудовищем: так, в пределах нормы… Ненавидела, когда меня пону-ждали что-либо делать – меня нужно было только просить. Ха-ха – это в нашей-то тоталитарной действительности, которая царила не только в школе, но и в лучших домах интеллигенции, да и в их головах, по прав-де говоря. А с чего бы, собственно, они, интеллигенты, были бы каки-ми-то другими? Их самих с младенчества приучали к дисциплине мето-дами ора, запугивания, подзатыльниками и прочими способами имени Макаренко и Сухомлинского. Какие же к ним могут быть претензии? Нормальные типажи коммунистической селекции. Таки создали нового человека!
Так вот, на всякий нажим извне я норовила ответить яростным противодействием, сопротивлением, но ежели таковое не было эффек-тивным или даже представлялось опасным из-за серьёзной разницы в весовых категориях (а именно так и случалось почти всегда), то я про-сто мысленно уходила в глубокое подполье, а уж там главной была я! Там я страшно хамила обидчикам, даже распускала руки и вообще дава-ла волю своему недоброму воображению. Внутри меня всё так и «кло-котило»! Я скрипела зубами, сжимала кулачки и очень часто до сильной крови искусывала губы, прямо как партизанка на допросе у фашистов. Естественно, это вряд ли позитивно влияло на характер ребёнка с боль-шим количеством тараканов в голове.
Иногда из меня просто «пёрло» что-то такое, даже не знаю, как это назвать… Мне просто надо было сказать какую-нибудь гадость, чтобы выплюнуть из себя накопившийся мусор загнанных вглубь нега-тивных эмоций.
И вот я приходила в комнату родителей, садилась в кресло и с видом провокатора выдавала:
- Учителя все идиоты, а эта дурацкая химия вообще никому не нужна! – и смотрела на маму с папой нагленькими глазками, вздернув подбородок и справедливо ожидая кары.
- Боже! Что она несёт? Отец, что она несёт? – мама молитвенно сжимала руки на груди, глаза у неё становились огромными и ужасно несчастными. Папа молчал, как всегда, в лучшем случае пожимал пле-чами.
- Да! Я так считаю. Ненавижу химию. И программа идиотская, а химичка – дура последняя и…
- Прекрати! – кричала мама, глаза её были уже не несчастными, а очень и очень сердитыми. – Просто не моя дочь какая-то! Просто не-людь! Такая ты… - ну, дальше шло описание меня – чудища болотного, человеконенавистника, потенциального убийцы и конченного человека.
- М-да, - резюмировал, наконец, папа. – Ты – страшный мизан-троп. Просто ужасающий.
Я очень рано узнала значение понятия «мизантроп», потому как меня этим словом с малолетства часто называли родители, а я была де-вочка любопытная и со словарями дружила. Поэтому в очередной раз ничего нового про себя я не узнала. Зато ещё раз убедилась, что бедная мамочка легко ведётся на любые провокации и, если мне нужно поуп-ражняться одновременно в садизме и мазохизме, то это легко проделы-вается на раз-два.
А вот ведь забавно… Забавно и смешно, что моя дочь, выросшая в атмосфере свободы во всех смыслах, можно даже сказать – анархии, а также в обстановке домашнего абсолютного ненасилия, таки стащила из моего генома эту провокационную чёрточку характера. И когда-то дав-но, примерно в начальных классах, пыталась проделывать похожие трюки со мной. Ха! Нашла с кем.
- Мам! – тёмные бровки сдвинуты, чернющие глаза полыхают, ноздри гневно раздуты. – Я ненавижу всякие стишки про природу вся-ких там русских поэтов! Я ненавижу нашу завучиху – она ведьма тупая! Я просто ненавижу…
- Да ради бога, - спокойно отвечаю я, наливая чай ей и себе. – Ты, главное, не волнуйся так. Раз ненавидится – ненавидь. Только если бу-дешь так пучить глаза – лопнут, жаль, что из-за такой ерунды.
Ребёнок прыскает, я вместе с ней, и дальше идет нормальный до-машний треп о том, о сём. Ни гнева, ни ненависти больше нет и в поми-не. Правда, уходя из кухни, девчонка снова пытается придать своему лицу злобное выражение:
- Нет, ну всё-таки эта завучиха…
- Я помню: тупая ведьма, - отвечаю я, хихикая. – Ну, и чёрт с ней в таком случае.
Дочь довольно «гукает» и мчится в свою комнату, напевая что-то из японских мультиков. На японском языке, между прочим…
Дочурка знает, с кем можно упражняться в этом генетически прилипшем к нам свойстве. С бабушкой, разумеется.
После дочкиных визитов в выходные дни к моим родителям, я всегда выслушивала по два раза одну и ту же историю, только в разных интерпретациях.
Мамина:
- Она меня просто убивает… Она заявила, что ненавидит Пушки-на… И это – моя внучка? Что за чудовище растёт? Отец мне дважды ка-пал валокордин…
Дочкина:
- Мам, они уже все меня достали с этим юбилеем Пушкина! В школе каждый божий день – ах, Пушкин, ах, Пушкин, ах, 200 лет! А тут ещё бабуля выдает: «Обязательно надо читать Пушкина! НАДА!!! Вот садись и читай «Барышню-крестьянку», я в твоем возрасте уже все по-вести Белкина перечитала…» Ну, я и ляпнула, что не буду его читать, потому что ненавижу…
Хех! Один раз доча мне тоже что-то такое выдала про свою нена-висть к «нашему всему», а я непедагогично никак не отреагировала. Больше ничего такого ни разу не было. И причина тут простая: нет ни-какой ненависти! Не было, нет и не будет. И моя сегодня уже взрослая дочка прекрасно понимает, что такое Пушкин. Просто никогда никого не надо бить по голове – даже великим поэтом. Ну, ей-богу, не стоит…
Одна из последних провокаций моей дочери вообще похлеще анекдота. Зная, что бабуля принципиальный и публичный пацифист и ненавидит любую армию любой страны в принципе как класс, дочь, в тот момент увлеченная американскими воинственными Зеной и Ларой Крофт, заявила в доме моих родителей:
- Я больше всего на свете мечтаю пойти в израильскую армию, носить форму и ходить по городу с автоматом!
По словам дочки, моя мама закатила глаза, страшно охнула, вскрикнула «Боже!!!», а потом закрыла лицо руками, как бы зарыдав. В общем, получился дикий скандал. Начались крики, взывания ко всем классикам и современникам от Пушкина до Солженицына, мама распа-лилась и довела себя почти до экстаза, от чего ей, естественно, стало плохо, дедуля носился с валокордином и феназепамом, а дочь с интере-сом на всё это взирала: ребенок явно проводил какие-то свои экспери-менты. Под занавес бабуля выдала тихим, умирающим голосом:
- Ты мне больше не внучка. Я отказываюсь от тебя.
По-моему, готовая сцена для комедийного фильма. Дарю любо-му, но только талантливому режиссеру. Бедная, бедная моя
