Привет, оружие!!!

превратились в причепуренных и принаряженных во всё очень яркое в горошек и розочки, у героев-ракетчиков появилась реальная возможность убедиться в правильности сделанного выбора, а у всех остальных зародились виды на ещё незанятую часть тружениц отделочниц.

И ещё, под конец дня выяснилось, что при этом Парфеноне, в комнатке со стёклами, обитают четыре, забытых Богом и начальством, зодчих стройбатовца, потерю коих, разогнанный в сердцах начальником полигона отряд, видимо не заметил. Эта естественная убыль личного состава, отступившего с передовой подразделения, околачивалась при стройке и единственной задачей которого было подрядиться на любой небескорыстный труд в соседних селениях и тем самым обеспечить плавное перемещение стройматериалов со стройки века на благое удовлетворение нужд гражданского населения. Девушки их абсолютно не интересовали, а посему, в отсутствии ревности, они быстро стали своими среди состава дикой дивизии. Один из них, высокий, свободолюбивый свердловский паренёк Григорий, оказался фанатом самоволок и очень быстро согласился составить Шурке компанию в ближайшие выходные.

В субботу, переодевшись в лесу в цивильное, друзья тронулись в сторону железки. Час пешком и тридцать минут зайцем в тамбуре и вот ОН, заочно любимый и желанный город, доступный и добрый, разбитый трамвайной нематодой, слегка обшарпанный по краям, но строгий, гордый и величавый. Не влюбиться в Питер было верхом невежества. Самовольщики мерили его быстрыми шагами и глазами впитывали все его виды и панорамы. Шурка одержимо трогал и гладил все памятники, скульптуры, монументы, чтобы установить с городом тактильный контакт, как стремятся почувствовать друг друга влюблённые и слепые. Надышавшись вволю упругим, свободным питерским ветром, полные впечатлений экскурсанты вернулись в часть и весь остаток дня провели у телевизора. В тот вечер, девятнадцатого июля, дорогой Леонид Ильич Брежнев, причмокивая, объявил об открытии московской олимпиады.

На следующий день Шурка уже один рассекал по всему Питеру, изучая его и меряя ногами. Ходить в самоволку одному ему нравилось больше, нежели с кем-то - не нужно ни под кого подстраиваться. Абсолютная свобода в выборе действий и направлений, независимость от чьих-то прихотей. Вобщем отвечаешь сам за себя. В часть воротился измочаленный и счастливый, устроился у телика и погрузился в олимпийские страсти.

А тем временем волна патриотизма всколыхнула Советское болото, гордость за наших Ким, Давыдовых, Сальниковых, Дитятиных шампанским вспенивала кровь и ударяла в промытые на партсобраниях головы. КГБ организовало невиданный доселе в соцлагере спортивный слёт на самом высоком уровне. Из городов олимпийцев и их спутников были удалены все бездельники, бродяги и забулдыги. Улицы и менты лоснились от опрятности и гостеприимства, в тот момент на свете не было более безопасных и комфортных мест, чем города олимпийцы. Воры в законе, карманники, фарцовщики и прочий сброд, были предупреждены о неминуемой войне газават, в случае намёков на их деятельность во время игр и они держали фасон. В магазины завезли и пустили в открытую торговлю, а не из подполы, импортные продукты, чего не было уже лет десять, приостановили колбасные электрички, отсекая страждущий люд ещё в пригородах. Словом, было создано полное ощущение победы социализма в отдельно взятом штурмом бараке, и будь здесь так всегда, плюс свобода поговорить, то многие перебежчики изменили б вектор своих устремлений.

Перевалившее за экватор лето радовало погожими, солнечными деньками, ноги сами несли куда-то вон из части и вечерами Шурка и ещё человек пять уходили купаться в окрестных озёрах нередко по пути прихватывая с собой токсовских девиц, настроения для, а не баловства ради, и всё это совсем не походило на армейские будни. Но западло в армии подкарауливает в самых неожиданных местах.

После очередной прогулки, когда девушки пошли восвояси, трём бравым войнам из этого коллектива вздумалось забраться на картофельную делянку, (видите ли им молодой картошечки захотелось). Шурка, считавший воровство ниже своего достоинства, присел у придорожной берёзы, дожидаться любителей чужих урожаев и грезил о чем-то своем, постепенно сваливаясь в дрёму...Тишину нарушил кирзовый топот. Сначала пронёсся один охотник до картошки, следом ещё два, которые кинули к Шуркиным ногам мятое жестяное ведёрко с молодым картофелем и задыхаясь просипели:

- Атас!!!

Шурка вскочил на ноги и не понимая что происходит, смотрел вслед своим сослуживцам, что скрылись в ближайшем перелеске. И тут перед ним со всего маху затормозили две почти новенькие, холёные "шахи", из которых вылетели словно шершни шесть крепких мужиков, заломили ему руки, сунули в машину и куда-то повезли. Метров через триста остановились у ладного рубленного дома лесника, чьей делянка и оказалась. Моментально вызвали дежурного по части и уже через десять минут Шурка сидел на гауптвахте. Смена обстановки, декораций и настроения были столь быстры и неожиданны, что ему понадобилось некоторое время, чтоб осмыслить, принять произошедшее и смириться с ним. Взывать к некой справедливости было поздно и бессмысленно, но то, что эти картофельные шалуны получат по полной, решено было однозначно.

Утром от дощатых нар ломило рёбра, жутко хотелось спать так как от жёсткого приходилось каждые пятнадцать-двадцать минут переворачиваться и полноценного сна не получалось. Да, ещё эта лампочка ядовито выедала глаза...Строевая на плацу до самого завтрака показалась приятной зарядкой. Завтрак состоял из остатков того, что не доели охранники, но у охранников был на зависть неплохой аппетит, а потому остатков было не так много и голод стал напоминать о себе всё настырней и сильней. После завтрака прапор-начальник губы объявил, что Шурке влепили трое суток и сегодня он будет доблестно мести площадку перед КПП.

Когда он оказался на КПП, тут же заметил неподалёку знакомых токсовских девчонок и представил, как он у них на глазах будет выписывать разные падеде с метлой и эта перспектива показалась ему унизительной, а потому он объявил выводному, что работать отказывается, ввиду выслуги лет, не салабон какой. После обеда его перевели в одиночку и добавили ещё пять суток за отказ от работ.
Что и говорить - одиночка есть одиночка! Человек - существо социальное и для него пытка одиночеством, это самое тяжкое наказание. Четыре бетонных стены, ледяные, как у смерти, чугунные рёбра батареи, умывальник с гонорейным краном, табурет, дощатый пол, голод и тоска - вот вся нехитрая компания, в обществе которой ему предстояло провести восемь длиннющих дней. Время остановилось...
На третий день он нашёл интересным чтение "Красной звезды", в которой писалось про небывалые достижения в разных родах войск, что, мол, идя навстречу очередному съезду партии, танковая часть под номером "Эн", вдрызг раздолбасила условного противника, не оставив от него камня на камне, а рядовой Джуманбельдыев после этих военных подвигов подал прошение о вступлении в партию, а всё потому, что он рядовой Джуманбельдыев и комсорг, и наставник, и затейник, и массовик - и ему теперь одна дорога в партийные бонзы, а всё благодаря неусыпной заботе ленинской партии, которую возглавляет обожаемый всеми дорогой Леонид Ильич. Вот так!

Восемь дней прошли как восемь лет. Рёбра у Шурки уже не болели, они устали ныть и болеть, а потому ему иногда удавалось выспаться. В день освобождения начальник губы тянул до последнего выпуск борзого деда, после чего самолично в сопровождении двух духов с автоматами довёл его до ворот и открывая калитку, ядовито усмехаясь процедил сквозь зубы,
- До скорой встречи!
- Пшол на ***!, выпалил Шурка, о чём тут же пожалел - прапор завёл его снова на губу и объявил десять суток от имени командира полка. Ребра жалобно заныли...

Привет, оружие!!! глава 13

В общей сложности Шурка провел на губе больше двадцати пяти суток. Ему добавляли ещё пару раз по несколько дней, но это делало его более злым и упёртым. Ведь эта губа не шла ни в какое сравнение с той, что была в Валге. Там была губа, в которую свозили всех самых злостных штрафников со всей Прибалтики. Заведовал ей некий капитан Колесник, редкий тип, которого из гестапо выгнали бы за зверства. После восьми суток пацаны прибывали в часть все искусанные клопами, которых запрещалось травить и с кровяными мозолями от строевой. По малому сроку там никто не сидел, потому что, прибыв туда на трое суток, тебе сразу добавляли ещё пять, а если кто начинал качать права, добавляли ещё, и ещё, и ещё... Колесник мог за десять минут до Нового года появиться на губе с ёлкой, установить её в центре плаца, и устроить подопечным хоровод по-пластунски минут на сорок, а после в пургу, на морозе заставить маршировать и петь гимн Союза часа полтора.... Что и говорить, милейший был человек. Да, будет старость его светла, как дни его постояльцев.

Памятуя об этом, Шурка считал эту губу детским садом с большими бытовыми неудобствами и плохой кормёжкой. Но убило его малюсенькое, в три строчки незаметное сообщение в армейской газетёнке, на которое он раньше и внимания то не обращал, а говорилось в нём о смерти Высоцкого.

Когда он вышел на волю, на него смотрели с большим уважением. Ещё бы, больше него в одиночке здесь ещё никто не сидел. На пару дней он почувствовал себя героем, однако повышенное внимание к его персоне быстро ему надоело и он снова стал в одиночестве ходить в самоволки.

Время потихоньку шло к дембелю, но результаты работ по строительству столовки не оправдали ожиданий высокого начальства. Деды стали совсем неуправляемые и их поведение напрямую отражалось на поведении личного состава обслуживающего полигон, да, что греха таить, и на поведении кадетов. Исходя из всего этого, дикую дивизию собрали и на двух чахоточных автобусах привезли дослуживать в Питер, где тем временем в учебных корпусах академии им. Можайского шёл грандиозный ремонт. Бесплатные подсобники типа принеси-замеси для прорабов таких строек просто находка и они бросили это доблестное войско на разгрёб мусорных и прочих завалов, но предварительно поселили в казармах на улице Красного курсанта. Теплые, кирпичные корпуса встретили по-домашнему, с тараканчиками и клопами, но не в тех диких количествах, чтобы обращать на это особое внимание. Всё это походило на дом престарелых, куда заботливые потомки свозят на доживание мешающих их быту чумных предков, и отношение к ним было соответствующее - Бог с ними, пусть шальные, но старики же, им не долго осталось, потерпим как-нибудь...

Увольнение в первой, второй и прочих партиях, (кроме последней, под Новый год) Шурке не грозило, а потому все задания и работы он грубо отсылал куда подальше и новый комвзвода капитан, которого Шурка нарёк "Кирпичом", каждый день напоминал ему про эту последнюю партию, на что он грубо парировал - Дольше Нового года всё равно не продержишь, а вот тебе тут трубить и трубить.

Дней десять спустя, на стройплощадке объявили срочное построение. Все были крайне удивлены, когда перед строем