Хамон с шампанским
Висенте!
Ты очень хороший человек. Прости мой плохой испанский. Мои дети скоро знают его очень хорошо, они поправют меня, но я не могу просить у них помощи для тебя. Я не могу ждать. Я женщина замужем. Я знаю, что ты придумал. У меня есть семья. Время с тобой очень хорошее, потому что ты очень хороший человек, который все знает. Но я не такая хорошая для тебя, для моей семьи. Я думала. Ты думаешь, что я не думала, ты хочешь ответа и говоришь, я не отвечаю, я все время много думала. Мне нужна работа, никогда не найти так легко работу, как у тебя. Мне нравилось твое уважение. Ты всегда уважаешь меня. Я хочу уважать тебя. Я научилась это, когда работала с тобой. Уважение тебя, себя и свою семью. Недавно из Байа-Маре едет моя дочь. И мой маленький сын тоже, я тебе о нем не сказала. Я хотела, чтобы у них было все для учебы в Испании. Образование это важно. Учиться, чтобы хорошо жить. Они умные дети, и я знаю, они возьмут свой шанс. Сейчас все хорошо, я не могу дальше работать в магазине. Я хочу, но нельзя. Спасибо и прости меня, пожалуста. Ты говоришь, что не выносишь положения, как у твоего друга с коляской и его подружкой замужем. Я понимаю. Я тоже не вынесу. В другое время я тоже могла любить тебя, а сейчас нельзя. Для другой женщины можно. Ты ищешь эту женщину. Когда она тебя найдет, ей очень везет.
Корина.
Я дал ей работу, потому что меня тронули написанные от руки слова на оторванной четвертушке бумажного листа, и еще я поверил в правдивость слов: ей нужна была работа. Только отчаянно нуждавшийся в зарплате, мог написать рекламку синей ручкой. Не думаю, что в данном случае мной двигал профессиональный заскок человека, который покупает и продает канцтовары и в силу своей работы любит и ценит их. Отнюдь. Полагаю, тут любой бы растаял. Я подсуетился заиметь такого правдолюба, раз представилась возможность. Не как дьявол, я ведь не он, и никогда не утаскивал души, тем более так ловко и артистично. Даже если бы мне удалось сцапать душу или хотя бы приблизиться к этому, я не смог бы улепетнуть, как дьявол, потому что у меня тряслись бы руки-ноги или вовсе отнялись бы. Это Корина отняла у меня душу. Это она сбежала с ней в трех картонных коробках. Но, если честно, я почти не злился на нее. Теперь я был уверен, что Корине пришлось совершить это преступление под влиянием весьма серьезных обстоятельств. Она украла канцтовары, чтобы перепродать их в Косладе своим землякам? Или в Байя-Маре бывшим соседям или родственникам? Или для своих детей, о чем намекнула в письме? В любом случае потеря была невелика, страховка ее возместит. Огромной потерей было другое: я не сумел справиться с этим, и самое главное не знал, что есть люди, которые вынуждены эмигрировать и совершать разные глупости, чтобы заполучить жалкие гроши на выживание.
Теперь перед моими глазами были буквы, написанные тем же оригинальным почерком и той же синей ручкой. Я не хотел открывать письмо, пока не приду домой. Боялся его содержания. Боялся, что оно слишком сильно меня расстроит, а сегодня нужно было заняться Паркером, семьей, собой. К счастью, меня, как бывшего наркомана, не прельщала мысль вернуться к своему пороку, скорее даже отталкивала. Я решил действовать спокойно, сел и, прежде чем открыть письмо, глубоко вдохнул, стараясь отбросить все следы тревоги и нелепой тоски, которой так легко поддаюсь. Племянники мыли Паркера. Из своей комнаты я слышал звонкие голоса детей. Паркер не любит мыться, и всякий раз когда он встряхивался, капли воды летели в детей, стоявших с губками в руках, и поднимался невероятный гвалт. Племянники были от этого в восторге, а мне не хотелось, чтобы Паркер провел еще хоть день с запахом того зловещего места. Запах – это его память о собаках. А моя память, возможно, прикосновение к шершавой бумаге и синим дешевым чернилам.
- Дядя, готово. Иди, посмотри.
Я отложил письмо.
Я всегда любил держать в холодильнике бутылочку-другую сидра, и когда дети отмыли Паркера до блеска, я открыл одну из них, и мы дружно выпили. Несмотря на настойчивые просьбы Мауро, сегодня я не сыграл с ним в “Монополию”. Было уже поздно, к тому же, у меня имелись свои планы. Я принял душ. Стоя под душем, я тер себя что было сил, стараясь отмыть эту долбаную, никак не желавшую отмываться, зеленую краску. Наконец я кое-как я привел себя в порядок. Пока я одевался, племяшка забралась в мою комнату и принялась там рыскать. Как женщина в миниатюре она обожает рыться в чужих вещах, и в доме не осталось ни одного ящика, в котором бы она не копошилась.
- Дядя, когда ты включишь мне музыку?
Амели просматривала пластинки.
- Когда пожелаешь, но завтра.
- А я хочу сегодня.
- Сегодня мне нужно уйти.
- Ты всегда уходишь!
- Неправда, я никогда не ухожу.
- На днях ты ездил за город.
Она была права. Этот гномик все помнит. Тот день, когда я поехал выслеживать Корину и увидел, как она выгружает мои коробки, казался мне таким далеким. Днем из другого времени. Я не узнавал себя в том страдальце.
- Ты едешь за город?
- Нет. Сегодня я иду на праздник. Есть хамон и пить шампанское.
- Ух ты, классно.
- Согласен.
- Поставь вот эту. Всего одну.
Амели показала на виниловую пластинку, ту самую, что я крутил пару ночей назад.
- Посмотрим, как она звучит. Ну, поставь, пожа-а-алста... – канючила она.
Времени было в обрез, но я не мог устоять. Амели такая же соблазнительница, как ее отец, самый обаятельный и привлекательный парень из тех, с кем встречалась сестра.
Игла проигрывателя опустилась в канавку, и...
Еще одна ночь, и мне не уснуть, еще одна ночь потеряна…
Крутится виниловый диск, и звучит прекрасная песня:
Но мажорно звучит старый рояль где-то там, за зеленой дверью…
Все смеются, а мне невдомек над чем, что же там, за зеленой дверью?
Покой обрету, когда сам окажусь где-то там, за зеленой дверью.
Племяшка танцевала, а я улыбался. Как настырно я размахивал во сне этой пластинкой перед отцом. Племяшке, как и мне, нравилась эта песня. Группа Los Nicis создала великолепную кавер-версию, и у меня она тоже была. Пожалуй, завтра я поставлю для Амели именно ее. Я оставил племяшку танцевать. Поцеловал племянников. Поцеловал маму. Само собой поцеловал Паркера в его белую шерстистую звездочку и, уже поджидая лифт, вернулся и поцеловал смотревшую телик сестру, от чего она остолбенела, полагаю, в хорошем смысле слова. [прим: Los Nicis (1981-1998) – испанская группа, популярная в 80-е годы]
Хорошо гулять в своем квартале: за руль садиться не нужно, так что мы осушали по третьему бокалу “Кавы”, и нам было весело. Неожиданно я вспомнил песню, выбранную племянницей:
Я в дверь постучал и открывшим сказал: “Меня сюда, к вам позвали”.
Они засмеялись и тут же меня обратно ни с чем прогнали…
… что же там, за зеленой дверью?
- О чем думаешь? – поинтересовалась Лаура.
- О том, что мне весело.
- И мне.
- И спокойно.
- Мне тоже.
- Лаура, я собираюсь продать магазин.
- Расскажешь?
- Конечно. Хочу заняться учебой. Я всегда хотел учиться.
- А что ты хочешь изучать?
- Языки. Английскую филологию. Но не здесь, в Англии. Возможно, в Шотландии. Короче, в Великобритании.
- Заманчиво.
- Да. А потом, возможно, стану учителем. Я хотел бы учить детей, мне кажется, у меня неплохо получится. – Я сочинял на ходу, но осмысленно. – А еще я куплю себе пижаму, прямо завтра.
- Пижаму? – Лаура засмеялась.
- Или несколько, – добавил я. – Совершенно новых, с этикетками.
- Мне тоже не мешало бы купить себе пижаму или несколько, – заливаясь смехом, ответила она. – Мои уже старенькие. Никто не видит, в чем я сплю... Только родители.
- Ты живешь с родителями?
- Да, Висенте, – Лаура назвала меня по имени, но оно прозвучало естественно, – пока еще с родителями, но надеюсь однажды вылететь из гнезда. Скоро. Когда меньше всего ожидаешь.
В ее голосе слышалось какое-то смирение, безысходность что ли, но улыбка была ироничной. Она умела смеяться над собой. Я ничего не ответил, потому что прекрасно понимал, что она имела в виду.
- Единственное... – Лаура осеклась.
- Что?
- Жалко, что ты уедешь.
Я улыбнулся. Какая она милая.
- Ты замечательный сосед, Висенте.
Она снова произнесла мое имя, и снова оно прозвучало неплохо.
- Чересчур, – брякнул я.
Лаура не ответила, отвела взгляд, и я понял, что мой ответ прозвучал грубо.
- Еще по бокалу? – предложил я.
- А не многовато будет?
- Как скажешь. – Мне было по барабану, пить или не пить. Тоски не было и в помине, мне было легко.
- Ладно, давай, – согласилась она. – По последней.
- По последней или по первой из многих, – выпалил я.
Она улыбнулась. Тень отчуждения, промелькнувшая в ее глазах от моего неосторожного замечания, рассеялась.
- Знаешь, Лаура, это ты замечательная соседка, и я очень рад, что ты привела меня сюда. Не то слово как рад!
Потом я проводил ее до метро и пошел домой.
Гуляя с Паркером, я встретил Хосе Карлоса, тот только что посадил Эстер в такси.
- Как жизнь, мачо? Ты меня совсем забыл, – сказал он.
Новостей было так много, что я даже не знал, с чего начать, короче, начал с конца.
- Я встречался с девушкой. Вообще-то мы знакомы довольно давно, но я ее как-то не замечал.
Мы с Хосе Карлосом допоздна болтали в его гостиной, а Паркер храпел, развалившись на диване и подмяв под себя подушки. Потом, когда я спускался к себе домой, Хосе Карлос спросил, проводив меня до лестничной клетки:
- Помнишь, когда нам было по семнадцать?
- Конечно, помню.
- Так вот, Висенте, тогда я однажды понял, что рано или поздно окажусь в инвалидном кресле. Ни родители, ни врачи не говорили мне об этом. Я сам догадался. Я чувствовал это. Мое тело менялось, а ноги – нет. Я понял, что они не смогут поддерживать меня, даже скособоченного. Я глядел в зеркало и не мог себе врать.
- Ты ничего не сказал мне.
- Я никому ничего не говорил, Висенте, даже родителям.
- Но почему?
- Тогда вы относились бы ко мне по-другому. Родители и братья переживали бы, страдали бы из-за меня. Точнее, не из-за меня, а из-за моих страданий.
Так. Всё было именно так.
- Я буду инвалидом. Я знал это, и мне было очень плохо, а потом наступил момент, и мне принесли это самое кресло, такое большущее и тяжеленное, помнишь? Тогда ведь не было легких титановых. Я смирился с этим, Висенте, и изменился, не знаю толком как, но изменился... Поскольку однажды понял, что меня отдаляет от вас не столько инвалидное кресло, сколько потуги не упоминать о нем. Понимаешь, о чем я?
Я не знал, что ответить. Мой друг смотрел на меня с теплотой и пониманием, сидя в своем кресле возле ступенек лестницы, по которой я поднимался и спускался, а он никогда не сможет. Не поймите меня превратно. Удивительно, но Хосе Карлос и сам отлично со всем справляется. Он просит помочь, только если проезд между машинами слишком узкий или перед ним ступеньки. Ты, не раздумывая, помогаешь – и вопрос исчерпан.
- Ты ведь не дрогнешь, правда? Не отступай, Висенте.
- Конечно, нет, – ответил я.
- Но прежде чем смыться в Англию...
- В Великобританию, – машинально поправил я. – Там много хороших университетов в Шотландии.
- … Короче, прежде чем жить за границей, тебе нужно по порядку рассказать об этом с самого начала. Тому, кто тебе очень дорог... Раз-два