Эта история случилась с моей дочерью Люсей. Литературу вела дама серой наружности, на лице - огромные очки, напоминавшие корабельные иллюминаторы, за них и получила кличку «Водолаз». Она обожала русскую классику, но соцреализм оказал своё влияние: преобладал авторитарный стиль преподавания, могла легко взорваться по пустяку, за что класс ее дружно не любил.
Но самым опасным было потревожить учителя во время частых «медитаций», когда она, медленно проплывая вдоль рядов парт, декламировала наизусть, чуть подвывая, стихи. Класс любил их: можно было малость расслабиться. Главное, не спугнуть музу поэтического просветления Водолаза. И если подобное случалось, ее реакция была истеричной: «не буди лиха, пока оно тихо».
И еще было важно не пропустить окончания «медитации» — Водолаз, сняв возвышенно-отрешенное выражение лица, пристально всматривалась в лица учеников: насколько отразилась в их глазах глубина великого поэтического слога. Но класс научился мастерски изображать искренний интерес и многозначительно молчать. Кто мечтательно прикрывал глаза, кто задумчиво глядел в окно. Результат визуального изучения определял удовлетворение (или неудовлетворение) от восприятия учениками текста, что существенно влияло на дальнейший ход урока.
В тот день разбирали «Снег идет» — произведение замечательное, недаром Борис Пастернак удостоился Нобелевской премии именно за сохранение традиций классической русской литературы, несмотря на безраздельное царствование в искусстве соцреализма. Вторую жизнь стиху дал бард Сергей Никитин. Я любил эту песню, исполняя ее под гитару — приятная мелодия лишь подчеркивала гениальность строк...
После введения в тему, Водолаз приступила к «медитации». Зазвучали волшебные строки, хоть и не в самом желанном исполнении.
Снег идет, снег идет.
К белым звездочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплет.
Снегопад, случившийся полвека назад поздней московской осенью, вызвал радостное предчувствие очищения земли не только у поэта, но и у теплолюбивых растений на подоконнике.
Снег идет, и всё в смятеньи,
Всё пускается в полет, -
Черной лестницы ступени,
Перекрестка поворот.
Хоровод стремительных «белых звёздочек» увлекает за собой, обещая скорое облачение всего вокруг в роскошные белые одеяния...
Как рассказывала мне дочь, стихотворение заворожило. Я, говорит, совсем забыла о Водолазе, ощущая рядом с собой только тебя и почти явственно слыша твой голос под гитару. Представилось, что мы все снова на даче, под березками, у дымящего мангала...
Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья,
И вдруг! Как гром среди ясного неба.
А в ЗАШТОПАННОМ салопе
Сходит наземь небосвод.
Идиллический мираж мгновенно исчез. Почему — в «заштопанном»? Папа поет не так!
— В «ЗАПЛАТАННОМ»! — непроизвольно, почти рефлекторно протестующе вскрикнула Люся. Класс вздрогнул от неожиданности и напряженно замер: такой наглости еще никто себе не позволял. Покуситься на медитацию Водолаза!
Водолаз как будто споткнулась. Она резко обернулась в сторону наглеца и, судорожно сглотнув, возопила:
— В чем дело?! — ее взгляд прожигал насквозь.
— В заплатанном! — Тихо повторила дочка. — «В заплатанном салопе сходит наземь небосвод». А не «в заштопанном».
Только тогда Люся осознала случившееся: а вдруг папа поет неправильно? Ведь не он, а Водолаз много лет преподавала литературу. И если пресловутый салоп не «латался», а «штопался», даром это дочке не пройдет...
То был момент истины, требовался первоисточник.
— Хорошо, сейчас проверим!
Водолаз с решительным видом ринулась к столу. Плюхнувшись на стул, она выгнула переплет поэтического сборника, и — «хырст-хырст-хырст...» — стала нервно перелистывать страницы. На ее щеках играли желваки, лицо заливал румянец негодования. Класс оцепенел: в случае правоты Водолаза всем бы досталось по полной — и за травлю Пастернака после присуждения ему Нобелевки, и за недостаточно пылкую любовь школяров к великой русской литературе. А уж Люсе бы... Лучше про это вообще не думать.
Наконец нужная страница была найдена. Водолаз замерла и... чуть заметно обмякла.
— Действительно... «В заплатанном»... — негромко выдавила она из себя.
«У-а-ахх...» — глубокий выдох эхом прокатился по классу. В нем переплелись облегчение и восхищение. Все устремили восторженные взгляды на Люсю: вот это знания! Однако радоваться было рано. Да, авторитет дочки в классе взлетит до небес, но вот Водолаз... Ее реакция могла быть непредсказуемой. Конечно, невольный инцидент на уроке мгновенно замялся, ведь развивать ситуацию было не в интересах учителя, да и великий Пастернак остался бы довольным. И тут звонок на перемену вернул всех к жизни.
Придя домой, Люся сняла с полки томик Пастернака. Теперь его бессмертное творчество приобрело для дочери новое звучание. Понятно, что отныне на уроках литературы придется пахать за двоих: «заплатанный салоп» просто так ей не забудется. Как говорится, «взялся за гуж...»
Зато Пастернак стал любимым поэтом дочери, а через год в ее аттестате красовалась заработанная усердным трудом, честная «пятерка» по литературе.