Облака и молнии

‎От автора: После «Лунного» классическая логика Аристотеля и поэтика Буало потребовали бы себе на поживу... да, именно, «Солнечное». Увы, автор давно свернул на темную дорожку неклассических логик и погряз в правополушарности. Облака и молнии влекут его. Нижеследующая компиляция не дерзает соперничать с «Причудами неба» безалаберного и гениального Мацумото, но пусть слабым для нее оправданием послужит то, что у автора поистине чуть не отсох указательный перст, принужденный выуживать облачные куски из десятков текстов и складывать из них это невесомое чудище.
‎
‎
‎(...) два дня опыт был неудачен, быть может, слишком хмурая, тепло-изморосная и туманная стояла погода (фонари сквозь этот туман едва просвечивали). На третий день к вечеру тучи разошлись (...) Сейчас ты узришь Глаз. Иногда он затуманивается легкой дремотой или, лучше сказать, грезой — и возникает ваше бытие (бхава), но сам он не затронут им, как не затрагивают небесный свод облака, путешествующие по нему
‎
‎(...) он рассеянно переводит саккадно блуждающий курсор взгляда с геометрического серо-розоватого рисунка плитки тротуара вверх на дистиллированно-остывшее лазуритное небо полусолнечного дня с нежной рябью перистых облачков
‎
‎(...) на бэкграунде пасмурного осенне-зимнего неба очищенные от листвы кроны деревьев вычерчивают ломаную фрактально-сосудистую систему кровоснабжения, впивающуюся в воздух
‎
‎(...) многоярусные мощные башни горельефоподобных облаков громоздились по дальней границе окоема (...) Начиналась буря (...) Через помещение под вспышки узких фантомных молний-трещин проехала очень маленькая, несколько гротескная колесница
‎
‎(...) пятно Луны, не доросшей до полнолуния, посылало тусклое сияние сквозь пелену несущегося сиреневого облачного покрова. Ниспадал поздний промозглый вечер.
‎
‎(...) когда ты не смотришь прямо на окно, мнится, благодаря случайному сочетанию эффектов освещения и предметов, игре тинктур, совмещению ткани малахитовых занавесей и синеватого стекла, будто проблеснуло солнце и магическим красным светом озарило ландшафт. Но, взглянув на окно, убеждаешься – по-прежнему глухой плащ туч крепко окутывает возможную наготу небосклона.
‎
‎(...) грязно-желтушная гнойная кисея неба размягчается, начинает стекать полужидкими бурыми потеками вниз, закручиваться мутными пепельно-оливковыми омутами
‎
‎(...) кимвал Луны, серебристое ребристое поле перисто-кучевых облаков – отполированных и четких, будто льдистые гряды гор, наблюдаемые из Космоса
‎
‎(...) внизу – серебряная поверхность, видимая из Космоса; отнюдь не выпуклая, наоборот, чашеобразно вогнутая; горизонт параболически уходит вверх (...) Барельефные покрывала облаков. Кое-где – мерцающие значки гроз. Отчего-то именно они сжимают и рвут душу; о, как прекрасна была жизнь!
‎
‎(...) мраморные легкие глыбы, до твердого блеска обточенные, облизанные – нестерпимо для глаз – скользят, с нулевым трением, не слишком высоко, по кобальтово-синей монотонной вогнутости; небо отшелушивает позднейшие наросты, выставляя холодно горящую примордиальную эмаль (...) Сахарная каррара облаков местами начинает набухать серым гиметтским мрамором, кое-где пропитываться чернильным мавзолейным лабрадором
‎
‎(...) забытье – это летние томительные сутки, облака-спруты, кучевые, с прослойками чернильно-сиреневого; щупальца замедленных метаморфоз сияющей бугристой кожи облака
‎
‎(...) полет двух чудовищно далеких колесниц по венозно-сизому небосводу; индийское бугристое небо, холодное и страшное, будто циркумполярная тундра, превосходящее высотой и обширностью обычное небо на порядок
‎
‎(...) безнадежно-прямоугольное окно транслирует плазменно-четкую картинку (если только в передачу не вторгаются Искажения): разбухшие айсберги поверх сочного бирюзового фаянса неба, еще – терпко-мочевой, красноватый солнечный свет
‎
‎(...) день. Пасмурная духота. Небо хорошо и равномерно впитало сизый раствор сплошного покрова (...) Гроза; по всей линии горизонта раскаляются и гаснут, как нити накаливания в лампе, струи молний, необычных, медно-красных
‎
‎(...) сейчас, под вечер, разошлось небо на западе; краски меда и розового масла, с красноватым подмалевком
‎
‎(...) ум мужчины, дебелый, наполненный плотской плотной алчностью мысли, способен быть разбужен только страшным ударом багровой молнии
‎
‎(...) подвергся в утробе матери ударам идиотских парализующих молний; когда, неестественно огромные, горят фосфорические глобусы глаз; вновь сухая малиновая молния бьет
‎
‎(...) отшлифованные предвечерней ясностью, как протертые спиртом, игрушечные дома; над ними – перевернутая рельефная карта туч
‎
‎(...) из кристаллов талой воды, из летней эмали облаков и неба, из пронзительного солнца сквозь красноватую вязь почти обезлиственных деревьев
‎
‎(...) на страшной высоте – плоское черное небо, расчерченное тонкими прожилками золота на неправильные многоугольники – паркет или пустынный такыр
‎
‎(...) дома и башни парят, не отрываясь от земли, рождая тонкое тремоло на иератической абстракции узорчатого неба
‎
‎(...) ее зигзаги напоминают сложное иерархическое строение ярусов Зевсовых молний
‎
‎(...) в темном небе, выстуженном и одиноком, сизые мягкие вздутия, тлеющие изнутри багряным подмалевком, перемежаются знобящими провалами в пустоту; днем они станут огненными прорывами солнечной ляпис-лазури, но теперь – это окна в космическую стужу; неравномерность атмосферного рельефа напоминает виденную когда-то в старом журнале, побуревшем, как папирус, карту реликтового излучения Вселенной
‎
‎(...) синяя мгла там протерлась, словно драгоценный засаленный бархат старинных камзолов; промоина мерцает слоистым ореолом; в средоточии – круглая, как гаснущий желтый карлик, луна
‎
‎(...) небо, зимою пасмурное, уплощенное и морщинистое, точно слоновья шкура, выгнулось и оттолкнулось вверх, раскрыло свой исполинский воздушный амфитеатр, распахнулось дальними декорациями бугристых облаков, уже по-летнему розоватых; весна, тоска
‎
‎(...) левая доля небосвода – перисто-кучевые облака, древняя мощеная дорога, опрокинутая, ее шлифовали всадники, крестные шествия, карнавалы с ангелами и чертями, и края булыжников стали млечными, а выпуклости ожемчужнились (...) правая же – водоворот, однако не золотой, как галактические мальстремы вангоговой звездной ночи, но похожий на сизоватую морскую медузу (...) эти два домена разделяет слоистый римский профиль; чем он разнится от карфагенского? так железные корабли отличаются от глиняных
‎
‎(...) в безграничном тумане колоссальные руки бросают вперед пучки волосатых молний
‎
‎(...) стою посреди комнаты перед окном, глядящим на юго-запад, там из прорванных под вечер бугристых туч неудержимо растекается приправленный розовым маслом желток; слепящий отблеск на водонапорной башне, и она похожа на маяк
‎
‎(...) будущее разграфлено решеткой, оборонено от багрово жужжащих слоеных туч, распадающихся затем на ватные куски облаков с гладкими губчато-сизыми днищами, а далее – на узкие волокнистые когти, и это совсем как рождение, жизнь и смерть ощипанного двуногого, ибо от него, отпочковавшегося от слоистого хаоса, что пребывает вне всяких времен, в итоге останется лишь слюдяная зыбь тонкой отвлеченности
‎
‎(...) впереди некое окно или обрыв в западные облака, и мы совершаем будто тройные или сколько-то кратные, неважно, прыжки в небо – или уже в самом небе, неотличимом от слоено-зеркальной воды ненавязчивой маслянистостью, розовой, как креветочный паштет из детства, золотой, как оливки, и это все изображено во французской книге
‎
‎(...) утром я видел рваный облачный покров, мускулистый, крахмально-белой окраски, с примесью баклажана, с насечкой, напоминающей след протектора на снегу, и фрагмент неба индиго рядом был пронзен зелеными – сколь ни странно – кронами, будто удлиненными наконечниками копий, гнущимися в одну сторону, нет, это не кипарисы, но весьма схожи, к вечеру облака обзаводятся жиром и матереют, жар и прохлада взбивают эти пышные куски крема
‎
‎(...) после дождя не остановить фатальное разложение слоистых туч, становящихся розово-синей перезрелой мякотью арбуза, в них рождаются пещеры, где срастаются облачные сталактиты и сталагмиты, обрамляющие окна яростной голубизны, это витые сахарные колонны столь ясно выражают саму идею объема, как не дано никакому кубу или шару
‎
‎(...) желеобразными покровами опадает упругая прозрачная плоть воздуха, мясо чудовищной медузы, сквозь разрыв бессильно шевелит безгубыми челюстями паноптикум мироздания – небо с облаками, подобными скользким глыбам ракушечника под лучезарным стеклом морской воды, оно являет собою географию Персии, только подвижную, где облачные бугристые сгустки стремятся к соитию, словно объемные Мидия и Хорасан, а нависающий сверху пронзительный купорос служит южной дугой Каспийского моря
‎
‎(...) днями бесконечно плывут неподвижные облака – сиречь, мысли, ибо, господа, мы думаем облаками, под костяным куполом черепа снежные силлогизмы и пурпурные метафоры, шишковатые, как френологические карты, сменяются тающими сплетениями закатных умозрений, и временами всё растворяется в грозовых слоях неосмысленных восприятий
‎
‎(...) спелая индиговость, покрытая хиромантией складок и бугров, режется пополам слепяще-безмятежным катером, срастаясь вновь за кормой уже высветленными и перепутанными концами – а над горизонтом  мясистое облако скручено, как микеланджеловские рабы
‎
‎(...) облако, хищно согнувшееся, как жокей в карьере, в изысканной жемчужно-белой форме неподражаемых «Stratocumuli», завладело, путем частичного поглощения, ртутным мячом солнца, мгновенно просияв лаком самодовольства, но вот – мяч снова упущен
‎
‎(...) плафон, подобный прозрачному куполу Пантеона, а в его обрамлении парит облако, похожее на Англию, трущуюся плоским надувным днищем о Ла-Манш (...) фонтан, запах кофе, синие глаза, шершавое облако, смятое в гармошку застывшего мига
‎
‎(...) вчера гневное облако над этим городом занесло булаву, я видел бугроватую сигарообразность в закатном кумаче
‎
‎(...) оттолкнулся от горчично-розоватого грунта какой-то планеты, с непостижимой быстротой удаляясь от нее, как в обратном кино – атмосфера, рванье облаков, покидаю, перебирая мягкие, расширяющиеся и сжимающиеся мешки пространств
‎
‎(...) я еду в такси, вспахивая взглядом густо-синее небо с мясистыми облаками
‎
‎(...) когда в южном углу небосвода театральное облако напыщенно вывалит хрустяще-белую гроздчатую мускулатуру для прощального обозрения раскрывшемуся пространству – о, легкомысленно надеяться, будто этакая туша способна парить в зените, его тяжесть и громадность предполагают опору на горизонт, и ты никогда не доживешь до нее, ведь и смерти ты никогда не достигнешь
‎
‎(...) за окнами земноводная стальная шкура осеннего неба прорвана, и уже дважды, хрупкими потопами голубизны
‎
‎(...) мгновенный британский флаг расщепленных молний
‎
‎(...) от нас остаются облака. Я уяснил это, увидав на месте сосудистой кроны громадного дерева, до того всегда приветствуемого беззвучной формулой, но без