А.Посохов "Рассказы для артистов-юмористов"

спросил её Толстой.
  – Да вот, – ответила она дрожащим голосом. – Порешить с собой хочу.
  – Из-за Вронского, что ли?
  – Из-за него, – со слезами на глазах подтвердила Анна.  
  – Подумаешь, хлыщ какой! – сердито проворчал Толстой. – Да я его просто вычеркну из романа, и дело с концом.
  – Действительно, – обрадовалась Анна. – Вычеркните вы этого кобеля, пожалуйста, Лев Николаевич. И этого ещё, прыща старого.
  – Каренина, что ли?
  – Его самого, тоже козёл тот ещё. Сколько раз говорила ему, купи виагру. А он, разрешение у государя надо получить. Вот и получил рога на рога.  
  – Нет, – отказался Толстой. – Тогда название всего романа менять придётся, фамилия-то у тебя от мужа. Хотя ты права, конечно, оба они хороши. Хлыщ да прыщ, ну какие это герои.
  – Главное, читать про них противно, – взмолилась Анна. – Нафиг они вообще нужны, чтобы из-за них под поезд бросаться.
  – Ладно, – сжалился Толстой. – Название поменяю, а их вычеркну и анафеме предам. И тебя анафеме предам. Слаба ты оказалась по женской части и тоже на героиню не тянешь.  
  – А это возможно? – удивилась Анна. – Вы же не член Священного синода.
  – Возможно! – воскликнул Толстой, вставая со скамейки. – Раз я отлучён от церкви, значит, я всё могу. Ленин вон почти всю страну анафеме предал, и ничего. Кстати, я слышал, что он статью про меня написал. Будто зарос я, как простой русский мужик, потому что в зеркало на себя не смотрю. А я же знаю, что в зеркале революция. Давай уедем отсюда. Что-то не по себе мне тут.
  И они уехали. Купили домик на окраине Москвы и стали жить вместе. Но не как муж с женой, а как автор с придуманным образом в виде красивой молодой женщины. Сыночка Анны, Серёжу, Толстой не вычеркнул, и он стал жить вместе с ними. После революции Анна Каренина вышла замуж за начальника Московской уездной ЧК, который по блату устроил её на работу в локомотивное депо диспетчером. Лев Николаевич вначале Серёжу воспитал, а затем и других детишек Анны. Все они живы до сих пор. Лев Николаевич каждое лето наведывается инкогнито в Ясную Поляну. Снимет толстовку, натянет джинсы, очками тёмными прикроется и вперёд с группой туристов. Походит, посмотрит, порадуется тому, как содержит Россия его усадьбу, осенит крестом потомков, пару яблочек сорвёт украдкой и обратно.  

* * *


Совсем оборзела

    Национальности этих замечательных людей называть не буду, а то соплеменники их поймут всё неправильно, будто я не о юморе только. А я именно только о том, что смешно было и запомнилось навсегда.
  Наняли мы для ремонта квартиры одну супружескую пару. Точнее, они сами напросились, поскольку соседями оказались после нашего переезда в этот дом на проспекте Вернадского. Её, допустим, звали на русский лад Зоя, а его Дима.
  Работали они не очень дружно. Я имею в виду то, что они между собой почему-то часто ругались на каком-то своём языке. Причём, национальности у них были близкие, но разные.  
  Так вот. В этот день они должны были циклевать пол. Мы с женой приходим проверить, как идут дела. Заходим в квартиру. В углу комнаты стоит огромная циклёвочная машина с разобранным кожухом. Посередине комнаты стоит Зоя и вроде как плачет. Димы нет.
  – Что случилось? – спрашиваем.
  – Совсем оборзела, – отвечает.
  – Кто?
  – Дима. Дралась, кричала.
  – А чего это он так?
  – Машинка сломался.
  – А с ней что?
  – Резинка порвался…
  Ну вот как тут не рассмеяться! Прошло много лет, а мы с женой на вопрос о том, что случилось, отвечаем иногда друг другу в сердцах: «Машинка сломался, резинка порвался».

* * *


Визит драматурга

  В кабинет известного в России исторического просветителя вошёл некто, сходу представившийся начинающим драматургом. Хотя возраст его прямо свидетельствовал о том, что не только начинать, но и заканчивать ему чего-нибудь было уже категорически поздно. В руках он держал тощий пожухлый портфель времён послевоенных пятилеток.
  – Меня зовут Пантелеймон Будуаров, – пылая тлеющим взором, закончил представлять себя вошедший.
  – Садитесь, пожалуйста, чай, кофе? – вежливо предложил просветитель.
  – Я сяду. А всё остальное потом. Дело не терпит отлагательств.
  – А что случилось?
  – Как что! Целое поколение потеряли. Они же ничего не знают.
  – Кто они?
  – Молодёжь, форменные невежды! Спрашиваю, кто такой Ленин? Они глаза таращат.
  – Да, с молодёжью у нас проблемы. А я-то чем могу помочь?
  – Не притворяйтесь. Вы же учёный, бывший министерский чиновник, у вас награды, звания, связи. Я недавно по радио вас слушал. Очень даже забавно вы там про одного полководца рассказывали. Из крепостных да сразу в генералиссимусы. Не пойму только, на кой чёрт ему эти Гималаи сдались!
  – Вы о Суворове, что ли? Так он не был крепостным. И не Гималаи, а Альпы.
  – Тогда все были крепостными.
  – Нет уж, позвольте! – хотел было защитить историческую правду просветитель.
  – Не позволю! – властным тоном прервал его Пантелеймон Будуаров. – Потому, что вы ничего не делаете, а я сделал.
  – Любопытно. И что вы такого сделали?
  – Я написал пьесу. Вот здесь она, в этом портфеле. Пьеса так и называется Великий Ленин. Вы ведь знаете, что он великий?  
  – Подозреваю.  
  – Так вот. Я хочу, чтобы вы помогли мне толкнуть мою пьесу в молодёжь. То есть поставить её во всех театрах страны и загнать туда всё подрастающее поколение.  
  – А пьесу-то хорошую написали?
  – Естественно, как говорят у нас в Пензе.
  – Так вы из Пензы?
  – Ну что вы, упаси Бог. Это такая фишка для непринуждённой беседы.
  – А пьесу по источникам писали?
  – Обижаете. Как нам реорганизовать Рабкрин наизусть выучил.
  – Что вы говорите! А вы можете в кратких словах рассказать содержание пьесы?
  – Пожалуйста. Знаете ли вы, что в 1917 году Ленин был в Шушенском?
  – Припоминаю.
  – И вот, когда он там с Крупской чалился, выражаясь красноречиво, в это время из Израиля в Ленинград прилетел Троцкий.
  – Ужасно! А куда же ЧК смотрела?
  – Ну, голубчик, уж вам-то следовало знать, что ни ЧК, ни КГБ, ни ФСБ тогда не было. Всей правоохранительной системой заправлял кто? Ну, думайте, думайте.
  – Неужели? И тогда тоже!
  – Факт. Он и расправился с Троцким.
  – А Ленин тут при чём?
  – Так это же Владимир Эдмундович шарахнул по Зимнему из Катюши.  
  – Это Дзержинский Эдмундович. А Ленин Ильич.
  – То-то я смотрю, отчество у него какое-то неродное.
  – А из чего он шарахнул, простите? – решил уточнить название грозного орудия просветитель, хотя ему и так уже было всё ясно.
  – Расцветали яблони и груши, – тихо запел драматург. – Ну, догадались? Потом вместе споём. Очень крутая песня, как говорят у нас в Жиздре.
  – Так вы из Пензы или из Жиздры?
  – Из Жиздры. А в Пензе пусть черти живут.
  – А революцию-то Ленин как совершил?
  – Элементарно! Набрал кредитов в Сбере под поручительство Берии и совершил.
  – В каком ещё Сбере? Его тогда не было!
  – Ошибаетесь, товарищ. А история ошибок не прощает, как говорят у нас в Сызрани.
  – И в Жиздре, значит, тоже пусть черти живут?
  – Пусть.
  – А как это Троцкий из Израиля прилетел, если тогда такого государства ещё не было?
  – Как же вы далеки от народа! Может, где-то его и не было, а у нас оно всегда было.
  – А на чём он прилетел?
  – На иранском беспилотнике.
  – Зачем?
  – Чтобы Ленину помешать.
  – А-а, понимаю. Троцкому нужна была революция во всём мире, а не только в России?
  – Ничего вы не понимаете. Политика тут ни при чём. Тут у меня в пьесе жуткая любовная интрига. Троцкий был холериком, а Ленин сангвиником. Но влюблены они были в одну женщину из подсобки, то ли в Ашане, то ли в Леруа Мерлен.    
  – А что, сто лет назад эти магазины тоже были?
 – В истории ничего нового нет, как говорят у нас в Нижнем Тагиле. Но черти там не выживут, даже не надейтесь. В Сызрани ещё кое-как, а там им хвосты быстро накрутят.
  – Да чёрт с ними! Интрига-то ваша как разрешилась?
  – Проще пареной репы. Он, ну вы понимаете о ком я, повязал Троцкого на проспекте Сахарова и выслал его куда, ну?
  – Неужели в Нижний Тагил?
  – Правильно. После чего Ленин мог встречаться один, без сопровождения демона революции, с кем угодно и где угодно, даже на Красной площади рядом с Мавзолеем.
  – А Крупская как же?
  – А та днями просиживала в смартфоне и ничего не замечала.
  – Вот что хотите со мной делайте, но ни о каких смартфонах в те времена даже не слыхивали. Но пьесу вашу мы всё равно толкнём, куда надо. Обещаю.
  – Не обещайте деве юной, как говорят у нас на Арбате.
  – Кстати, а где рукопись? – спросил исторический просветитель. – Вы мне даже не показали её.
  – Какую рукопись? – успел вымолвить начинающий драматург и повалился набок. Хорошо, кресло было глубокое.
  Помощница просветителя вызвала скорую. Приехали быстро. Пока приводили старого человека в чувство, проверили его портфель. Никакой пьесы там не оказалось. Зато нашли социальную карту москвича и персональное приглашение от «Московского долголетия» в танцевальную группу. По ним и определили, что никакой он не Пантелеймон Будуаров, а просто Пётр Бурлаков.
  – Два в одном, – поделился с хозяином кабинета доктор. – И склероз и деменция. Ему же сто лет почти. Но вы не волнуйтесь, мы сами доставим дедушку домой в целости и сохранности.

* * *


Смешинка

  Поздний воскресный вечер. Счастливое мирное время. На широкой и мягкой кровати уютненько так расположилась девочка Саша, которая приехала к бабушке с дедушкой на выходные. Но сразу же спать она не собирается. Надо ещё чтобы дедушка обязательно рассказал на ночку смешную историю. Он всегда ей рассказывает такие истории перед сном. А она всегда смеялась и, перебивая дедушку, добавляла к его повествованию свои весёлые придумки.  
  – Дед, ну скоро ты? – позвала она дедушку.
  – Господи! – проворчал дедушка, входя в комнату. – Я тебе давно уже всё рассказал.  
  – А ты просто придумай что-нибудь, – посоветовала Сашенька.  
  – Ладно, как скажешь, – согласился дедушка и, не раздеваясь, лёг рядышком с внучкой. Сашенька тут же сложила ручки под голову и крепко прижалась к родному дедовому плечу.
  Все дедушкины истории всегда начинались со вступительного слова «однажды». Но рассказывать разные необычные и весёлые истории становилось дедушке всё сложнее – уж всё, казалось, самое смешное и удивительное он уже вспомнил и обсмеял вместе с внучкой. Поэтому в последнее время он чаще всего произносил по ходу то, что просто в голову приходило. При этом, начиная очередную галиматью, он сам точно не знал, какое слово должно последовать за вступительным. Именно так было и в этот раз.  
  – Однажды, – начал дедушка свою очередную историю, – уехал я на недельку из Москвы и иду по окраине села. С одной стороны дома, а с другой стороны густой лес. Чувствую, мне по-маленькому надо, как тебе иногда. Но к огородам же я не пойду, там люди и видно всё. И я, конечно, пошёл в лес. Вижу, на опушке домик деревянный, из брёвен сложенный, с двумя входами с разных сторон. На одной стороне написана большая буква «М», а на другой стороне написана большая буква «Ж». Знаешь, такие туалеты бывают в деревнях или на автобусных остановках за городом?
  – Знаю, – ответила Саша. – Мы заходили в такой, когда на дачу к маминой подруге ездили.
  – А что буквы «М» и «Ж»