А.Посохов "Рассказы для артистов-юмористов"

означают, знаешь?
  – Да, мужчины и женщины.
  – Правильно. Так вот, забегаю я туда со стороны буквы «М», а там медведь сидит. И как зарычит на меня: «Ты что, слепой что ли!» Я говорю испуганно: «Нет, не слепой. Я зашёл сюда, потому что буква «М» с этой стороны». А медведь ещё страшнее как зарычит: «Так это же звериный туалет. А буква «М» означает, что это для медведей». Представляешь? Вот такая история со мной приключилась.
  Сашенька громко засмеялась. Дедушка тоже сам расхохотался, но что дальше рассказывать, он не знал и не думал вовсе. Рассмешил ведь внучку, подумал он, обязанность свою выполнил и хватит.
  – Вы чего там расхихикались! – послышался из кухни строгий голос бабушки. – Опять смешинка в рот попала. Спать пора, завтра папа с мамой рано приедут, в садик надо, а они гогочут. Дед, кому говорю, закрывай двери и иди сюда.
  Дедушка встал, нежно поцеловал внучку в лобик, пожелал спокойной ночи и хотел выйти уже. Но Сашенька, продолжая смеяться, остановила его:
  – Подожди, дед, а с другой стороны жираф сидел, что ли?
  Но дедушка закрыл уже за собой дверь, и Сашенькин вопрос так и остался без ответа.
 
* * *


Криминальный поцелуй

  Почти все как-то вянут, кукожатся утром после честного и желанного свидания на одну ночь. Глаза виновато отводят, смотрят куда-то мимо, спешат поскорее исчезнуть, будто грех какой совершили. Спасибо друг другу не скажут, не спросят о самочувствии, кофе не попьют вместе. Не пожелают удачи и не намекнут даже на возможное продолжение знакомства. А у этих всё наоборот.
  – Я провожу тебя до остановки, – сказал он.
  – Хорошо, – согласилась она.
  Вышли на Пролетарскую. Раннее воскресное утро. Тихо, безлюдно. Нормальные люди спят ещё. А ненормальные, типа вот этой маленькой сгорбленной старушки с двумя сумками, стоят и ждут первого трамвая. А сумки большие, туго забитые чем-то и не застёгнуты даже от избытка содержимого.
  Зная, что предстоит скорое расставание и, не зная, что будет с ними дальше, он нежно поцеловал девушку в губы.
  – Безобразие! – прервала сладостное мгновение старушка. – Ни стыда, ни совести! При всём честном народе! Ай-я-яй!
  – А честной народ это вы? – поинтересовался парень у старушки. – Никого же нет.
  – А я что, не человек, что ли!
  – А не на барахолку ли намылился этот честной человек?
  – А ты почём знаешь?
  – А чего тут знать-то. Вон он утюг ржавый из сумки торчит. Ни стыда, ни совести!
  – Сам ты ржавый! – отмахнулась старушка. – С такой пенсией и трусы рваные продавать понесёшь.
  – Неужели купят?
  – Купят, – заверила старушка. – Мигранты всё купят. Я вон сорок лет в школе учительницей отработала, а денег и мне ни на что не хватает. Соседи избавятся от чего-нибудь, я и везу на рынок. Всё лишняя копеечка.
  – А самой вам сколько лет?
  – Восемьдесят пять.
  – Ого! – воскликнули в голос молодые люди. – Как же вы там одна, бабуля?
  – Почему одна! – с достоинством возразила старушка. – У нас там коллектив.
  – Коммунистического труда?
  – Ну, посмейся, посмейся, коли шибко охота, – беззлобно заметила старушка. – Мы там праздники отмечаем, дни рождения. Зимой выпьем, бывает. Для сугреву, как говорится.
  – Песни про Ленина поёте, наверно? – и парень запел, вытянув правую руку вперёд, как на памятниках вождю. – Ленин всегда живой. Ленин всегда с тобой. В горе, надежде и радости.  
  – Дурачок ты! – обозвала парня старушка и обратилась к его спутнице. – Как ты с ним живёшь только?
  – Вот так и живу, – отшутилась девушка. – Люблю потому что.
  В этот миг за дальним поворотом послышался стук трамвая, на рассвете далеко его слышно.
  – Можно? – попросил разрешения у старушки парень, прижимая к себе девушку.  
  – Да целуй уже. Только сумки помоги поднять.
  Поцеловав подружку и шепнув, что позвонит, парень галантно помог ей войти в вагон, затем легко поднял увесистые сумки и вместе со старушкой поставил их на пол, подальше от двери, отступил немного назад, и трамвай поехал. Но девушка успела всё же грустно улыбнуться на прощание. Парень-то оказался добрым и с юмором. Чего так не хватает многим мужчинам.
  Я думаю, они встретятся ещё и обязательно вспомнят, сколько бы лет не прошло, свой криминальный поцелуй на остановке, за который их отчитала старенькая учительница со ржавым утюгом.

* * *


Убийство в Большом театре

  Лихие девяностые. Трое молодых рэкетиров требуют деньги у пожилого коммерсанта. Это такое кино смотрит по телевизору Анжела. Вдруг звонок по смартфону мужа, который греется в ванне. Уверяет, что горячая вода для сосудов полезна и думать помогает. Анжела берёт аппарат и, не отрываясь от экрана телевизора, говорит:
  – Слушаю.
  – Кто это?
  – А вы кто?
  – Соломон Кавалерия.
  – И что вам надо?
  – Позовите Михаила.
  «Ага, сейчас, – взволнованно подумала Анжела. – Разбежался. Это точно те кавказцы, которые наехали на Мишину фирму».
  – Его нет, – стараясь не выдавать испуг, соврала она.
  – Передайте ему, когда появится, что звонил Соломон Кавалерия.
  «Ну, надо же, с кем связался, – снова подумала Анжела. – Имя-то какое-то подозрительное, а фамилия вообще бандитская».
  – Не передам.
  – Почему?
  – А он умер.
  – Давно?  
  – Похоронили уже.
  – Где?
  – На Новодевичьем кладбище, – вспомнив первое попавшееся, ответила Анжела.
  – Большой человек, однако, сочувствую, – произнёс собеседник и отключился.
  – Звонил кто-то? – выйдя из ванной, спросил муж, здоровенный такой тридцатилетний бугай, бывший боксёр, чемпион. Только чего Анжела сказать точно не смогла бы, путает постоянно.
  – Звонил какой-то Соломон Кавалерия, – не хотела, а всё равно проговорилась Анжела.
  – А кто это?
  – Тебе лучше знать, – продолжая смотреть телевизор, ответила Анжела. – Ты же постоянно вляпываешься в разные истории.
  – В какие ещё истории?
  – А вчера что ты рассказывал про кавказцев?
  – То, что они приехали. И мы вместе будем создавать новый бойцовский клуб. А при чём здесь это?
  – При том, что себя не жалко, так меня пожалей.
  – Ну, началось. Так, я не вижу последний номер, – взяв свой смартфон, сказал Михаил. – Надо перезвонить и спросить, кто же это такой Соломон Кавалерия.
  – Не надо.
  – Почему?
  – Наверняка бандит какой-нибудь.
  – У тебя все бандиты. И я бандит. Смотришь ерунду всякую. Где номер-то?
  – А я удалила его, – призналась Анжела и, чтобы не нарваться на скандал из-за этого, решила тут же поменять тему разговора. – Ты лучше скажи, когда в Большой театр меня сводишь? Сколько я могу напоминать об этом! Я же говорила тебе, что ни разу там не была.
  – Обязательно свожу, не беспокойся. Вот как раз насчёт билетов из мэрии должны позвонить. Специально для тебя заказал лучшие места в партере. В кассе на них билеты не купишь.
  Но никто из мэрии Михаилу не позвонил. Ни через день, ни через неделю, ни потом. Неудобно, но Михаил всё же решил сам позвонить новому знакомому, чиновнику по спортивным делам, который и обещал достать билеты в Большой.
  – А мне сказали, ты умер, – удивился этот самый знакомый, тоже бывший боксёр.
  – Это кто такое сказал! – в свою очередь удивился Михаил.
  – Жена твоя, наверно, если ты женат. Я позвонил, хотел билеты тебе передать, а она сказала, что тебя уже похоронили.
  – А как ты назвал себя, когда позвонил?
  – Как есть, так и назвал, Соломко Валерий. А что?
  – Так это ты, оказывается, Соломон Кавалерия?
  – Не понял.
  – Да это ей так послышалось
  – А зачем она придумала, что ты умер?
  – Да ей всё бандиты мерещатся. Извини, что так получилось. Но от билетов мы не отказываемся.
  – Теперь только через месяц, дорогой, не раньше.
  Вечером Анжела спросила мужа:
  – Когда в Большой театр пойдём?
  – А театр закрыли на месяц, – с невозмутимым выражением лица ответил Михаил. – В связи с убийством. Представляешь, какой-то солист балета прыгал-прыгал по сцене, потом достал пистолет из бандажа, это такие обтягивающие трусики, и выстрелил в первый ряд прямо во время спектакля.
  – А как он туда пистолет-то засунул?
  – Потом покажу. А тебя только это интересует, а кого убили тебе не интересно?
  – Ну, и кого же?
  – А помнишь, мужик звонил, меня спрашивал?
  – Соломон Кавалерия, что ли?
  – Его самого.
  – А за что?
  – А чтобы чужих жён не отвлекал, когда они телевизор смотрят.
  – Ну и правильно! – решительно заявила Анжела. – Туда ему и дорога, бандит несчастный.

* * *


Бородатый мишка

  – А борода у него какая, если бы ты только видел, длиннее рогов! – и Димка опустил правую ладонь почти до пола. – А перед нашим отъездом в Москву он ещё дядьку одного закатал.
  – Как это закатал? – удивился Алёша, слушая на перемене рассказ школьного дружка о его приключениях летом в деревне у бабушки.
  – Ну, так бабушка сказала, – и в этот миг раздался звонок на урок. – Забодал, короче, как козлы бодают, не знаешь, что ли.
  – Все выучили басню, которую я задавала? – спросила учительница, уткнувшись в классный журнал.
  Алёша чувствовал себя уверенно, уж он басню «Квартет» выучил на пятёрку.
  Именно его, как по заказу, и вызвала учительница к доске.
  – Проказница-мартышка, осёл, козёл, да бородатый мишка затеяли сыграть квартет, – громко продекламировал Алёша.
  И тут по непонятной для него причине все ребята в классе расхохотались.
  – Давай сначала, – тоже почему-то улыбаясь, предложила учительница.
  – Проказница-мартышка, осёл, козёл, да бородатый мишка затеяли сыграть квартет, – снова продекламировал Алёша.
  – Так, это уже не смешно, – строго прервала его учительница.  – Скажи честно, ты выучил задание?
  – Конечно, выучил, – признался Алёша, хотя сам уже начал сомневаться в этом, потому что класс продолжал дружно смеяться.
  – Тогда читай точно по тексту, – приказала учительница. – И не забывай, что ты не в цирке.
  – Я не забываю, – с обидой в голосе тихо произнёс Алёша и снова, в третий раз уже, у него получился бородатый мишка.
  Дальше учительница ничего слушать не стала. Заподозрив, видимо, что-то неладное в поведении своего третьеклассника, она спокойно усадила его на место без оценки ответа.
  Потом, правда, быстренько всё прояснилось. Когда Алёша узнал, как он неумышленно, просто оговорившись, переделал самого дедушку Крылова. А всё из-за этого Димки с его бородатым козлом.  
     
* * *


Горчица с икрой

  Новогоднее застолье. Семья Громовых с улицы Новая Басманная пригласила в гости давних своих друзей – семью Гиршиных с улицы Старая Басманная. Громовы считали себя русскими, хотя кого только не намешано было в их родах и по жене и по мужу. А Гиршины считали себя евреями, хотя в целом по предкам, даже со стороны жены, со стопроцентным доказательством это тоже не подтверждалось. Дети их выросли и отмечали праздники уже сами по себе.
  – Холодец у тебя сегодня просто бесподобный, – похвалил вдруг жену Василий Петрович.  
  – Куда ж ты столько горчицы положил? – удивилась она.
  – А я люблю её и могу сколько угодно съесть.
  – Прямо без мясного, в чистом виде, – шутливо добавил Арон Шаевич.
  – А что, целую столовую ложку запросто съем и даже не поморщусь.
  – Не верю.
  – Спорим?
  – Спорим. На что?
  – На банку икры.
  – Согласен. Дамы, вы свидетельницы.  
  После этого Василий Петрович действительно взял ложку, выдавил на неё из