Она хоть и пытается выглядеть расслабленной — видно по её легкой улыбке — но у неё ничего не получается. Тело Цветковой выдает, что она напряжена до предела. Это видно по её рукам, протянутым вдоль туловища. Губы сомкнуты и сжаты, ты просто вымучиваешь из себя эту улыбку. Я чувствую это напряжение, просто смотря на неё.
Вбил в поисковой строке номер школы. Расписание уроков. Заскринил и перекинул в избранное. Сейчас я знаю, в котором часу она выходит из школы и куда идет. До дома ей идти минут двадцать — долгий маршрут, не так ли, Таня? Рядом с её домом есть часовня при кладбище. Заходит ли она туда? Она верующая?
Проверил её подписки. Разные паблики, связанные с иконописью. Хотела бы она расписывать храмы? Писала ли она когда-нибудь иконы? И пишет ли сейчас? Может, для неё это слишком личное, поэтому она не выкладывает в свой публичный канал? Может, она не хочет, чтобы я это видел?
Закрыл ноутбук. Голова немного гудела от переизбытка информации. Выпью кофе и опять надо покурить. В последние дни курю больше, чем обычно.
Выхожу на лоджию с чашкой кофе. Сигарета, зажигалка, курю. Опять. Всё так серо и рутинно в моей жизни… Всё, кроме Танечки Цветковой, которая сейчас делает маленькие рисуночки на полях рабочей тетради. А потом она это сфотографирует и выложит в личный канал, подписав как: «урок физики был оочень скучным…».
Таня, Таня. Ты сама хотела, чтобы я нашел твой настоящий адрес, так ведь? Ты ведь просто проверяешь, насколько я умный. Ты хочешь знать, достоин ли я тебя. Но конечно же я тебе не ровня. Ты смотришь на меня со своего пьедестала и тут же уводишь взгляд в сторону. Я для тебя — просто тень, покупатель, подписчик. Я помог тебе деньгами, но тут же отбираю их у тебя.
Снова захожу в комнату. Картина, как я вижу, еще сильнее потемнела, помрачнела. Я всматриваюсь еще внимательнее, уже в очках, но вижу лишь то, что это нас с тобой изгнали из ада. Это ты меня соблазнила. Это ты во всем виновата. Нечего было обделять меня. Нечего было искушать меня. Я чист, это ты порочна.
Я почувствовал, как в комнате стало очень душно даже с открытым окном. Вышел в ванную и облился ледяной водой. Смотрю в зеркало. Всё такое мыльное, неразборчивое, но ведь у меня не настолько плохое зрение, я всё вижу и без очков, разве нет?
Я чувствую, как ты обнимаешь меня сзади. Как ты дышишь мне в шею, как твои руки задерживаются у меня на талии, а затем твои нежные тонкие пальчики скользят по моему паху.
— Я ведь и сама тебя хочу, разве ты не видишь?.. — шепчет она мне прямо в ухо, отчего по моему телу рассыпаются мириады мурашек. — Если ты меня достоин, то почему еще не пришел? У тебя есть мой адрес… Я ждала тебя всю свою жизнь…
А затем я резко обернулся и понял, что за мной никого не было, только капли воды, что стекали с моего лица и падали на пол. И возбуждение тут же сняло рукой, как наваждение.
И я вдарил кулаком по стене. Остались небольшие трещины на кафеле, и раньше я бы обеспокоился об этом, ведь квартира съемная, но сейчас мне всё равно. Кровь мелкими струями сползает по моим костяшкам. Я перебинтовал левую руку и вернулся опять к себе.
Лег на кровать. Смотрю на часы, что висят над дверью. 14:12. 14:13. 14:14. 14:15. Минутная стрелка предательски медленно шевелилась, отсчитывая, сколько осталось времени до конца её учебного дня.
Я подожду. Но осталось недолго.
***
14:20. Я заглядываю в телефон, в надежде увидеть от неё ответ.
«приходи, я дома»
Я перехожу по сообщению в чат, но там пусто.
Была недавно.
Ты решила поиздеваться надо мной, да?
Отправляю в чат просто точку в ответ на сообщение с её фальшивым адресом.
«отвали, псих. картина в норме, у тебя галлюны уже начались. я не верну тебе денег.»
И она меня заблокировала.
Эта боль пронзила меня насквозь. Ты надо мной посмеялась, поглумилась… Я для тебя ничто? Да?
Ты сама нарвалась.
***
Принимаю душ. Выбриваю волосы на своем теле. Вымываю голову, чтобы эти гнойные мысли оставили меня на секунду в покое. Меняю воду с горячей на холодную — резко. Это чтобы быть бодрым. До её дома мне ехать час, если не больше. Нужно успеть.
Коротко обстригаю ногти на руках и на ногах. Я прилизываю свои брови вазелином, (просто чтобы в её квартире не осталось моих волос) также как и губы, уже потрескавшиеся. Вычищаю зубы — наверное, это неприятно, когда тебя целует курящий.
Надеваю черную рубашку (прямо как у нее), черную кожаную куртку, черно-серые джинсы. Я редко их надеваю — не узнают.
Поправил воротник, как она поправляла на фото. Теперь мы похожи. Почти пара.
Я беру с собой рюкзак. Кидаю внутрь него кошелек, веревка, ключи, телефон, зарядка, нож, наушники, картину, презервативы, блокнот с заметками, пачка с сигаретами и жвачка. К свиданию готов.
***
Выбежал из квартиры, сел на автобус. Оборачиваюсь — нет ли кого-то из знакомых? Кажется, я вижу кого-то похожего на Антона… Я ему сказал, что болею. Ладно, неважно. Ну и что с того, если лучший ученик политеха прогуливает пары? Это не его дело.
Мне кажется, что за мной кто-то следит. Не Таня ли? Оборачиваюсь. Да нет, все сидят на своих местах. Людей относительно немного. Все или на работе, или на учебе. У меня одного свидание.
Конечная. Выхожу, оглядываюсь, ища глазами её школу. Вбиваю адрес в телефон. Идите прямо, а затем, через пятьсот метров поверните направо. Хорошо.
И вот, я уже у ворот школы. Меня немного трясет, горло сжалось от сухости и волнения. Я, кажется, вспотел. Нервничаю. Выискиваю её взглядом.
Я увидел её. Тяжелый рюкзак, который ей помогает отнести её… одноклассник? Друг? Парень? Но она с ним прощается, и идет домой.
Она меня даже не заметила.
Я аккуратно иду за ней, не решаясь, стоит ли мне к ней обратиться. Если обращусь, поймет ли она, кто я? Если не обращусь и буду молча следовать за ней, то в какой-то момент она начнет петлять, проверяя, иду ли я за ней.
Обратиться? Или промолчать. Сейчас или никогда.
Она смотрит себе куда-то под ноги, видимо, боится упасть. Не бойся, если ты упадешь, то прямиком в мои объятья.
Я уже сзади тебя.
Между нами десять метров, пять, теперь три.
Чувствует ли она, что я слежу за ней?
Она, кажется, в наушниках. Такие, достаточно плотные, чтобы ничего не услышать. Интересно, если бы я был водителем грузовика и проехал мимо нее, она бы услышала шум через эти наушники?
Итак. Если она повернет на людную улицу — она хочет, чтобы я ушел. Если она повернет за угол, к своему дому, то она сама виновата.
Она повернула за угол. И я обратился к ней, слегка похлопав по плечу:
— Таня, привет… — мой голос звучал тише, чем следовало, но в то же время уверено.
— Я вас знаю? — отвечала она, сняв наушники. Я рассмотрел её лицо внимательнее. Разумеется, она выглядела лучше, чем на фото. Лицо, кажется, было чуть менее осунувшимся, но всё таким же усталым, как и раньше. На ней легкое пальто — слишком легкое для такого холодного осеннего дня. Её длинные тонкие волосы ниспадают на её хрупкие плечи. Она вся выглядит такой хрупкой, нежной. Если бы я мог, то оставил её у себя, чтобы она не пропиталась желчью этого мира. Чтобы она была всегда чистой и мягкой, только одна — и только для меня. Её глаза — щенячьи, преданные, глубокие, большие и бездонные — глядят на меня из-под длинных полуопущенных ресниц. Она со мной заигрывает? Я ей нравлюсь? Поправил очки, чтобы еще лучше в нее вглядываться. Моя картина.
— Это я. Мне понравилась твоя картина «Изгнание», я купил её, но с ней, кажется, что-то не так, — я звучу мягко, как тогда, когда впервые написал ей. Добрый Павел. Наивный Павел. Слегка улыбаюсь ей. — Можем рассмотреть её вместе?
— Павел?.. — она поняла. Она тут же взяла покрепче в правую руку пакет с обувью — видимо, чтобы ударить, если что, — и, не оборачиваясь, ускорила шаг, решив зайти в продуктовый магазин. А я беру ее под локоть, словно заботливый брат. Лучший друг. Возлюбленный.
Она пытается уйти. Опять. Но теперь я рядом. Теперь ты — моя.
Я стою рядом с ней. Пытаюсь вести себя так, словно мы давно знакомы. Мы стоим друг к другу так близко, что я, кажется, чувствую её дыхание на себе. И едва уловимый запах её волос. Мы стоим у полок с крупами. Тут не только крупы, но и макаронные изделия, и все такое сыпучее. Я беру с полки упаковку спагетти. Уже выбрал за Таню как она проведет этот вечер, с кем и до которого часа.
— Таня, что нам приготовить на ужин сегодня? Мама сказала, что поздно вернется домой… — невзначай проронил я, настолько тихо и спокойно, что уловила это только она. И заметил, как она вся сжалась и оцепенела. Даже дыхание пропало. Я всё знаю, Цветкова, даже больше, чем ты можешь себе представить. Знаю, когда ты ложишься спать и как не любишь вставать. Знаю, что ты моешься дешевыми шампунями, хотя можешь позволить себе что-то подороже. Знаю, что тебе нравится есть. Спагетти — в целом, ты их любишь, иначе почему ты их покупаешь так часто?
Но ты всё еще такая же худая, сколько бы углеводов не вместила в себя.
Ты так хрупка… Как фарфоровая кукла. Я бы берег тебя. Поставил на полочку и сдувал бы с тебя пылинки.
— Ты такая худенькая, — я уже знаю, что ей нравятся такие комплименты. — Но ничего, я научу тебя правильно питаться.
Кассир, мельком взглянув на нас, улыбнулся, приняв нас за парочку.
Если бы он только знал.
Я приготовлю тебе сегодня ужин. Мы посидим вместе при свечах — у тебя вроде есть церковные. Только ты, я, и тарелка спагетти. Пока свечи не догорят и не прожгут стол воском.
***
И вот, мы сидим на тесной кухоньке. Между нами — огромная тарелка спагетти (приготовил, чтобы она наконец поела), и пара церковных свечек, под которые я подставил две пары маленьких тарелочек.
Всё здесь кажется таким неестественным и мрачным…
— Ты невесела, — констатировал я. — Почему? Разве ты не хотела меня увидеть?
Она молчит — и это молчание говорит мне о многом. Больше, чем если бы она что-то сказала.
— Ты не притронулась к своей еде, — напомнил я, глядя ей в тарелку. — А я ведь так старался для тебя.
— Спасибо, но я не голодна… — она отнекивается. Танины губы дрожат, как свечка, на которую если хоть чуточку надавишь — она сломается пополам. При блеске свечей её лицо, кажется, становится более худым и вытянутым.
— Нет, — смягчаясь, говорю я, — ты обязана всё это съесть. Давай я тебе помогу, — я перехожу на её сторону, становлюсь у неё за спиной, словно недремлющая совесть, хватаю вилку, наматываю на неё макароны и свободной рукой раскрываю ей рот.
— Ай, Таня, не делай мне больно, — шиплю я, когда она прикусила мне пальцы. Но я добился своего — пропихнул ей прямо в глотку эти макароны, напоминающие длинных бледных червей. И почувствовал, как её горло напряглось под моей рукой, за которую я придерживал её, чтобы она не смела выплюнуть еду.
Проталкиваю липкую массу глубже. Её горло судорожно сжимается под моей ладонью — я чувствую каждый спазм, каждый мускульный протест.
— Глотай, — шепчу ей в ухо, вдыхая запах её шампуня. — Это же твои любимые. Ты покупала их каждую неделю. Разве я не прав?
Моя свободная рука опускается ей