мере, несолидно.
Андрей смутился, откашлялся.
– Геннадий, друг мой, говорит, что нужно тренировать кожу. Чтобы как следует задубела. Вроде как по нынешней жизни нельзя иначе, не выживешь.
– Ну и как, помогает? – с интересом спросила Светлана.
– Вообще-то да, – нехотя согласился Андрей. – Немного.
– Послушайте, а может, и я оттого такая... зловредная, что слишком чувствительная?
Андрей еще раз внимательно посмотрел на худенькое личико с припухшими веками и тонкими поджатыми губами, короткие волосы-висюльки, но не поддался жалости.
– Не думаю, – произнес он скептически, – скорее, в данном случае дело в характере.
Светлана сверкнула глазами.
– ...точнее, в его безграничной гадючности?
Андрей тяжело вздохнул.
– Не совсем так, но будем считать, что роль невинной овечки вам плохо удается.
Светлана, несколько огорошенная подобной прямолинейностью, тем не менее, вынуждена была согласиться.
– Что ж, тут есть доля истины: без розыгрышей, шуточек, подначек общаться, я просто не могу. Ну а еще я прикинула, пусть вам это покажется циничным, что вот так: постоянно подстегивая человека, иногда даже обижая, из него гораздо больше выжать можно. Во всяком случае, в литературе, насколько я поняла уже, самолюбие – стимул чуть ли не основной. Конечно, это не по Карнеги, но ведь и у нас не Америка. Итак, как я догадываюсь, перемирие закончилось?
Андрей развел руками.
– Взаимность, Светик, взаимность. Как в песне поется: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд...». Вы почему-то привыкли ни от кого не получать сдачи, а мы вот такие: чаевых не берем-с!
Светлана откинулась в кресле и в свою очередь с минуту рассматривала Андрея с неподдельным интересом. Затем констатировала:
– А вы гордый. Это хорошо. Я таких людей уважаю.
Андрей кивнул.
– Спасибо. Можно и дальше пойти: я считаю, имело бы больший смысл, если бы мы перешли на «ты». Дело, которым мы собираемся заняться, не терпит отстраненности.
Светлана еще с минуту смотрела на Андрея озадаченно. Видимо, ей и в голову не мог придти такой поворот событий. Затем она улыбнулась самой сладкой, буквально медоточивой, улыбкой, на которую только была способна, тут же, впрочем, спохватившись и покачав головой с неподдельной жалостью: – А вы подумали? Вы хорошо подумали?.. Я же вас в порошок сотру!
Андрей усмехнулся, заглянул ей в глаза и с самым невинным видом спросил:
– Слушай, как ты полагаешь, Змей Горыныч «он» был или «оно»?
– А по-твоему... «она»? – Светлана на мгновение задумалась, затем повеселела: – Да, интересная гипотеза, но что-то в ней не сходится. Постой-ка! Девушки... А как же девушки?
– Какие девушки? – спросил Андрей, моментально догадавшись, в чем дело, но старательно разыгрывая непонимание.
– Такие, обыкновенные! Я жутко сообразительная, меня не проведешь! – Светлана с ликующей улыбкой ехидно погрозила Горячеву пальчиком. – Молоденькие, самые красивые, белые и румяные, которых «по всему Киеву собирали», чтобы ими «дань Змею заплатить». У «нее» что, по-твоему, были извращенные наклонности?
– Ну, это просто! Совсем просто! Неужели ты не понимаешь? Это же общеизвестно! – Андрей, прижатый к стенке, лихорадочно искал выход, но не нашел ничего лучшего, как только, вскинув над головой руки со скрюченными пальцами и состроив зверскую рожу, прорычать страшным голосом: – Просто у молоденьких девушек мясо понежней!!
– Да, убедительно, – Светлана чуть не потеряла дар речи от неожиданности. – Какая экспрессия! И звучит почти как комплимент. Что ж, поздравляю тебя с победой, считай, что одну голову ты уже отрубил. Но она ведь вновь вырастет! Ты, насколько я поняла, вроде как Никита Кожемяка? Ну, так не пора ли нам заняться своим основным делом – шкуры дубить?
Она спохватилась:
– Да, кстати, как насчет кофе? Приготовить на твою долю?
– Вообще-то, я предпочитаю чай, – пожал плечами Андрей.
