Наши письма начались, как внезапный летний дождь, который не спрашивает разрешения. Длинные, философские, ироничные, с запятыми, рассыпанными крошками после ночного пиршества и бессонницы. Он писал так, словно каждое слово было выхвачено с горного ветра, а я пыталась догнать этот ветер, запыхавшись, с рвущимся на ходу слогом.
Я не верил, что ты найдёшься,
И взбирался опять на горы.
Посылал им свои укоры,
И ответило эхо:
«Придёшь ты!»
Он был поэтом. Настоящим. Ярким, как спичка, которую поджигаешь в темноте, чтобы увидеть знакомое лицо. Его строки были точным выстрелом в сердце и одновременно нежным поцелуем в висок. А я была обычной графоманкой. С простым желанием выразить всё, что было на душе и в мыслях. Я отправляла строчки о том, как аромат моего кофейного утра растекается по комнате после неспокойной ночи. Он откликался поэмами: порой дерзкими, порой ласковыми. Мы почти не обсуждали погоду или политику. Между нами витали боль, жажда, боязнь быть понятыми и ещё больший страх — быть прочитанными слишком точно. Он называл мои тексты «пульсирующими». Я смеялась. Я знала, что они сбивчивы и наивны. Но он видел в них что-то. Может, тот самый незашитый стежок, в который просачивается свет. Я не умела писать красиво или до конца честно. А он умел делать честность красивой.
Мои стихи — история всей жизни,
Из эпизодов, случаев и снов.
Из страстного стремления к отчизне,
Из жажды воли, бегства от оков.
Часто я добавляла к письмам спонтанные рисунки. Лёгкие наброски ручкой на полях, например, чашка с паром, ваза с цветами на подоконнике, солнечный луч, пробегающий по полу. А иногда тела, линии, намёки, которые не нуждались в пояснении. Я оставляла на бумаге следы своих сладких духов, чтобы он мог почувствовать меня, даже если между нами были километры и хребты Тянь-Шаня. Письма пахли мной и тонким шлейфом мечты, растекавшейся по страницам чернильно-синими разводами. Он открывался рассказами и маршрутами: где был, кого встретил, как спал в горах, как искал себя в чужих городах, в чужих взглядах. Его письма были дневниками странствий, но без карт и координат, только чувства и поиск себя. Вчитывалась и чувствовала, как он растворяется, а потом снова собирается в поэзии.
Я взбивал облака в перину,
По цепочке гуляло солнце.
Я стихами писал картину,
Залепивши смолой оконце.
Однажды он прислал мне стихотворение, в котором было моё имя, но не было ни одной буквы из него. Перечитывала его сто раз, пытаясь понять, как можно быть так близко и так далеко одновременно. Мы жили в разных городах, но мы встречались в этих письмах. Я рисовала его в воображении. Не только лицо, а движение, как он идёт по улице, как держит ручку, как смотрит на мир, который нужно расшифровать. В письмах он был живее, чем многие рядом. Мы были молоды и голодны до смысла, до прикосновений, до признаний. Писала ему, как чувствую себя в своём теле, как оно откликается на музыку, танец или сладкое волнение. А его слова касались души, заставляя её распахнуться. Порой ловила себя на том, что жду его послания, как ждут поцелуя, не ради содержания, а ради того, чтобы снова почувствовать себя желанной. Не как женщина, а как мысль, образ, запах, который он не может забыть. Это была осознанная нежность, разлитая по страницам. Между строк я ощущала тянущую грусть, но в этой хрупкой близости и безащитности расцветала тихая надежда.
А потом он приехал. Без предупреждения. Просто появился с рюкзаком, в котором, как оказалось, лежала тетрадь. Большая, объёмная, с мягкой обложкой, уже немного потрёпанной по краям. Протянул её мне, не говоря ни слова, и я почувствовала, как внутри что-то изменилось. Мои неукротимые тексты, мои попытки догнать ветер вдруг получили ответ, плотный, рукописный, пахнущий чернилами и дорогой.
И, краски разбудив души,
Ты с ними слилась воедино.
Твоя душа с моей отныне,
Нашли себя в ночной тиши.
Тетрадь была исписана стихами. Многие обо мне. Или о том, кем я могла бы быть в его глазах. О его мечтах, в которых я была то голосом, то тенью, то запахом кофе на рассвете. Я читала и не могла понять — это я? Или это он, придумавший меня такой, какой я никогда не была, но всегда хотела стать? Свободной и смелой.
Мы были разными, но странно согласованными. Совпадали не только в желаниях, но и в способе их выражать, в паузах, в взглядах, в том, как мы оба умели молчать без неловкости. Это было не про страсть. Мы росли духовно в одной реальности, не мешая друг другу, как два дерева, чьи корни переплелись под землёй, но кроны свободны. Он опережал в росте и развитии на несколько жизней. И всё же, несмотря на эту разницу в опыте, глубине и прожитом, он не смотрел сверху. Он смотрел вглубь, где не слова, а тишина говорит за человека.
Как устанут от ласки тела,
Упадут на тугие подушки.
Как устало сомкнутся глаза,
У моей белокурой подружки…
И как радостный — радостный вздох
Всколыхнет тишину — любовь…
Эта встреча многое изменила. Я начала писать по-другому, не лучше, но честнее. Словно он своей тетрадью дал мне разрешение быть собой, со всеми сбивками, с рвущимся слогом, с неуверенностью, которая теперь казалась не недостатком, а стилем. В его взгляде мои тексты не нуждались в оправдании, и это дало мне приятную дерзость писать ради правды, даже если она дрожит, путается и сбивается на полуслове. Духовно он обернулся для меня не учителем, а соучастником. Мы не говорили о высоком, но в его молчании было больше смысла, чем во всех философских размышлениях.
Мы не стали парой, но стали чем-то более редким — откровением друг для друга. Мы выбрали разные пути. Он ушёл в новые странствия и оставил мне возможность быть собой, даже без него. А я задержалась в своём городе, с растущими растениями и растущими текстами. Но связь между нами сохранилась. Противоречивая, как электричество в старых проводах, которые никто не чинит, но они всё ещё способны светиться. Наверное, такая связь бывает только у творческих людей с непримиримыми к шаблонам взглядами. Или у родственных душ, когда есть ощущение вечной близости. Или у двух психов, которые однажды решили, что письма и стихи — это тоже форма любви. Не романтическая, не бытовая, не сюжетная, а та, что живёт между строк. В паузах. В незашитом стежке.
Отлично!