тракторист, и с папкой ходил, в которой полно бумаг было. Верблюд тоже очень бумагу любил. Есть. Не знаю почему. Наверное, такое хобби было. Бродил он целый день между вагончиками, собирал бумажки, Задумчиво их пережевывал. Ему даже имя дали – Гришка.
Почему именно Гришка, тоже никто не знал. Гришка, и все тут. И все бы ничего, но однажды пути Управляющего трестом и Гришки пересеклись. Самым роковым образом. Все было как всегда. Под вечер наш начальник приехал откуда-то, и решил попасть в свой вагончик. В руках у него была толстая папка важных бумаг с гербовыми печатями. Он положил ее на лавочку рядом с дверью, достал ключ и начал открывать. Замок заедал. А рядом стоял Гришка. Он меланхолически наблюдал за происходящим. И когда папка с бумагами оказалась выпущенной из рук, она стала ничья. А если она ничья, ее можно есть… Гришка сделал неуловимое движение, и толстая папка в несколько сот страниц оказалась у него в зубах. После чего он начал ее медленно и с наслаждением жевать. Между тем, Управляющий трестом наконец открыл неподдающуюся дверь, и не глядя, машинально протянул руку за папкой на скамеечке. Нащупав дерево, он поднял глаза. Папки не было. Озадаченный он начал удивленно изучать скамейку. Наконец он перевел взгляд на Гришку, невозмутимо жующего то, что осталось от папки. От синих гербовых печатей на папке у Гришки посинел язык и зубы.
Управляющий издал истошный вопль: Нечто среднее между боевым кличем пьяных команчей, Воем кота, которому наступили на хвост кованым сапогом, и истеричным всхлипом очень большого начальника, которого только что уволили с работы. С этим воплем он вцепился в то, что дожевывал Гришка, с явным намерением вырвать это изо рта. Напрасное занятие. Рот у Гришки работал как ниппель, только в одну сторону. И если что туда попадало, обратно не возвращалось. Зубами, которым позавидовал бы любой крокодил, Гришка методично рубил листы бумаги не хуже американской машинки для уничтожения документов. И тут же проглатывал. Управляющий трестом вцепился одной рукой в угол папки, торчащей из Гришкиного рта, а второй пытался ткнуть кулаком ему в нос. Гришка такого нахальства не выдержал, и резко, как фигурист на коньках, развернулся на сто восемьдесят градусов.
Управляющий с размаху ткнулся головой в Гришкину задницу, что обоим явно не понравилось. Гришка с места перешел в галоп, и отбежав метров тридцать, спокойно дожевал бумагу. Управляющий в истерике еще с полчаса носился между вагончиками, собрав все начальство рангом пониже себя и пообещав всех уволить сегодня, потому что завтра наверняка уволят его. Так как верблюд сожрал все фонды, утвержденные на этот год, и подписанные объемы выполненных работ в придачу. А завтра ему лететь в Москву. К министру. Отчитываться. Потом еще пытались выяснить, чей верблюд, откуда взялся, и торжественно пообещали отправить его на колбасу. Но Гришка исчез. Испарился.
Наконец, суматоха улеглась, и все разошлись по своим делам. Но оказалось, это было еще не все, а только начало. Вступление. Гришка накрепко запомнил своего обидчика, пытавшегося вырвать у него изо рта лакомый кусок. И его вагончик. И утром начался цирк. Так сказать второе действие марлезонского балета.
В половину шестого утра пустыня огласилась яростными воплями Управляющего трестом. Он пытался выйти из вагончика. И не мог. Дверь кто-то подпер снаружи. Он налегал на нее всем своим сотнекилограмовым телом. Бесполезно. Словно двери в этом месте не было никогда. Потому что с другой стороны стоял Гришка, слегка приоблокатившись горбами на вагончик. И как будто не замечал воплей и громовых ударов. В Гришке веса было не меньше полутонны, и удары в дверь очевидно лишь слегка почесывали его бок. Сначала управляющий решил, что над ним пошутил кто-то из рабочих. И в перерывах между ударами в дверь и пятиэтажными матами он пообещал уволить всю бригаду, разжаловать бригадира, лишить всех тринадцатой зарплаты и премий до конца года. Но это не помогло. Управляющий кинулся к окнам. Однако на них стояли массивные решетки из арматуры, которые он сам распорядился поставить две недели назад. А меньше чем через час ему надо было вылететь на вертолете в аэропорт, а оттуда в Москву. Рейсовый ТУ-154 его конечно ждать бы не стал, да и в Москве не совсем правильно поняли. Но самое главное, он никак не мог понять, кто же все-таки держит дверь, потому что Гришку не было видно в окно.
А тот спокойно стоял, меланхолично пережевывая какую-то бумажку, которую он нашел где-то по близости. И делал вид, что к нему все происходящее не имеет никакого отношения. Тем временем народ в вагончиках продолжал себе спокойно спать. Да нет, вопли Управляющего услышали все. Но посчитали, что он делает кому-то очередной разнос. А так как это случалось по нескольку раз на день, к этому привыкли, и уже не обращали внимания. Ну поорет и перестанет. Работа у него такая. И только когда рев из вагончика перешел в визг недорезанного поросенка, проснулись все. Но выходить, чтоб попасть под горячую руку начальника и получить не за что ни про что никому не хотелось. Все затаились.
В вагончике на все повышающихся нотах визжал управляющий. Проснувшийся народ спокойно ждал, когда он перестанет визжать и уедет в свою Москву. А Гришка продолжал стоять, облокотившись на вагончик. Цейтнот нарушил Главный инженер. Он ночевал на другом строительном участке, и приехал за Управляющим, чтобы вместе лететь в Москву. Одет он был соответственно, в новенький импортный костюм с иголочки, белоснежную сорочку и стильный галстук. Оценив обстановку, он пулей бросился к Гришке, и с криками пшел, пшел, начал колотить его кулаком по спине. Гришка принял это однако за ласку, и удовлетворенно засипел. Управляющий трестом между тем увидел в окно главного инженера, и заорал, чередуя маты и слова, что уволит его тоже, если тот его немедленно не выпустит. Главный инженер остановился, остервенело озираясь, ища что ни будь, чем бы стукнуть Гришку, чтоб тот почувствовал. Но не далее как вчера он лично дал нагоняй коменданту, и какие-то доски и железки, валявшиеся между вагончиками, были собраны и увезены на свалку. Наконец взгляд его упал на пожарный щит, висящий на соседнем вагончике. На нем было два багра, две лопаты, два ведра и один огнетушитель.
Главный инженер кинулся к щиту, пытаясь сначала снять багор. Бесполезно. Тот был тщательно прибит огромными двадцатисантиметровыми гвоздями. Ведра и лопаты тоже. Он сам распорядился это сделать. Потому что механизаторы любили снимать все это, и использовать. А пожарник умудрялся добираться даже сюда, в пустыню, и нещадно штрафовал за разукомплектованный пожарный инвентарь. Главный инженер взвыл. Неимоверными усилиями ему удалось оторвать огнетушитель. Держа его на перевес, он кинулся к Гришке, и со всего размаха саданул его по спине. Гришка недоуменно оглянулся, осмотрел нападавшего, прекратил жевать, и видимо обиделся. Потому что смачно плюнул прямо в лицо Главного инженера. Два раза. Этого хватило, чтобы тот почти до пояса покрылся пеной. С перепугу он дернул ручку огнетушителя, и еще одна струя пены ударила ему прямо в грудь, окончательно заливая дорогой костюм.
Главный инженер отшвырнул огнетушитель, и тот начал шипя крутиться, обильно поливая все вокруг пеной. И тогда он сел на лавочку рядом с вагончиком и заплакал, пытаясь стереть с лица Гришкин плевок и пену огнетушителя. А из вагончика раздался истеричный хохот. Смеялся Управляющий трестом, который стоя у окна наблюдал, как Главный инженер воевал с Гришкой. Наконец сбежалось начальство поменьше: прорабы, мастера, начальник участка. Но к Гришке близко подходить боялись. Повторять опыт Главного инженера никому не хотелось. Положение спасла повариха тетя Нина, которая появилась невесть откуда. Она смело подошла к Гришке, погладила его по шее, и сунула в нос корочку хлеба. Тот аккуратно взял ее с ладони шершавым языком. А тетя Нина, показывая другую руку, в которой было полбуханки хлеба, начала приговаривать: Пойдем Гришенька, не связывайся ты с ними… Они начальники, что с них возьмешь.… Пойдем, я тебе хлебца дам… Гришка подумал, ласково ткнулся носом в теть Нинины руки, и пошел. За ней. К столовой.
Главного инженера на скорую руку отмыли, и они с Управляющим умчались на персональном УАЗике, пообещав, что когда вернутся, покажут всем Кузькину мать. А к обеду нашли Гришкиного хозяина. Он был местным. Молодым парнем. Азаматом звать. Недавно он устроился на работу трактористом, и усердно ремонтировал свою технику под навесом, в самом центре которого стояло большое железное корыто, полное солярки. Механизаторы бросали в него разные запчасти, чтоб те откисали от грязи. Один из прорабов поведал Азамату про то, что учудил Гришка, и попросил принять меры. Ну привяжи ты его, где ни будь дома. А то нам управляющий жизни не даст. Азамат, мывший в этом самом корыте какую-то железку подумал несколько минут, а потом ответил: Привязывать бесполезно. Если захочет, любую веревку порвет. И потом тогда его чем-то кормить придется. А так он гуляет, сам себе пропитание ищет.… Придется его на мясо сдать. Он мне самому надоел.… Через неделю приедут мясозаготовители, и все проблемы решатся.… А сегодня вечером я его привязать попробую….
Вдруг откуда ни возьмись, прямо перед Азаматом и прорабом появился Гришка. Собственной персоной. Он внимательно посмотрел на хозяина, на окружающих, как будто понимал, что разговор идет именно о нем. Потом нагнул шею, сунул нос в корыто, где плескалась солярка, и втянул ее в себя. Всю сразу. За несколько секунд. Два с лишним десятка литров солярки исчезло, и показалось дно корыта. Все окружающие остолбенели. А Гришка по хозяйски подобрал обрывок газеты, закусил, и отошел в сторону, хитро поглядывая на хозяина. Придя в себя тот, страшно взбеленился, и начал ругаться, путая русские слова с казахскими. Смысл его речей был в том, что Гришка настоящий Шайтан, и что кто теперь купит Гришкино мясо, оно ведь соляркой пахнуть будет.… И еще ряд не переводимых на печатный язык слов. Наконец до окружающих дошел смысл происшедшего. Несколько минут под навесом стоял дружный хохот. Кто-то сбегал в столовую, принес две буханки хлеба, и его скормили верблюду, приговаривая: Ай да Гришка, даже смерть перехитрил! А тот победно фыркал и раздувал ноздри…
Больше Гришку никто не трогал. И он продолжал бродить по полевому стану, и подбирать бумажки. А еще Гришка любил слушать песни. У одного механизатора был с собой магнитофон. И по вечерам он часто включал сольный концерт Макаревича. Особенно Гришка любил одну песню. Про верблюда. Подойдет, замрет, даже жевать перестанет.… А из динамика несется:
Такое вы видали, ох едва ли
Стою, не чую под собой земли
Вчера меня верблюдом обозвали
И выводы под это подвели…
И это мненье утвердилось свыше,
Я бился в двери с криком: наших бьют
Кивали мне, но слышали не слыша,
Поскольку я отныне был верблюд…
Да нет, я человек, проверьте по фамильи
Я царь природы гражданин земли…
Но стойло мне уже определили,
И полмешка колючек принесли…
И понял я, что спорить будет хуже,
И до того досадно стало мне,
Что я вдруг плюнул как-то по
