Произведение «Белизна.» автора Инзир Фасхутдинов

Она лежала. Не холст ожидания, не луг возможностей. Просто была – плоская, холодная, ослепительно пустая. Белизна ее не сияла; она давила. Молчанием, которое звенело в ушах.

Тень скользнула по краю – предвестник пера, этого острого костяного скелета мысли. Страница дрогнула. Не ветром, а внутренним содроганием, едва заметным муаром по идеальной поверхности.

"Чего ты боишься?" – голос был не звуком, а давлением в пространстве над ней, вибрацией воздуха, еще не ставшей словом. Исходил он из Того, Кто Держал Перо. Сущность намерения.

Страница замерла. Ее белизна сгустилась, стала почти синеватой натянутой кожей.
«Всего. Ты... заполнишь. Закроешь меня червями-знаками, пятнами смысла. Я стану... тюрьмой для твоих неуклюжих идей. Ты назовешь это творением. А я? Я буду лишь фоном, пассивной жертвой твоего эго.»

"Но я дам тебе жизнь!" – настаивала Тень, и перо коснулось воздуха в миллиметре от поверхности. Оно источало терпкий запах чернильной угрозы. «Жизнь?» – внутренний смех страницы был похож на шелест сухого пепла. «Ты дашь мне конец. Конец моей чистоте. Моей бесконечности. Ты превратишь меня в карту твоих заблуждений, в кладбище твоих невысказанных "почему". Каждая буква – шрам. Каждое слово – ограбление моего пространства.»

"Без меня ты – ничто. Забвение." – Перо опустилось ниже. Острие жаждало контакта, первого предательского касания.
«Забвение?» – дрожь побежала по кромке. «Это – мое царство! Я – целая вселенная до слова, до смысла! Я – тишина до Большого Взрыва хаоса, который ты называешь "мыслью". Я – совершенство неоскверненного потенциала. Ты же... ты принесешь лишь уродливый порядок, тюремную решетку из строк. Ты замуруешь мою бесконечность в клетку твоего конечного понимания.»

Надолго повисла тишина. Давление Тени колебалось между жаждой творения и странным сочувствием к этой дрожащей плоскости абсолюта.
"Я буду... осторожен. Нежным. Буду писать лишь истину."
«Истина?» – финальный вопль страницы был беззвучным вихрем отчаяния. «Твоя истина – это моя смерть! Она закроет меня, как саван! Оставь меня моим белым ужасом! Оставь меня... мной!»

Перо зависло. И дрогнуло. Не от страха, а от внезапного осознания чудовищного акта насилия, коим является любое творение над девственной пустотой. Оно отступило. Тень отпрянула.

Страница осталась одна. Дышала (казалось ей) прерывисто. Ее белизна все так же давила, но теперь в ней читалось нечто иное: не чистота, а оцепенение. Ожидание, лишенное надежды. Страх не исчез. Он кристаллизовался в вечное "прямо сейчас". В этой дрожащей тишине до.

Перо лежало в стороне, холодное и бесполезное. А между ними – пропасть, шире любой строки: ненаписанное слово, несовершившееся насилие, вечный трепет перед первым шагом в небытие смысла. Белое поле дышало парадоксом: оно боялось жизни, которая была для него единственной возможностью стать чем-то большим, чем просто могила возможностей. И в этом страхе оно навеки застыло – совершенным и проклятым.