В плену серых дней.

Лев Толстой, писатель, которому было уготовано великое будущее, начал свой творческий путь в 1850 году, когда на небосклоне русской литературы уже сияла яркая звезда по имени Иван Тургенев, снискавший славу благодаря очеркам «Записки охотника», печатавшимся в журнале «Современник» с 1847 по 1851 год. Несмотря на громкий успех тургеневских рассказов, первая проба пера Л. Н. Толстого, автобиографическая повесть «Детство», в которой автор мастерски описал процесс взросления, а также сопутствующие переживания главного героя Николеньки Иртеньева, произвела весьма глубокое впечатление на руководителя журнала «Современник» Н. А. Некрасова. Разглядев в начинающем писателе недюжинный талант, Николай Алексеевич написал Тургеневу письмо, в котором призвал ознакомиться с дебютным произведением восходящей звезды русской литературы. Выполнив поручение Некрасова, Иван Сергеевич с высоты своего опыта подтвердил обнадёживающие слова о литературном даровании Толстого и, восхищаясь последующими его работами, убедил своего протеже оставить военную карьеру и полностью отдаться творчеству. Так, Лев Николаевич благодаря активному содействию Тургенева вступил на литературную арену, став членом кружка «Современник», в котором познакомился с такими корифеями русской литературы, как Иван Гончаров, Дмитрий Григорович и Александр Островский. Собственно, из этой истории, посвящённой творческим исканиям графа Толстого, мы можем сделать вывод: необходимо прислушиваться к советам более опытных людей. Аналогичное заключение также вытекает из моей армейской истории, которой предшествовала беседа с моим дядей, отслужившим в далёком 2010 году. Несмотря на столь позднюю дату окончания службы, некоторые атрибуты жизни срочника в российской армии остались неизменными. Прежде всего к ним относятся хозяйственные работы, которые изнуряют даже самого выносливого солдата. Именно по этой причине мой дядя, желая меня уберечь от непосильных нагрузок, давал мне советы, изложенные в главе «Холопы XXI века». Несмотря на то, что он весьма доходчиво объяснил, почему мне не следует усердно работать, он тем не менее не смог ответить на мой животрепещущий вопрос, который звучал следующим образом: «Как проходит среднестатистический день в армии?». Сам себя поправлю, он ответил на него весьма уклончиво, заявив, что среднестатистический день в начале службы и конце проходит совершенно по-разному. И теперь я как человек, отслуживший месяц в третьей роте, решил воссоздать картину тех серых дней, которые мне пришлось пережить.

Итак, типичный рабочий день начинался с общего подъёма, после которого мы отправлялись на утреннюю зарядку. По возвращении в казарму у нас оставалось пятнадцать минут, чтобы привести в порядок как свой внешний вид, так и спальное расположение. И здесь, как обычно, начинались неминуемые проблемы, вызванные всеобщим желанием умыться. Словно стадо баранов мы ломились в комнату для умывания, создавая огромную очередь, которая до боли знакома жителям СССР в годы Перестройки. Соответственно, чтобы грамотно скоординировать наши действия, дневальный с интервалом в пять минут подавал сменяющиеся команды: «Первый взвод — умывание. Второй — заправка кроватей. Третий — термометрия». Разумеется, данный навык нарабатывался долгими неделями. Тем более если учитывать, что я на тот момент только пытался адаптироваться к новой, доселе незнакомой среде. В связи с тем, что далеко не всегда удавалось качественно побриться, сержанты, которые проверяли наш внешний вид словно под микроскопом, безапелляционно отправляли в комнату для умывания. Нередко они сами стояли над душой, внимательно наблюдая, как бедный солдатик скрипя зубами устраняет замеченные недостатки. Со стороны это могло показаться странным, если бы утренний осмотр не исчерпывался одним лишь бритьём. Отмечу, что помимо проверки кантиков и бритости, особое внимание уделялось чистоте подошвы. Также отдельные личности, как, например, сержант с говорящей фамилией, фигурировавший в вышеупомянутой главе «Холопы XXI века», нередко придирался к тому, как мы носили головные уборы. Видя, что военнослужащий натягивал кепку, он вызывающе кричал на весь строй: «Чё ты её натягиваешь как презерватив?!»

После утреннего осмотра мы шли на завтрак, а потом на развод, который включал в себя помимо военно-политического информирования пение гимна Российской Федерации. Признаться, каждый раз, когда я пел гимн, меня терзала навязчивая мысль о судьбе моей Родины после окончания специальной военной операции, в зоне проведения которой погибло бесчисленное множество ни в чём не повинных людей. Далее на плацу сержанты продолжали обыск нежелательных вещей, которые мы могли хранить в карманах. Речь здесь идёт о конфетах, которых было в столовой навалом, фантиках, оставшихся после их съедения, а также каких-то бумажках, на которых мы нередко записывали номера телефонов сослуживцев.

Далее нас ожидала изнурительная строевая подготовка, которую проводили не только сержанты, но и офицеры. От себя хочу сказать, что единственный человек, который смог мне детально объяснить, в чём заключается моя главная ошибка, был сержант П*. В отличие от других коллег по цеху, которые не скупились на едкие замечания в мой адрес, сержант П*, внимательно изучив мой строевой шаг, заметил, что я, опуская ногу на плац, её невольно сгибаю. Именно это, по его словам, и выделяет меня от других сослуживцев. Тогда я сообщил, что по утрам нередко испытываю острые боли в ногах. На что мой наставник ответил: «Ничего страшного! Знал бы ты, как у меня в первое время болели ноги...» Лично я эти слова запомнил навсегда, потому что мало кто готов признаться в своей уязвимости. Особенно если это «доблестный» сержант российской армии, который нередко упивается своей мнимой значимостью. 

Вдоволь позанимавшись строевой подготовкой, мы возвращались в расположение роты, где рассаживались в одну длинную шеренгу, тянувшуюся вдоль всего коридора. В таком неподвижном положении мы делали вид, что слушаем Устав, который настойчиво навевал сон. Разумеется, кто-то скуки ради нарушал дисциплину, обрекая всех нас на различного рода мучения. Отдельной строкой хотелось бы написать про издевательства, которым нас подвергал главный антагонист моей повести (и этой главы, в частности) скандально известный сержант Ч*. Итак, видя, что кто-то провинился, деспотичный контрактник заставлял свою жертву делать сто отжиманий, заведомо понимая, что испытуемый их ни за что не сделает. И, когда провинившийся, чувствуя нестерпимую боль в руках, падал животом на пол, сержант Ч*, злорадствуя, издавал ему вслед звук испускания газов. Да, быть может, прямого умысла кого-то унизить у сержанта не было. Однако ему, как и, впрочем, любому человеку, которому вздумалось над кем-то пошутить, пусть даже таким, весьма нестандартным способом, нужно иметь в виду, что все люди разные и поэтому не каждому это может показаться смешным.

Вот такими темпами подходил к концу скучный серый день, заключительным аккордом которого являлась вечерняя поверка, представлявшая собой священный воинский ритуал. После учёта личного состава нам зачитывали статьи из Уголовного кодекса, некоторые из которых были знакомы массовой аудитории ещё с гражданки (убийство, доведение до самоубийства). Помимо общеизвестных статей, указанных выше, наш кругозор расширяли такие статьи, как 332 (неисполнение приказа), 334 (насильственные действия в отношении начальника), 338 (дезертирство), 348 (утрата военного имущества) и, пожалуй, самая лицемерная статья 336 (оскорбление военнослужащего), вторая часть которой предусматривает ограничение по военной службе на срок до одного года или содержание в дисциплинарной воинской части на тот же срок. Правда, если бы эта статья была не только на бумаге, то все без исключения военнослужащие сидели сами знаете где. С моей точки зрения, факт того, что военнослужащие регулярно нарушают данную статью, очень ярко иллюстрирует высказывание, которое ошибочно приписывают великому русскому сатирику М. Е. Салтыкову-Щедрину: «Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения».

Таким вот образом тянулись не спеша наши трудовые будни. Отмечу, что суббота, как и воскресенье, шли по совсем другому сценарию. Так, в субботу мы утром выходили на плац, беря с собой постельное бельё. Далее мы занимались уборкой территории, которая впоследствии переходила в уборку помещений роты. Чтобы данный процесс не выглядел чересчур скучным, нам разрешали включать телевизор, а точнее канал МУЗ-ТВ, на котором транслировали любимые сердцу песни, заряжавшие нас энергией. Также следует отметить, что мы, убирая сообща какое-либо помещение, ощущали долгожданное единство, которое нам пытались привить сержанты. 

И вот наконец-то всходило солнце; единственный и неповторимый выходной вступал в свои права!

— Что в нём такого притягательного? — спросите вы меня. 

Ну, во-первых, подъём осуществлялся на час позже положенного. А во-вторых, на протяжении всего дня нам разрешалось общаться по телефону с родственниками. Однако стоит заметить, что, несмотря на все вышеперечисленные достоинства, времяпровождение напрямую зависело от дежурного по роте, а также погодных условий. Например, если за окном шумел дождь, то мы, словно домоседы, безвылазно сидели в казарме. Ежели, наоборот, в окно сияло солнце, полностью оправдывая английское слово «sunday», которое переводится как «день солнца», то в части нередко устраивали спортивные состязания, а также различные игры. Отмечу, что я как человек, полюбивший с детства футбол, сумел произвести на своих сослуживцев весьма хорошее впечатление. Это собственно, и помогало мне абстрагироваться от трудностей военной службы. Но самое главное, что мне помогало не очерстветь в атмосфере, наполненной мраком и унынием, — так это задушевные беседы с товарищами, по окончании которых я понимал, как важно видеть и чувствовать поддержку со стороны окружающих.