заостренных пера, продолжавших буквы вниз, в начале, середине и конце слова. Затем мы пытались вживить какой-нибудь эпитет: «Быстрые перья», «Золотые перья», «Удачливые перья», но все это сидело как на корове седло. Просто «Перья» и все, в конце концов, отец вынужден был с этим смириться.
Я слишком поздно понял тогда, что выбрал неверную тактику: проволочки, изматывания, подтрунивание – попытки на максимально возможный срок оттянуть начало катастрофы, привели к совершенно обратному результату: то, что казалось едва различимой точкой на горизонте, разрослось в итоге до размеров цунами. Самого страшного стихийного бедствия из тех, что нам довелось до сих пор пережить.
Как бы то ни было, я оторвался, наконец, от названия и начал вгрызаться бульдозером в текст дальше, но все мои попытки оказались тщетными, придраться было совершенно не к чему, мой запас скепсиса полностью иссяк. Что мне оставалось? Только выйти из Храма вдохновения и торжественно объявить буквально взмокшему от волнения отцу о том, что «продукт» готов и, что называется, ни слова в нем уже ни добавить, ни убавить.
Трудно передать, как отец был счастлив, но он недолго купался в эмоциях, тут же переведя разговор во вполне конкретную реальность.
– Так значит в пятницу? А, сынок?
На радостях он тут же предложил мне спеть «Марсельезу» на французском, достав откуда-то пожелтевший от времени, вырезанный из газеты, текст. Я, конечно, предпочел бы «Интернационал» на русском, но, тем не менее, не стал возражать, присоединился к отцу. Ма, соответственно, тоже внесла свою лепту – накормила нас таким ужином, что мы даже телевизор не стали смотреть, завалились спать пораньше.
Впрочем, я успел все-таки выбрать минутку и объяснить матери в самых мрачных тонах, что нас в ближайшее время ожидает. Она переменилась в лице, долго молчала, затем вздохнула:
– Надо бы продуктами запастись. Поможешь, а?
И это все, что я от нее услышал. Моя последняя надежда испарилась «словно лед под мартовским лучом солнца». «Господи, ну и дурдом!», подумал я, уже засыпая.
