Предисловие: Листая страницы альбома...
Надежда открыла глаза, будто и не спала. Было ощущение свежести, бодрости и полного отдыха. Она посмотрела в сторону окна. За стеклом висела кромешная тьма. Надя включила ночник. Часы показывали двадцать минут первого.
Спала максимум час. Но организм не был разбит и находился в состоянии абсолютного бодрствования. Ничего не беспокоило, ничего не тревожило, ничего не болело…
Выключив свет, Надежда попыталась снова уснуть. Ни молитвы, ни счёт до тысячи – ничего не помогало.
Она крутилась с боку на бок, пока окончательно не извелась.
Встав и накинув халат, Надя вышла на лоджию. На улице, в мерцании тусклых фонарей, тихо копошилась ночная жизнь. В глубине двора сладострастно смеялась девушка, в другом конце говорили громче. Там, скорее всего, пили пиво и курили. Огоньки то вспыхивали, то гасли. Казалось, что это летают на далёком юге светлячки.
В отдельных домах светились окна.
«Тоже не спят, – подумала Надежда. – Пусть у всех всегда и во всём будет хорошо! И никогда ни в один дом не заглянет беда. Это очень плохо и горько».
Приближалась осень, но прохлады абсолютно не чувствовалось. Даже лёгкий ветерок с Волги не нёс своей всегдашней бодрящей свежести.
Саратов. В нём она родилась и прожила всю свою жизнь, за малым исключением. Голодающее Поволжье – прозвали этот край в народе. И на самом деле это так. Летом солнце, как шальное, выжигает всё вокруг, а дождей почти не выпадает. Идёшь по степи, а хруст сухой и выжженной зноем травы доносится до небес. Даже жутко становится.
«И название этому городу татаро-монголы дали подобающее – «Сары-тау» – Жёлтая гора. Есть, правда, и другие гипотезы, но эта интереснее.
Одна здесь радость и благодать – полноводная и безбрежная Волга с её величавой набережной, мостом, перекинутым до города Энгельс, и тысячами отдыхающих. Да что прибедняться, есть чем Саратову и гордиться, и что в нём посмотреть. Одни памятники Чернышевскому, Александру II, Кириллу и Мефодию, Столыпину чего стоят. Да разве только они одни.
Я люблю свой Саратов, – глядя вдаль, продолжала думать Надежда, – бескрайние просторы матушки Волги, люблю бесконечные овраги и балки, даже изнывающую жару с её жгучим ветром и летящим песком и, наконец, его прошлое и настоящее… Люблю – и всё. И буду любить! Что это я размечталась? Надо хоть чаю попить, всё равно уже не усну».
Надежда пошла на кухню, включила чайник. По дороге заглянула в комнату детей. Сашка безмятежно спал на кровати, раскинув руки и ноги, а Володя свернулся клубочком.
«Счастливые! – подумала она и улыбнулась. – Пусть спят, сил набираются. Хороший сон – эталон отменного здоровья. Впереди у Саши выпускной класс. Надо будет идти учиться дальше, но ещё ничего не выбрал. Витя, брат, советует поступать в военное училище, а я боюсь. Хотя посмотришь на человека в форме – и сердце замирает, особенно на моряка. Хороши ребята, красавцы! – улыбнулась она и потянулась. – Если бы в жизни всё начать сначала…»
Она налила чашку зелёного чая, положила немного сахара, достала из холодильника варенье из смородины. Печенье и конфеты лежали на столе на блюдечке.
Мысли витали от одного события к другому. И вдруг ей сильно захотелось окунуться в своё прошлое, вернуть тот путь, которым она шла сорок один год.
Надежда зашла в зал, встала на стул и с антресоли достала кучу альбомов с фотографиями. Последний раз она их смотрела лет семь назад, когда мама после операции попросила на них поглядеть. И ещё два альбома взяла с книжной полки. Это уже последние запечатлённые мгновения.
Встреча с прошлым всегда оставляет холодок в груди. Фотограф фиксирует секунду времени. У писателя же это время растянуто порой до многосерийного фильма.
«Вот я совсем маленькая. Папа, Царствие ему небесное, и мама стоят обнявшись, подняв воротники пальто. Я на руках у папы. Мама держит флажок в руке, а на асфальте кое-где лежит снежок, значит, очередной праздник Октябрьской революции.
А здесь я в детском саду. Возле меня Шурик Широков. Не отходил ни на шаг. Влюбился по уши. И он мне нравился. Боже, какая у него огромная голова и маленький нос! Уродец какай-то. Говорят, в Ярославле речным портом командует. Кто бы мог подумать? Помнится, как на Восьмое марта он мне припёр цветущий кактус в горшке. «Поздравляю», – говорит, суёт его мне в руки и целует. Я, ничего не подозревая, беру этот кактус руками – и все колючки впиваются в мои ладони. Сколько было крика и слёз… После этого любовь исчезла и появился вот этот мальчик. Звали его Витя. Фамилию не помню. Его отец был военный, и они вскоре уехали. А на прощанье Витя подарил мне военную пуговицу.
А на этом фото – уже школьница. Как же я всё-таки похожа на папу. И глаза его, и волосы, и такой же серьёзный взгляд, и даже чуть толстоватый носик. От мамы перешли слегка полноватые губы, рост, склад фигуры, ну и, конечно, всё женское начало. И ещё от неё достались малоразговорчивость и деловитость во всём.
А у моей подруги по работе, Светки, рот никогда не закрывается. Говорить может обо всём на свете, лишь бы не молчать. А я так не умею. И в компании тоже. Всем весело, а я как посторонний наблюдатель…»
Надежда задержала взгляд на маленькой выцветшей фотографии. На ней с крохотными букетиками стояла она, Володя Бондаренко и Лена Карпухина, а сзади них – первая учительница Агрипина Георгиевна. Это они после принятия в октябрята. Лена смотрела на Вовку, а он на Надю. Они обе никак не могли поделить этого мальчика, так сильно он им нравился.
«Сейчас посмотришь – и настроение пропадает. А я ведь с ним целовалась. Это потом он стал наркоманом, заболел СПИДом и умер в двадцать восемь лет.
Здесь меня принимают в пионеры…
Восьмой класс. Это я сижу вместе с Мишей Семичастным. Мы с ним дружили. Даже ходили в кино, ели мороженое, а зимой катались на коньках. Он очень много читал и интересно рассказывал. А потом, даже не закончив вторую четверть, уехал в Москву. Его маму перевели в какое-то министерство.
Школа… Как было всё здорово! Собирали металлолом, макулатуру, ходили в походы, помогали пенсионерам и ветеранам. И везде наш класс всегда занимал первые места.
А это уже в девятом... Здесь я очень деловая, вся в должностях и поручениях. Мальчики опасались меня и обходили стороной, да и девочки тоже держались в тени. Может, и правда я была слишком принципиальна и строга не только к себе. Хотя… вся эта строгость и принципиальность вначале были скорее наиграны, а потом переросли в привычку. Меня как активистку школы немного побаивались и оттого сторонились.
Нравился мне вот этот парень, Ванечка Лопухов. Фамилия, конечно, не удалась… От него всегда исходили добро, душевность, теплота и спокойствие. Он не был красив, но не этим притягивал к себе. С ним было приятно говорить на любые темы. Он не изрекал, как это делают обычные люди, а пропевал свою речь. Из него получился бы прекрасный лектор или политический обозреватель, но в части, куда его призвали служить, случился пожар на артиллерийском складе. И он, без средств защиты, первым бросился тушить его. Задохнулся и сгорел.
Коля Ситкин, двоечник и лентяй. На третий день после выпускного вечера за разбойное нападение на магазин был осуждён на восемь лет. Вышел, подобрал себе группу молодчиков и теперь держит несколько ресторанов и баров. Живёт припеваючи. Видела его как-то. Прошёл, даже не поздоровался, свинья! Вот и знай после этого, надо ли учиться, тратить кучу нервов? Может, проще с раннего детства начать воровать, а потом жить без забот?»
Учёба давалась Надежде очень легко. Её как активистку класса и школы выбирали во всевозможные комитеты. Была даже в комитете комсомола школы. Избирали делегатом на областную комсомольскую конференцию. И выступала там с высокой трибуны! Что-то предлагала дельное.
Все пророчили Наде светлое будущее, рекомендовали поступать учиться на филологический факультет. Но нет, ей это не нравилось. Поступила в торговый институт.
Класс, в котором она училась, за исключением отдельных личностей, был дружный, жил едиными мыслями и целями. Как говорится: «Один за всех и все за одного!»
«Вот весь наш десятый «В» перед выпускными экзаменами. Двадцать восемь учеников, двадцать восемь судеб, двадцать восемь полноценных граждан своей страны. Посередине Татьяна Терентьевна, классный руководитель. Сколько она отдала нам сил, нервов и терпения! А мы, как маленькие садисты, издевались над педагогами, особенно Валька Старостин, Генка Трофимов и Наташа Чернова – бес в юбке. Просто неугомонная была. Хотя училась тоже хорошо.
Тяжёлое ремесло у учителя. Я бы не смогла. Надо иметь столько выдержки, такта, самообладания, да к тому же железные нервы. Героическая профессия!
Витя Белов. Хороший мальчик. Я ему нравилась. Это было заметно. Теперь в нашем медицинском университете он заместитель заведующего кафедры какой-то хирургии. Доктор наук! Кто бы мог подумать. Возмужал, животик появился… Спасибо ему, семь лет назад у мамы был сильный приступ желчнокаменной болезни. Он без вопросов положил её в клинику и сам прооперировал. Даже домой после выписки привёз. Женат. Жена – невропатолог во второй больнице. Двое детей. Тоже пойдут по стопам родителей, станут врачами.
А это три закадычных друга: Лёша Максимов, Валя Жуков и Дима Конопатенко. Они всегда были вместе и всегда улыбались. И все погибли в море. Танкер, на котором они работали, вёз через Атлантику зерно и попал в шторм. В трюм, где оно хранилось, затекла вода. Зерно «загорелось», разбухло и буквально разорвало судно. Хорошие были ребята.
Это Петя Филипенко. Мальчик как мальчик. Его никто и не замечал в классе. Есть и есть. Был сам по себе. И на меня всегда смотрел. Но чтобы заговорить… Да он мне и не нравился. Потом этот Петя окончил Военно- морское училище подводного плавания, стал командиром подлодки… Короче, за что-то получил Героя. Кто бы мог подумать… Приехал в отпуск, нашёл меня, в ресторан пригласил... Мы как вошли с ним зал, все глаза только и смотрели на его грудь, на которой искрилась Золотая Звезда. Он уговаривал меня всё бросить, выйти за него замуж и поехать с ним на север. А в это время я второй раз была замужем, родила второго ребёнка, Володю. Но муж оказался алкоголиком. Даже бил иногда. Через три года пришлось с ним развестись. В сорок лет незапятнанных принцев не бывает. Дура! Счастье само в руки шло. Сама виновата… Теперь чего жалеть о
|
Многих уже нет с нами. Хорошо написано 