Произведение «Молчаливое соглашение.» автора Инзир Фасхутдинов

Они исчезли не между ночью и утром, а в самую полночь дня. Просто в один миг — щелчок беззвучного выключателя — и мира лишили его антитела. Свет, внезапно осиротевший, лился на землю плоским, навязчивым, липким потоком. Он не освещал, он заливал, смывая глубину, объем, тайну.

Люди вышли на улицы не сразу. Сперва был всеобщий, животный зуд недоумения. Глаза щурились, но не от яркости, а от её абсурдной пустоты. Нога искала привычную ступеньку, которую тень метила черной подсказкой, и ступала в пустоту. Деревья, эти великие скульпторы света, стали похожи на жалкие картонные аппликации, приклеенные к выцветшему небу.

К полудню началась тихая истерика. Архитектура онемела, лишенная своего ритма. Лица, утратившие тени-маски, обнажили все до единой морщины, все поры, всю неприкрытую, жутковатую нагоду эмоций. Мы стали прозрачны друг для друга, и это было невыносимо. Взгляды не встречались, люди щадили друг друга, утыкаясь в собственные, неестественно четкие руки.

Я закрылся в комнате, где свет от лампы, не встречая сопротивления, бил в сетчатку моих глаз с хирургической жестокостью. И поймал себя на мысли, что боюсь не этого нового мира. Я боюсь самого себя. Без тени я не могу убедиться, что отбрасываю ее. Что я — плотен, материален, что я отторгаю часть света, как и положено живому. Я стал призраком в царстве призраков, существом без веса и доказательств.

К вечеру пришло оцепенение. Мир замер в ожидании. Мы сидели у окон, глядя на плоскую землю, и слушали тишину, которая была гуще, чем когда-либо. Потому что исчез не просто темный двойник всего сущего. Исчезло молчаливое соглашение между светом и тьмой, та многовековая игра, что и делала реальность — реальной.

И самое странное? Птицы не пели. Совсем. Будто они, единственные, понимали, что петь больше не для кого.