Огонь неугасимый

возможности, хотя можно и сейчас тоже сделать это, и даже очень запросто сделать, и поэтому я встал и направился на кухню, зная, что там, как всегда, должна быть Замухрышка, и я оказался прав, она копалась в каких-то мешочках, что-то в них перебирала, возилась, как мышь…
  …кап-кап…
  …“поговорить надо, оставь свои мешочки, послушай меня” (Замухрышка уставилась на меня жалостливыми вечно чего-то просящими глазами, меня так раздражает, когда она так смотрит на меня, дура глупая) “я слушаю” “собирай свои манатки и вали поскорее в Город” “зачем это?” “затем” “я не пойду” “ты что, не понимаешь, Огонь надвигается, Холодильники вышли из строя, Дед скоро умрёт” “ну и что?” “глупая, тебе валить отсюда надо, тебе здесь делать нечего, я сам закопаю Деда, так что, давай, собирайся и двигай отсюда” “а ты?” “а я какое-то время побуду на Посту, пока совсем не станет жарко” “я никуда не пойду” “почему?” “а кто останется на кухне готовить?” “не беспокойся, я справлюсь, сам себе приготовлю, я что, по-твоему, готовить не умею” “я не пойду” (теперь Замухрышка смотрела упрямыми, как у барана, глазами) “хорошо, тогда я пойду, а ты оставайся, похорони Деда, дождись, когда придёт Огонь, дело твоё, если ты так хочешь” “если ты пойдёшь – я пойду с тобой” (эти слова Замухрышка сказала с какой-то злобной решительностью) “послушай, идиотка, ты мне не нужна, катись к чёрту, убирайся отсюда, сколько раз можно тебе говорить об этом?” “ты не Дед, чтобы мне указывать” “я тебе не позволю ходить за мной, а если увижу – сверну шею, клянусь, я тебя убью, тебе понятно?” “я никуда не пойду” “дура упрямая!”…
  …кап-кап…
  …на вышку лезть уже не было никакой надобности, и так было хорошо видно зарево на востоке, отсвет гигантского пожара, заволакивающий атмосферу и горизонт, и если наблюдать за заревом несколько часов, не отрываясь, то можно было заметить, что оно увеличивается медленно и постепенно в размерах, приближается, неумолимо надвигается, ползёт, как черепаха, страшная угроза, жуткая опасность, смертельный огонь, в пасти которого сгинет, возможно, последние остатки человечества, одичавшего, утратившего многие знания и технологии, осиротевшего, почти вставшего, как животное, на четвереньки, и вот я смотрю на это зарево, несущее всеобщее уничтожение, и представляю, как оно настигает меня, представляю боль и невероятные муки… …непонятно, мы ведь много лет сдерживали Огонь, да, он продвигался, но очень медленно, почти незаметно, а вот сейчас прибавил шагу, торопится всё поглотить, всё уничтожить, сожрать мир, ненасытное чудовищное нечто, ниспосланное небесами в наказание нам, людям, вернее, нашим родителям, утратившим некогда нравственный облик, а вот нам – их детям и внукам – нам-то за что, за какие грехи, за что нам расплачиваться, что мы такого сделали, чтобы умереть в Огне, разве это справедливо, разве так должно быть…
…кап-кап..
…и этот момент настал, рано или поздно это должно было случиться, Дед долго мучился и, наконец, отмучился, бедолага, отдал Богу душу, но душа покидала его тело чрез невыносимые муки и ужасную боль, душа его долго не могла вырваться из старого, немощного и изломанного тела, и долго тело удерживало душу, но силы иссякли, и душа рванула прочь, ввысь, на Небеса, откуда низвергнулся на Землю пожирающий всё на своём пути Огонь, и Дед умер, подёргался напоследок и умер, а мы (я, Замухрышка и Кузнечик) стояли около его ложа и поделать ничего не могли, просто стояли и наблюдали, а когда всё закончилось, то Замухрышка заревела навзрыд и кинулась к мёртвому Деду, а я вышел из комнаты, чтобы не слышать её рыданий, которые злили меня до такой степени, что хотелось надавать её пощечин, и я пошёл в отсек Холодильных Машин, где я, конечно, ничего сделать не мог, а мог только бестолково смотреть на Холодильники, своим тупым взором скользить по поверхности этих сложных устройств, в которых я ничего не понимал, которые не работали с тех пор, когда отключили электричество, когда Дед полез на опору, а на опоре его ударило током и электричества совсем не стало, и поэтому устройства связи не работали и не было никакой возможности сообщить в Город о текущей ситуации, и Холодильники были, как Дед, тоже мертвы, стали теперь бесполезным хламом, никакого Холода они больше не вырабатывали, необходимого нам, людям, для поддержания жизни, поэтому температура медленно поднималась, снег таял на глазах, то и дело капала вода с крыши и с труб, приближалась смерть, одним словом… …вот Замухрышка плакала, Кузнечик тоже грустил, а я никак не мог почувствовать утрату, я так запутался, так много событий произошло за последнее время, слёз не могу найти в себе, грусти не могу наскрести в себе, как-то печаль выразить по поводу того, что умер-то не последний человек для меня, умер Дед, который растил меня, воспитал, когда я остался без родителей, учил меня, и вот он умер, а я подавлен мыслями о неизбежном, о том, что скоро жизнь совсем изменится, поэтому прости меня, Дед, что не могу скорбеть, как положено скорбеть по умершим и ушедшим…
  …кап-кап…
  …никому я не говорил на Посте о том, что произошло с Одноглазым, никому не сказал о том, что он хотел убить меня, никому не сказал, что спас меня Кузнечик, что он каким-то образом на расстоянии смог обездвижить Одноглазого, парализовал его, от чего Одноглазый умер, нет, конечно, ничего я никому не говорил, а меня и не спрашивали, были уверены в том, что я проводил Одноглазого, а дальше он пошёл один, навстречу к Огню, и Кузнечика я не расспрашивал больше ни о чём, будто ничего и не произошло, ведь Кузнечик ничего не сможет объяснить, и я понимал, что он и сам толком ничего не знает о себе, поэтому я его не трогал и не тормошил, пусть всё будет так, как будто этого и не было…   
  …кап-кап…
  …после того, как мы похоронили Деда, я решил сходить посмотреть на Огонь, ведь я никогда не видел его вблизи, так хоть теперь посмотрю, раз представилась возможность, Огонь наползал с востока, и это очень сильно чувствовалось, всё растаяло, и снег, и лёд, мы сняли с себя тёплые одежды,, становилось жарко, земля под ногами начала подсыхать, всё это происходило на наших глазах в первый раз, но мы не могли удивляться, в наших душах нарастал страх, мы понимали, что это не весна настаёт, а погибель приближается, и вот я пошёл посмотреть на Огонь, на эту погибель, и шёл я на восток полдня, пока идти уже не смог, но не усталость меня одолела, а великий страх не дал мне идти дальше, и этот страх поразил меня, когда моим глазам открылось невиданное прежде зрелище: гигантская цепь бушующего огня, растянутая на север и на юг настолько, насколько хватало глаз, и даже какое-то огненное сияние исходило от увиденного, и какие-то фигуры и силуэты виднелись в пламени, а исходил от него нестерпимый удушающий жар, казалось, что, если сделаешь шаг-другой, то потеряешь сознание и рухнешь на горячую землю, поэтому я стоял и пошевельнуться не мог, не отрывая своего взора от Огня, а мысли мои пришли в какое-то движение, эти мысли были о людях, которые сгорели в этом беспощадном пламени, чьи жизни ничего не стоили, самые обыкновенные жизни, напоминающие песчинки на безбрежном берегу вселенского моря, и эти люди страдали, радовались, грустили, печалились, мучились, любили и ненавидели, работали, что-то изобретали, прожигали жизнь, что-то творили, жили в своё удовольствие, рожали детей, убивали, воровали, дарили радость и улыбки, и все эти люди сгинули в Огне, люди-обыватели, которые жили обыденной жизнью, варились в собственном соку потребительского смысла существования, смотрели по телевизору (я их видел в детстве, потом телевидение исчезло) любимые передачи и никакая истина им была не нужна, никакая правда, любовь и справедливость, и им больше ничего не хотелось, а те люди, которые говорили об этом и пытались жить ради этого – их нарекали безумцами и сумасшедшими, они ведь не следовали текущему ритму жизни, моде, общественному мнению, тенденциям, но все они – и те, и другие – все эти люди сгинули в Огне, которые вели себя, как дети, превращали мир в детскую площадку для своих игр, ломали и приводили в негодность всё то, что было сложно для них, непонятно, непостижимо, загадочно, то, что было выше их разумения, игрались в самые разные игрушки – войну, революцию, религию, научно-технический прогресс, атомные бомбы, космические корабли, играли и истребляли друг друга, дети, играющие совсем не в детские игры, сумасшедшие дети, вообразившими себя “взрослыми”, а потом и “венцом творения”, но пришло время и эти люди сгинули в Огне, но видел я ещё не только тех, которые в нём уже сгорели, но так же и тех, которым предстоит сгореть в Огне – мне, Замухрышке, Кузнечику, и даже Деду и Одноглазому (да, они оба мертвы, но Огонь настигнет и поглотит их тоже – может быть, на другом, духовном, уровне), я видел наши искореженные от боли лица, слышал жуткие душераздирающие крики, чувствовал невыносимую боль, обонял вонь и запах сгорающей в пламени Огня человеческой плоти, и мне стало страшно, волосы на голове зашевелились, мне захотелось развернуться и рвануть, и бежать вечно, спасаться бегством до скончании века, не останавливаясь ни на миг, лишь бы не испытать тех мук ужаса, открывшегося мне в смертельном пламени, неумолимо надвигающегося сейчас, в данный момент, и я задрожал от страха, от всесильного страха, колени мои подогнулись и я упал лицом на горячую землю, но мне она показалась холодной, почти ледяной… …полегчало немного, и я встал, и стал думать о том, какой я слабый, какой я малодушный, сколько во мне трусости, почему я не могу встретить смерть с человеческим достоинством, не могу то время, какое мне осталось на мой век, прожить по-человечески, откуда во мне столько дерьма – раздражения, злости, эгоизма, пренебрежения, и почему я не хочу быть милосердным, терпеливым, способным на самопожертвование и ответственность, всю жизнь меня опекали старшие, и я привык быть “младшим”, но когда остался без них, то самому “старшим” становиться не хочу, так с чего мне начать, чтобы измениться, может быть, начать мне с того, чтобы хоть как-то в какой-то мере исполнить обещанное Деду, как бы мне этого не хотелось и не нравилось, но я должен пересилить себя, перебороть в самом себе самого себя, своё “настоящее” я, гадкого, капризного, безответственного самого себя, и поэтому я повернулся спиной к Огню и задвигал ногами…
  … …
  …мы – я, Замухрышка и Кузнечик – уходили так, словно нам некуда было идти, и это было правдой, ведь в Городе нас никто не ждал и там, по сути, мы были никому не нужны, нас там никто не знал, и никто, вероятно, не догадывался там, что Пост-39 прекратил своё существование, что Пост-39 осиротел, Холодильники не работают, а техник и разведчик мертвы, и думается мне, что не только наш Пост постигла такая участь, думается мне, что и многие другие посты осиротели так же, и к Городу теперь бредут оставшиеся в живых беглецы, такие же, как и мы, жалкие и ничтожные, с котомками за плечами, но я не хотел падать духом, Огонь мне открыл страшную правду о том, что жить надо на полную катушку, жизнь необходимо любить, зная, что смерть никогда не победить, смерти никто не избежит, но я знал, что мне