Мне кажется, если вынуть все сложенные там вещи и расставить их в определенном порядке, то получилась бы действующая модель СССР.
Театр — это полосатые чулки и копчёная рыба
Поскольку театр частный, то готовить его к спектаклю нужно самим. С дисциплиной у господ актёров полный швах, поэтому подготовка выглядела чрезвычайно занятно.
Готовиться нужно было в несколько этапов:
- Помыть полы во всем театре.
- Расставить реквизит на сцене.
- Надеть костюмы.
- Продать билеты пришедшим зрителям.
- Выходить на сцену вовремя и не забывать слова.
На деле выглядело примерно так:
— Кто дежурит завтра перед спектаклем? — дежурные как раз мыли полы, драили туалеты, расставляли печеньки в буфете и ставили самовар.
— Кто дежурит завтра перед спектаклем? — дежурные как раз мыли полы, драили туалеты, расставляли печеньки в буфете и ставили самовар.
Молчание.
— Кто может прийти пораньше, помыть пол и расставить всё?
— Я не могу.
— Я работаю.
— Я только к 19 смогу...
— Да ёпта. Ладно, я приду.
— Кто может прийти пораньше, помыть пол и расставить всё?
— Я не могу.
— Я работаю.
— Я только к 19 смогу...
— Да ёпта. Ладно, я приду.
За полтора часа до спектакля начинались крики:
— Где степлер, вашу мать?! — степлер нужен был, чтобы крепить скатерти к столам, если на сцене происходит застолье.
— Было два степлера, где они оба, падла!
— Где степлер, вашу мать?! — степлер нужен был, чтобы крепить скатерти к столам, если на сцене происходит застолье.
— Было два степлера, где они оба, падла!
Потом снова крики:
— Где мое платье?!
— И чулки мои — где?! Полосатые! Нет, с другими полосками!!!
— Где мое платье?!
— И чулки мои — где?! Полосатые! Нет, с другими полосками!!!
С другого конца гримерки:
— Полотенце, сука, кто взял полотенце, я убью его!
— Полотенце, сука, кто взял полотенце, я убью его!
За три минуты до начала, озабоченно:
— Слушьте, а где мистер Пип? — это иностранец из пьесы Ильфа и Петрова «Сильное чувство».
— Да позвоните вы ему.
— Алё, ты где? Как это «забыл», чудовище? Давай, скачи!... Ах ты у-учишься?! М-мать... Так, Пипа не будет.
Немая сцена, все думают. Мысль не приходит.
— Слушьте, а где мистер Пип? — это иностранец из пьесы Ильфа и Петрова «Сильное чувство».
— Да позвоните вы ему.
— Алё, ты где? Как это «забыл», чудовище? Давай, скачи!... Ах ты у-учишься?! М-мать... Так, Пипа не будет.
Немая сцена, все думают. Мысль не приходит.
Думают еще некоторое время, потом смотрят на Мишу. Миша пришел в театр первый раз за два года, чисто поздороваться и поглядеть спектакль. Миша простужен.
— Мишань, тут такое дело... Надо играть Пипа.
— Да вы чо, не... Чо вы. Не! Я не! Я же ведь не! И простужен еще!
— Миша, давай, иначе жопа. Там всё просто. Ничего делать не надо, просто, короче, стой, изображай изумление, и еще две фразы скажи вот сюда и сюда, а дальше мы сами.
— Мишань, тут такое дело... Надо играть Пипа.
— Да вы чо, не... Чо вы. Не! Я не! Я же ведь не! И простужен еще!
— Миша, давай, иначе жопа. Там всё просто. Ничего делать не надо, просто, короче, стой, изображай изумление, и еще две фразы скажи вот сюда и сюда, а дальше мы сами.
Мишу одевают, инструктируют, вручают текст — он смотрит в него стеклянным взглядом. Что-то понять и запомнить в такой ситуации совершенно невозможно. Но выходит на сцену и там из него получается мистер Пип. Вуаля. Можно после спектакля в гримерке доедать копченую рыбу из реквизита.
Театр — это понимание
У меня есть знакомый, он бизнесмен. Очень энергичный, деловой. Хваткий! Ему не до рассусоливаний, бизнес — жестокая вещь. Я ему как-то наполовину нарочно проговорился, что играю в театре. Он посмотрел так, будто я сказал, что ем бумагу или ещё что-то в этом духе. Он думал, я пошутил.
Когда понял, что нет, пораженно спросил: «Глеб, а... а... зачем? Ты дурак, что ли? Ну то есть... ты дурак?!» Я ответил как есть — что мне захотелось, и я пошёл. «Слушай, — сказал он, — мне вот иногда хочется выебать кого-нибудь, но я же этого не делаю!».
Я мысленно сравнил театр со спонтанным изнасилованием и не нашелся, что ему ответить.
Примерно через неделю он же рассказывал мне, какая отличная и безжалостная попойка у него была в выходные. И спрашивает: «Слушай, Глеб, а вот ты вообще как расслабляешься?». Когда я соотнёс у себя в голове эти два разговора, то очень смеялся.
Театр — это грёбаные актёры
Режиссёр рвал и метал. Сидящие за полуоткрытой дверью зрители не смущали его ни капли. Господа актёры-любители доконали шефа и случилось это прямо перед первым звонком к спектаклю.
Спектакль был под угрозой.
— Ка-а-ак! — орал режиссёр, орошая слюной, — ж-ж-же вы все мне н-н-н-надоели!!! Да вы же них-х-хрена-а-а!!! Всё придумывают и придумывают! — это касалось вновь открываемых способов продавать билеты, — портят и портят! Вы билеты продавать не умеете? А? А?!!
Билеты мы продавать умели, но периодически испытывали с этим трудности, и о них всегда ставили в известность режиссёра. Легкомысленные глупцы.
— А я вам тут что-о-о?! Только успевай за вами! Туда! Сюда! Туда! Сюда!!! — здесь режиссёр, трясясь от гнева, показал жестами, как он туда, а потом сюда.
Судя по всему, под «туда» имелось в виду мытье посуды после неизбежных гримёрочных чаепитий, а под «сюда» — уборка реквизита. После спектаклей наигравшиеся актёры, весело гомоня, расходились по домам, не убрав игрушки.
— ...к чёр-р-ртовой м-матери!!! — это как раз относилось, кажется, к зрителям и способу завершения сегодняшнего театрального вечера. Управлять звуком и освещением на том спектакле мог только режиссёр. А он сейчас не мог совладать с собой.
Перспектива закончить, не начав, всё более пугала. Одетые и загримированные актёры угрюмо молчали. Все представляли, как кому-то из них придётся выйти к зрителю и, пересыхая горлом, сказать, что всё отменя... Нет, невозможно себе даже представить.
— К чёр-р-ртовой м-м-матери!!! — в очередной раз повторил режиссёр и с грохотом покинул гримёрку. За собой он оставил общее угрюмое сопение и всхлипы особенно впечатлительных актрис.
Но через десять секунд из каморки звукорежа раздался звонок к началу.
Театр — это уважаемые зрители
[left]Любой театр